Ищите связь...

Надо было во что бы то ни стало удержать матросов, и если они согласятся хотя бы на отсрочку, то использовать это время для разъяснительной работы, помочь людям понять, при каких именно условиях возможна победа сооруженного выступления, и готовить их организованно и планомерно к этому выступлению в тесном взаимодействии с рабочими. Но чтобы осуществить все это, нужна была прежде всего связь с партийцами и людьми, сочувствующими делу партии, которые служили во флоте. А связи не было.

Пролетали дни, и каждый из них мог принести весть о выступлении матросов, а контакты так и не нащупывались. Удалось только связаться с двумя рабочими из Ревеля, но они сообщили, что корабли из гавани ушли и, видимо, находятся в плавании.

Перебирая один за другим различные варианты, решили просить помощи у сотрудников «Правды». В редакцию каждодневно приходили люди почти со всех петербургских заводов, в том числе и с заводов морского ведомства, и может быть, через них удалось бы узнать о каких-нибудь поставках оборудования на корабли. Заняться этим попросили заведующего редакцией Еремеева.

Надо сказать, что у тезки Недведкина — «дяди Кости», как звали его правдисты, дел было невпроворот: прием посетителей, разбор писем, подготовка материалов в печать — все это отнимало массу времени. Однако свалившееся на него новое поручение — огромной важности дело, и он подолгу беседовал с приходившими рабочими.

Не зря, видно, товарищи считали Еремеева везучим человеком — на третий день после того, как он получил поручение, слесарь Зимин с Балтийского завода, принесший в редакцию деньги, собранные на газету «Правда», рассказал, что скоро выезжает в Ревель со специальной ремонтной группой. На завод поступили сведения о неполадках в механизмах для подъема снарядов главного калибра на «Андрее Первозванном» и «Императоре Павле I». Морское ведомство просило откомандировать на корабли специалистов.

Поистине неслыханное везение! Зимин был человек надежный, проверенный в баррикадных боях. Ему вполне можно было доверить налаживание связей, и можно было ожидать, что к мнению Зимина — участника кронштадтского восстания, матросы прислушаются.

Со слов Недведкина Зимину передали, что на «Павле» надо связаться с унтер-офицером Ярускиным или матросом Крауховым и действовать с их помощью.

Узнав, что Зимин получил все необходимые инструкции, Еремеев успокоился — этот человек наверняка быстро найдет общий язык с матросами и подготовку к будущим восстаниям можно будет ввести в правильное русло.

Газета снова захватила дядю Костю целиком. Каждый день ждали какие-нибудь неприятности — то материалы запаздывали, то рабочих корреспондентов арестовывали, то очередного дежурного редактора тащили в тюрьму, и приходилось искать «специального» для отсидки. Однако глубоко радовало, что газета пускает все более глубокие корни на фабриках и заводах, рабочие засыпали редакцию письмами о забастовках, конфликтах, о своих обидах. Эти письма занимали в «Правде» основное место. Удавалось через кордоны получать материалы от Ленина и печатать их, скрывая подлинное имя автора под псевдонимами.

Не успели буржуазные газеты отшуметь по поводу встречи двух монархов в Балтийском порту, как вновь на полосах появились пространные телеграммы министра двора о предстоящем участии царской семьи в торжественной закладке новой гавани имени Петра I на острове Карлос близ Ревеля. «Правда» этих телеграмм не печатала. Зато из номера в номер шли десятки информации с мест о растущем революционном подъеме.

Утро 29 июня. На ревельском рейде в четыре линии выстроились суда Балтийского флота. Ближе к берегу стояли «Рюрик» и «Громобой», следом за ними серыми утюгами придавили гладь воды линейные корабли, еще дальше за ними вытянулись низкие силуэты крейсеров, а в последнем ряду виднелись старенькие учебные корабли.

Между ревельской пристанью и островом Карлос сновали катера, шлюпки, баркасы — отвозили гостей к месту, где должна была состояться церемония закладки порта Петра Великого. Гости шествовали мимо царского павильона, сколоченного на берегу за несколько суток, окружали плотным кольцом ровную утоптанную площадку.

В 9 часов 30 минут к рейду подошел «Штандарт». И сейчас же резкими, короткими толчками в уши ударил грохот салюта. Суда, стоявшие на рейде, окутались клубами дыма, по мачтам поползли вверх флажные сигналы. Едва царская яхта стала на якорь у острова Карлос, как от нее отделился белоснежный катер. Загремел оркестр, толпа на берегу пришла в движение.

С палубы «Павла» хорошо было видно, как копошится на острове людской муравейник. Свободные от вахты матросы поглядывали на берег, негромко переговаривались. Краухов ушел на бак покурить. Рядом с ним встал недавно прибывший на корабль матрос Дыбенко — кареглазый высокий парень атлетического сложения. Таких ладных, бравых матросов любили рисовать на пасхальных картинках в журнале «Нива». Только на картинках у матросов глаза бессмысленно вытаращенные, а у этого парня бойкие, смышленые, лукавые.

Был у Дыбенко веселый открытый нрав, и матросы сразу отнеслись к нему с доверием, признали за своего, несмотря на то, что не прочь был он и подначить товарища. Но подначка не была злой, а всегда доброй, и потому ему прощали острое словцо. Сергею тоже понравился новичок, и они быстро, что называется, «сошлись характерами», благо койки их подвешивались рядом. Единственно, что смущало Сергея, — так это то, что Дыбенко, почти не таясь, ругал драконовские порядки на корабле и на всем флоте, резко говорил об офицерах. Такая откровенность была необычной и невольно настораживала.

Всего полгода назад Сергей отнесся бы к рассуждениям нового товарища как к должным, поддержал бы его в разговоре, потому что и самого его всегда тянуло к откровенности с людьми, и не любил он таиться. Однако за прошедшие месяцы характер Краухова в чем-то изменился, и это он чувствовал сам. Прошедшие события не прошли для него даром, научили осторожности… А потому и сдерживал он себя в разговорах с Дыбенко, а когда Ярускин предложил привлечь новичка к подготовке восстания, Сергей возразил, сказал, что доверять парню позднее, видимо, и можно будет, а сейчас он больно горяч. Когда дойдет дело до выступления, тогда Павел и сам присоединится к товарищам, а пока его не надо вовлекать.

Сегодня, когда Дыбенко подсел к нему, Краухов в который раз подумал, что природа щедро наделила этого парня — в Новозыбкове, откуда был тот родом, все девки наверняка по нем сохли. Дыбенко молча курил, глядел, сощурив глаза. Со стороны острова Карлос ветерок доносил бравурные звуки маршей. Потом подтолкнул Сергея локтем в бок, неожиданно спросил:

— Как думаешь — сколько от корабля до царского павильона на берегу?

— Да ведь как сказать? — прикидывая расстояние, вслух раздумался Краухов. — Я не сигнальщик, конечно, точно не определю, но думаю, что кабельтова два будет. А что?

— С такого расстояния прямой наводкой на глазок главным калибром ухнуть бы по этой сволочи… С одной башни залп — и только пыль осталась бы!

Сергей оглянулся, нет ли кого поблизости, осуждающе покачал головой.

— Зря ты, Паша, о таких вещах во весь голос… ни к чему такое ухарство.

— Своему же говорю!

— Так-то оно так, да только у тебя получается… до чужих ушей слово долететь может. А оно не воробей — сам знаешь…

— Слишком осторожные вы все. Даже друг перед другом!

— А ты как думал? Вон один уже к нам топает… ты при нем не больно-то…

Краухов кивнул головой в сторону подходившего Ганькина. Этого бледного человека с заискивающим взглядом и предупредительной улыбкой, при которой обнажались гнилые зубы, он знал с первого дня службы на «Павле». Еще при оформлении, когда писарь зачислял его в состав роты, Сергею не понравилось, что Ганькин, рядом оказавшийся, как бы невзначай спросил, дескать, видимо, и на «Цесаревиче», откуда прибыл Краухов, несладко служить матросам. Сергей, от природы доверчивый, в тот раз насторожился, буркнул, что на военной службе всем нелегко — и матросам и офицерам. Ганькин согласился и отстал от него.