Нас ждет Севастополь

Резкие черты на лице полковника вдруг словно сгладились, и оно, озаренное улыбкой, стало добродушным. Протянув Тане руку, он с теплотой в голосе произнес:

— Донесли мне, знаю. Будем знакомы. Полковник Потапов.

Полковник сел на ящик, устало вздохнул и полез в карман за папиросами.

— Не повезло Куникову, — проговорил он, чиркая зажигалкой. — Прямо-таки дурацкий случай. И вот — выбыл человек из строя.

— Что-то случилось с майором? — прерывающимся от волнения голосом спросила Таня.

Полковник сначала с недоумением посмотрел на нее, но тут же спохватился:

— Ах, да вы же ничего не знаете? Сегодня в три часа ночи Куников был тяжело ранен осколком мины около Суджукской косы…

— Не может этого быть! — с недовернем воскликнула Таня.

— И мне не верится, однако это так. Под утро его отправили в Геленджик.

Таня вдруг почувствовала, что внутри нее все дрожит. Как же так? Куникова — и ранили. Но ведь это невозможно! А как же отряд?

Она в изнеможении села. Губы ее задрожали, щеки побледнели.

— Умный и смелый был командир.

Эти слова полковника донеслись до нее как будто издалека..

«Почему он говорит о нем в прошедшем времени?» — поразилась она.

Ее неудержимо потянуло в отряд. Вскочив, она торопливо надела шапку, схватила винтовку.

— Извините, — сказала она виновато, — но я должна уйти. Я еще приду.

— Правильно, дочка, иди, — понятливо кивнул головой полковник.

Она не шла, а бежала, не прячась, не обращая внимания на обстрел.

Прибежав к землянкам под насыпью железной дороги, Таня присела на камень перевести дыхание. Отдышавшись, она вошла в командирскую землянку и замерла у порога. Здесь находилось человек десять.

За столом сидел Старшинов, опустив голову. Начальник штаба Катанов ходил по землянке с окаменевшим лицом, ни на кого не глядя.

Радист, принявший по рации печальную весть о смерти Куникова в госпитале, стоял около стола с поникшей головой и виновато, словно и он повинен в смерти майора, говорил:

— Поздно доставили его в госпиталь… Мария сообщила, что в сознание так и не приходил…

Из отрывочных разговоров Таня поняла, как это произошло.

— Прощай, друг и отец, — глухо выговорил Ботылев, покусывая вздрагивающие губы. — Мы не забудем тебя…

Таня глядела на него широко открытыми глазами, чувствуя, что не выдержит и разрыдается. Закрыв лицо руками, она выбежала из землянки, упала на насыпь железной дороги и дала волю слезам.

Почему смерть Куникова произвела на нее такое впечатление — Таня сама не знала. Но у нее было такое состояние, словно она осиротела, всем ее существом завладело чувство горького одиночества и обреченности. Смерть! Это что-то противоестественное. А смерть майора Куникова вообще какая-то нелепость. Невозможно представить себе, чтобы из жизни ушел этот жизнерадостный, умный человек. Война, воина… Сколько смертей! Эта костлявая с косой ходит позади каждого фронтовика. Может быть, сегодня, а может, завтра, она подкосит и снайпера Татьяну Левидову, упрямую девчонку из Севастополя?

Наплакавшись, Таня встала и, опустив голову, пошла вдоль насыпи.

Тяжелая служба досталась морским охотникам. Десятую ночь катерники не смыкают глаз. Десанты в Камыш-Бурун, в Феодосию, походы в осажденный Севастополь поблекли и перед тем, что привелось им перенести у Мысхако. Днем и ночью шли ожесточенные бои на каменистом мысе и в Станичке. Гитлеровцы активизировали свои действия. Не прекращая боевых операций против десантников на суше, они решили отрезать их от моря. Они минировали пути подхода, усилили береговую артиллерию, каждую ночь бросали в район Новороссийска большие группы торпедных катеров.

Нашему морскому командованию пришлось изменить тактику. Теперь десантников к Мысхако доставляли не морские охотники и торпедные катера, а баржи, сейнеры, мотоботы. Охотники и катера стали конвоирами. Место высадки также пришлось перенести. Около рыбозавода высаживаться было невозможно. Гитлеровцы буквально засыпали пологий берег снарядами и минами.

С наступлением темноты из Геленджикского порта выходила группа морских охотников, а за ними баржи, сейнеры, мотоботы с грузом. Обогнув Тонкий мыс, караван брал курс на Мысхако. Каждая ночь таила опасность. Каравану мелких судов приходилось прорываться сквозь штормы, мимо зловещих подводных мин, биться с засадами вражеских катеров.

В полночь, когда караван судов показывался из-за Тонкого мыса, гитлеровцы начинали обстреливать море осветительными снарядами, которые рвались высоко над водой, превращая в день темную февральскую ночь. Затем они обрушивали на корабли огонь нескольких батарей. Белые фонтаны воды густо вырастали на всем пути каравана.

Но вот суда приближались к берегу. Крупные корабли оставались на рейде, а мотоботы шли к причалам, расположенным под крутым берегом, левее Суджукской косы километра на полтора. Противник переносил огонь к месту разгрузки. Вражеские снаряды пролетали над кручей, создавая небольшое мертвое пространство. Там находились береговые склады десантников, туда же спешили укрыться мотоботы.

А в это время морские охотники располагались полукругом от горы Колдун. Ждать противника приходилось недолго. Волчьей стаей налетали вражеские торпедные катера, пускали торпеды в баржи и сейнеры, с которых происходила выгрузка на мотоботы, обстреливали из пулеметов. Морские охотники бросались на врага. За ночь отбивали по пять — восемь атак.

Закончив разгрузку и приняв на борт раненых, караван возвращался. Случалось так, что рассвет заставал его на подходе к базе. Тут налетали самолеты. И опять завязывался бой.

Вечером Новосельцев разжигал трубку и до утра не выпускал ее из зубов. И все время не сходил он с командирского мостика.

Десятая ночь была такой же беспокойной, как и предыдущие.

Катер Новосельцева шел в ордере охранения каравана на полкабельтова мористее.

Видимость была хорошая, взошла луна.

До берега Мысхако оставалось не более двадцати кабельтовых. Вражеская артиллерия открыла по каравану огонь.

Новосельцев стоял на мостике, спокойно посасывая потухшую трубку. Все разыгрывалось так, как и в прошлые ночи.

И вдруг из затемненной части горизонта выскочили вражеские катера. Они открыли огонь из пулеметов и мелкокалиберных скорострельных орудий.

— Дым! — крикнул Новосельцев и перевел ручки машинного телеграфа на «полный вперед».

Морской охотник рванулся, оставляя за собой густой шлейф дыма.

Палуба дрожала от работавших в полную силу моторов.

Вскоре все корабли исчезли в серой пелене. Новосельцев повел свой корабль в ту сторону, откуда стреляли.

Охотник выскочил из дымовой завесы неожиданно. Новосельцев увидел справа все вражеские катера и два наших охотника, мчавшихся им навстречу. Трассирующие пули, напоминающие разноцветных светлячков, чертили воздух.

Не снижая скорости, Новосельцев повел свой корабль на сближение с врагом. Комендоры открыли огонь по катерам.

Вражеские катера не приняли боя. Развернувшись, они быстро исчезли в затемненной части моря.

Охотник снизил скорость.

— Как зайцы, драпанули, — насмешливо проговорил Дюжев.

— Хитрят, — сказал Новосельцев.

Головные корабли вышли из дымовой завесы. К берегу пошли, громко тарахтя моторами, мотоботы. И в этот момент на лунной дорожке показались четыре вражеских катера. Не сходя с дорожки, они на среднем ходу приблизились к охотникам и стали стрелять. Охотники открыли ответный огонь.

«Сдурели они, что ли?» — подумал Новосельцев, удивляясь тому, что катера вышли на светлую лунную дорожку и вызвали на себя огонь охотников.

И тотчас Корягин приказал следить за затемненной частью горизонта.

«Вот оно в чем дело», — сообразил Новосельцев. Оказывается, эти четыре катера только отвлекают охотников, а из засады должны броситься к каравану другие. Маневр хитрый!

«Не на тех напали. Я вам тоже устрою фокус», — со злорадством подумал Новосельцев и приказал рулевому направить корабль в дымовую завесу.