...И вся жизнь (Повести)

Возможно, и не входит в круг его обязанностей. Ведь он прислан, как уже говорил мне, на пост ответственного секретаря. Но ведь газеты еще нет. Кто знает, что сегодня должно входить в этот пресловутый «круг»…

Ровно в двенадцать я постучал в дверь кабинета заместителя председателя Принеманского облисполкома. Из-за письменного стола поднялся человек с черными усиками и белоснежными зубами. Улыбка озаряет его лицо. Он внимательно и, как мне кажется, заинтересованно слушает.

Я говорю о нуждах редакции. Нужд этих великое множество: типография, помещение для редакции, жилье для сотрудников, карточки на питание…

Зампред щелкает портсигаром, предлагает закурить. С удовольствием пускаю дым и жду, что он мне ответит. Когда пауза становится тягостной для обоих, зампред, продолжая улыбаться, спрашивает:

— Почему вы обратились ко мне?

— Мне сказали, что вы в облисполкоме занимаетесь этими вопросами…

— Верно, Павел… Простите, запамятовал ваше отчество…

— …Петрович.

— Так вот, Павел Петрович, я думаю, что вы намерены издавать коммунистическую газету…

— Безусловно.

— Вот видите. А я беспартийный. Вашей газетой должна заниматься Коммунистическая партия.

От удивления я раскрыл рот и долго не мог произнести ни слова.

— Желаю вам успеха. Рад был познакомиться…

— Что ж, я тоже рад. А вы не скажете, есть у вас коммунисты в облисполкоме?

— Конечно. Руководство области народное. В него вошли коммунисты и выходцы из других партий… Вы, очевидно, еще не успели войти в курс дела.

— Признаюсь. Так кто же коммунист в облисполкоме?

— Председатель, его первый заместитель, некоторые заведующие отделами.

Уже за дверью я доставил себе удовольствие чертыхнуться. Расскажи мне о таком в Москве — не поверил бы.

Председателя у себя не оказалось. Зашел к первому заместителю. Высокий, грузный, он протянул руку. Я ощутил вялое рукопожатие.

Заместителя председателя зовут Кузьма Викентьевич. Он ждал моего прихода. Оказывается, ему уже звонил секретарь обкома и просил оказать содействие.

Я рассказываю о разговоре с коллегой Кузьмы Викентьевича. Он воспринимает рассказ равнодушно. Ни моего гнева, ни удивления не разделяет. Лишь между прочим заметил:

— Действительно, он человек со странностями, но честный и дело знает.

Условились после обеда поездить по городу и присмотреть какое-нибудь подходящее здание для редакции.

— Выбор небольшой, — предупреждает Кузьма Викентьевич, — город сильно разрушен. Придется вам, наверное, и ремонтом заняться.

— На дворец и не претендуем. Однако работать где-то надо…

— Конечно.

«Расцветай и крепни, родной край!» — я написал заголовок передовой статьи первого номера газеты «Заря Немана» и отложил ручку. Прошла неделя, как мы сверстали первую полосу. Потом дело застопорилось. Энергопоезд дает очень мало энергии. Наша типография с гордым названием «Луч» всегда сидит без света. Пытаемся найти выход. У отправлявшейся на фронт воинской части выклянчили ненужный им движок. Попробовали запустить. Пока безуспешно. Не хватает деталей, что-то сломано. Механик, демобилизованный из армии танкист, с видом доктора, выстукивает, выслушивает движок.

— У этой «кобылы», — говорит директор типографии, — большое преимущество — она питается дровами. Другого топлива у нас нет. Дров тоже нет, но их легче достать, чем уголь…

Дровами так дровами. В годы гражданской войны для паровозов тоже не было припасено угля. Однако кляча типографии попалась привередливая. Даже охапка сухих дров не разжигает ее. Танкист отвинчивает и прикручивает гайки, самонадеянно утверждает:

— Я заставлю эту кобылу бегать.

Название «кобыла» привилось, но движок не работает. Каждую ночь ждем чуда, по очереди бегаем в типографию. Напрасны наши ожидания — не вспыхивает «Луч», линотипы безмолвствуют, застыл металл. Может, его, черта проклятого, разогревать на примусах или карбидными лампами? Выслушав это рационализаторское предложение Анатолия Платова, которого назначили ответственным секретарем редакции, директор типографии зло ответил:

— С равным успехом можно греть металл и собственной задницей.

Пока механик уговаривает «кобылу» бегать, мы до бесконечности переделываем первую, вторую и четвертую полосы. Собранный работниками редакции материал быстро стареет. На фронте каждый день перемены. Наши войска заканчивают освобождение Прибалтики, перешли государственную границу, ворвались в Восточную Пруссию. Сегодня с фронта пришла статья под броским названием «Вот она, проклятая!» С освещением событий на фронте у нас дела обстоят значительно лучше, чем с материалами тыла. Я договорился с редактором фронтовой газеты, корреспондентами, чтобы в порядке шефства писали и для нас. Корреспонденты встретили наше предложение с энтузиазмом. На полосах их газет сильно не развернешься. То ли дело у нас — места хоть отбавляй. Фронт — главное. Из Принеманска и других освобожденных городов области наши ребята пока приносят лишь худосочные заметки. Ни они, ни я не представляем, что делается в области, здесь все непривычно, попали совсем в другую обстановку.

Борис Задорожный, которого в редакции, очевидно, за большой рост и примитивный ум назвали «Крошкой Бобом», вернувшись из деревни, обескураженно заявил, что здесь индивидуальное хозяйство пустило крепкие корни, кругом хутора, неизвестно, когда можно будет приступать к коллективизации…

Оценив такую «журналистскую наблюдательность» и учитывая сведения, почерпнутые из характеристики, я назначил Задорожного заведующим сельскохозяйственным отделом редакции. Ведь он работал в ведомственной сельскохозяйственной газете, в доисторические времена закончил сельскохозяйственный институт. Другого специалиста под рукой не оказалось. Урюпина, как знатока здешних мест, обком утвердил исполняющим обязанности заместителя редактора. Таким образом мы ликвидировали перепроизводство секретарей. Остался недовольным только Задорожный. И напрасно. Он первый вошел в историю «Зари Немана». Да, сделанная им полоса была первой подписана к печати, хотя и не вызывала нашего восторга. Она была задумана как страница писем крестьян в редакцию. Писем Крошка Боб сумел организовать мало. В основном он их сочинял сам, а стремясь сделать более колоритными, писал их псевдонародным языком. Несколько писем пришлось снять.

Пора отогнать посторонние мысли, надо кончать передовую. Хочется написать ее получше, а на бумагу ложатся лишь примелькавшиеся фразы. «Кончилась долгая, кошмарная ночь немецкой оккупации в…» Остановился, подумал: пожалуй, лучше написать в «нашем городе». Непривычно еще называть город, с которым шапочно знаком, своим. Но надо привыкать. Читатель к подобным нюансам чуток. «Усилиями всего советского народа Западная область полностью очищена от ненавистных захватчиков. Пограничники вернулись на свои заставы».

В дверь постучали. Я с сожалением посмотрел на чистый лист бумаги, буркнул: — Войдите.

Передо мной предстал человек в шляпе с обвислыми краями. Ощетинившись рыжими усами, пришелец бросился меня лобызать:

— Пашенька, здравствуй.

— Простите, но я…

— Не узнаешь, старик?

— Честное слово, не припомню.

— Вспомни Иркутск.

— Викентий!

— Соколов собственной персоной!

Тридцать восьмой год. Я тогда был собкором «Красного знамени» по Восточной Сибири. Часто приходилось бывать в областной газете. Там и познакомился с Викентием Соколовым — заместителем ответственного секретаря редакции. Потом он исчез из Иркутска. Я о нем ничего больше не слышал.

— Какими судьбами к нам, Викентий?

— С путевочкой ЦК, Пашенька. Вот, пожалуйста.

Я прочитал и тяжко вздохнул. Соколова к нам посылали в качестве ответственного секретаря. Что там Беркутов, рехнулся? Четвертого человека на одно и то же место.

— Занято у нас место ответсекретаря. Придется поработать заведующим отделом.

— Нет. Здесь я не уступлю. Или секретарем, или обратно отправляй.