Реввоенсовет (часть сб.)

— Побожись…

— Ей-богу! Вот чтоб мне провалиться, чтоб сдохнуть сей же секунд, ежели брал.

Но потому, что Жиган не провалился и не сдох «сей же секунд», и кроме того, он отрицал с необыкновенной горячностью возведенное на него обвинение, Димка подумал в виде исключения на этот раз, что Жиган не врет. А так как кусок мяса не мог сам себя съесть, то нужно же было отыскать виновника. И глаза Димки скользнули куда-то вниз и остановились испытующе и строго.

— Шмель, — позвал он, протягивая руку к валяющейся хворостине. — А ну, поди сюда, сукин сын, поди сюда, дрянь ты эдакая!

Но Шмель ужасно не любил, когда с ним разговаривали таким тоном. Он бросил теребить жгут из соломы, опустил хвост и сразу же направился в другой конец сарая.

— Он сожрал, — с негодованием заявил Жиган. — Чтоб ему лопнуть было. И кусок-то какой здоровый…

Перепрятали все теперь повыше, заложили обломком доски и привалили кирпичом.

Потом лежали долго, рисуя заманчивые картины будущей жизни.

— В лесу ночевать возле костра хорошо…

— Темно ночью только, — с некоторым сожалением заметил Жиган.

— А что темно? У нас ружья будут…

— А если поубивают… Я, брат, не люблю, чтобы убивали…

— И я тоже, — откровенно сознался Димка. — А то что, в яме, вон как эти. — И он мотнул головой в сторону покривившегося креста, чуть-чуть вырисовывающегося из-за густых сумерек.

При этом напоминании Жиган съежился и почувствовал, что в вечернем воздухе стало вдруг как бы прохладней. Но, желая показаться молодцом, он ответил равнодушно:

— Да, брат… А у нас была один раз штука…

И оборвался, потому что Шмель, давно улегшийся в ногах у Димки, поднял голову и, насторожившись, заворчал предостерегающе и сердито.

— Ты что? Что ты, Шмелек?.. — спросил его Димка и погладил по голове. Тот замолчал и положил голову между лап.

— Крысу чует, — почему-то шепотом заговорил Жиган и, притворно зевнув, сплюнул: — Домой надо идти, Димка.

— Сейчас пойдем. А какая у вас была штука?

Но Жигану было уже не до штуки, да кроме того то, что он собрался соврать, вылетело у него из головы.

— Ну, пойдем, — согласился Димка. Ему и самому сильно захотелось удрать вдруг подальше отсюда.

Встали… Шмель поднялся, но не пошел сразу за ними, а остановился возле соломы, тревожно заворчал снова, как будто его дразнил кто-то в темноте…

— Крысу чует! — сказал теперь Димка.

— Крысу? — каким-то подавленным голосом повторил Жиган. — А только чего это раньше он их не чуял?

И добавил негромко.

— Холодно что-то… Давай, Димка, пойдем скорее домой…

— А большевик, что убег, где-либо подле деревни недалеко, — встретил Жиган на следующий день Димку.

— Откуда ты знаешь?

— Так, думаю. У старой Горпины рубашка дедова в тот день с плетня пропала, а меня Онуфриха сегодня за солью к ней послала — в долг чтоб полчашки… Я в сенцах слышу — ругается шибко Горпина, и не сунулся сразу, потому, думаю, не даст еще со злости. Слушаю, а она и говорит: «И бросил какой-то паскуда под жерди, пес ее знае, чи собак резал. Я побачила, а вона ж прорвана, хиба трошки, а то вся как есть»… А дед Захарий слушал-слушал, а потом и говорит: «О, Горпина…»

Жиган многозначительно посмотрел на вслушивающегося внимательно Димку и, только когда тот нетерпеливо занукал, начал снова:

— А дед Захарий и говорит: «О, Горпина! Да ты сховай язык покрепче. Здается мне, що не собак тут резали»… Тут я вошел в хату, а на лавке рубашка, и от нее рукав оторван вовсе, и нету его, а по всей-то ей пятна от крови большие… И как вошел я, села на нее сей же секунд Горпина и говорит: «А подай ему, дед, с полчашки», — а сама так и не встала. Мне што, когда я все равно видел.

— Ну, а причем же тут большевик? — начал было Димка.

— Чудной ты!.. Да это не иначе, как его одежа… А далеко убежать он не мог, потому как раненый. Значит, тут где-либо.

Замолчали оба, переваривая в головах такую захватывающую новость. У Димки глаза прищурились, уставившись неподвижно в одну точку, а у Жигана заблестели и забегали юрко по сторонам.

И сказал Димка, подумав:

— Вот что, Жиган, молчи лучше и ты. Много и так поубивали у нас красных возле деревни, и все поодиночке.

И пообещал Жиган молчать…

Сегодня вечером должны были окончательно закончиться сборы — завтра на рассвете нужно пуститься в путь.

Весь день провел Димка как в лихорадке, разбил нечаянно блюдечко, наступил на хвост Шмелю и в довершение всего чуть не сбил с ног бабку, вышибив у нее из рук крынку с молоком, за что получил от Головня хорошую оплеуху. Но не опечалился на этот раз особенно, а только подумал с досадой: «Кабы за раз настукать, сколько меня ж все это время, так, кажись, не только сам Головень, а бык сдох бы. Дезертир чертов… Мало что дезертир, бандит еще. Откуда он с винтовкой в тот день вернулся?»

А время шло час за часом. Прошел полдень, обед, наступал вечер. Было решено пробраться в огород и, спрятавшись за бузиной, густо разросшейся в углу, выжидать наиболее благоприятный момент для похищения котелка. Димка и раньше прятался там часто, но то бывало как-то просто и неинтересно… А сегодня даже дух захватывало.

Засели они рановато, и долго еще через двор проходил то один, то другой. Наконец прошел в хату Головень, позвали Топа.

На крыльцо вышла мать и, оглядевшись по сторонам, закричала:

— Димка, Дим-ка!.. Где ты, паршивец, делся?

«Ужинать!» — догадался Димка, но откликнуться, конечно, даже и не подумал.

Мать постояла на крыльце еще немного, потом выругалась и ушла. На дворе стало темно. Подождали минут пять…

— Идем, Жиган!

Крадучись, вышли, или, вернее, выползли.

Возле деревянной стенки чулана остановились.

До окошка было довольно высоко. Димка встал, упершись рукой в колено, а Жиган, как более гибкий, забрался к нему на спину и осторожно стал просовывать палку с гвоздем в окошко.

В чулане темно, он никак не мог зацепить крючком котелок, так что Димка изругался даже.

— Скорей ты, черт! Что у меня спина, забор, что ли?

— Темно больно, — шепотом ответил Жиган и, с трудом зацепив поблескивающий котелок, потащил его к себе. — Есть! — соскочил с Димкиной спины Жиган.

— Жиган! — удивился Димка, заметив у него в руке еще что-то. — А где ты колбасу взял?

— Тут висела рядышком… Бежим скорей!

И они проворно юркнули в сторону… Возле огорода Димка вспомнил, что впопыхах они оставили палку с крюком прислоненной к чулану, и решил вернуться, чтобы захватить ее с собой. Быстро пробравшись обратно, он схватил ее и хотел бежать, как вдруг увидел просунутую в дыру плетня голову Топа, любопытно смотревшего на него.

Димка, с палкой в одной руке и с колбасой в другой, так растерялся в первую секунду, что пришел в себя только тогда, когда Топ спросил его серьезно:

— Ты зачем колбасу стащил?

— Это… Это не стащил. Топ… Это надо, — поспешно ответил, подходя к нему, Димка. — Это воробушков кормить… Ты любишь, Топ, воробушков?.. Чирик-чирик!.. Ты не говори только. Не скажешь? Я тебе гвоздь завтра дам, здоровый…

— Воробушков? — так же серьезно переспросил Топ.

— Да-да! Вот ей-богу!.. У них нет… Бе-едные!

— И гвоздь дашь?

— И гвоздь дам… Ты не скажешь, Топ? А то не дам гвоздя и со Шмелькой играть не дам.

И, получив обещание Топа молчать, но все-таки про себя сильно сомневаясь в этом, Димка помчался к Жигану.

Сумерки наступали торопливо и, когда ребята добежали до сарая, чтобы спрятать котелок и злополучную колбасу, стало почти темно.

— Прячь скорее…

— Давай! — Жиган полез вверх, на солому, и скользнул под крышу. — Димка, тут темно, — тревожно слышалось через переборку. — Я не найду ничего.

— А, дурной, врешь ты, что не найдешь! Боишься, видно? — бросил Димка и полез в дыру тоже… В потемках он нащупал руку Жигана и, к своему удивлению, заметил, что она сильно и нервно дрожит.