Океан не спит

Из штаба Николай позвонил в редакцию. Кравчук уже ушел, пришлось звонить Бурову. Он разрешил задержаться еще на два дня. «Поголосовав» на дороге с полчаса, Николай сел на попутную машину и поехал к Савину.

4

Узнав, что Николай задерживается в командировке еще на два дня, Юля даже обрадовалась: она тоже сейчас боялась встречи с Николаем. Неожиданно вырвавшееся признание смутило и ее. Но если Николая оно побуждало к выяснению своего отношения к Юле, рождало в нем сомнения, то для самой Юли все было ясно: она действительно любила Николая. И сейчас боялась одного: что он скажет «нет». Она знала, что он может это сказать прямо и честно, потому что ему свойственны эти прямота и честность. Может быть, именно эти качества она и ценила в нем больше всего, но сейчас она их боялась.

Ей самой не хватало цельности и твердости, по натуре она была человеком противоречивым, легко поддающимся первому порыву. Настроение ее часто менялось, оно, как ветер, подхватывало ее, печали и радости часто сменяли друг друга. Но все это происходило внутри, окружающие редко замечали смену ее настроения. Будучи бескомпромиссной и беспощадно требовательной к себе, она все же умела сдерживаться, не была прямолинейной. К тому же она была доброй и терпимой к людям. Все это делало ее уживчивой в коллективе, компанейской. Вместе с Тим Тимычем они создавали в отделе атмосферу доброжелательности, и поэтому комната, где размещался отдел культуры и быта, была постоянным местом всякого рода сборищ, или, как говорят моряки, «травли». Сюда приходили обменяться мнениями по тому или иному поводу, здесь рассказывали все истории, которые находили остроумными, здесь изливали душу обиженные.

Вот и сегодня с утра не закрывались двери. Тим Тимыч был очередным обозревателем, ему подсунули прошлогодний номер газеты за сегодняшнее число, и он добросовестно изучал его с карандашом в руках. В том, что он не заметит подвоха, никто не сомневался. Тим Тимыч, помимо того что был человеком крайне рассеянным, следовал старой шутке газетчиков: из всех газет читал только свою, а в ней — только свои материалы.

Размахивая влажной полосой, зашел Миша Кустов:

— Тим Тимыч, на третьей полосе «дырка». Хорошо бы заткнуть ее стихами.

— Юлия Андреевна, подберите ему стихи, — не отрываясь от газеты, попросил Копальский.

Миша расстелил перед Юлей полосу. Никакой «дырки» в ней не было.

— Ну, как? — спросил Миша. — Порядок?

— Порядок. — Юля поняла, что он имеет в виду.

— Вот будет хохма.

— Какая хохма? — встрепенулся Тим Тимыч.

— Вы знаете, что такое телеграфный столб? Это отредактированная сосна.

— Ну, это уже старо, — разочарованно сказал Копальский и снова уткнулся в газету.

Юля встала, взяла Мишу под руку и вывела из комнаты. В коридоре сказала:

— Передай всем: если хоть еще один до обеда зайдет к нам в отдел, я расскажу Тим Тимычу о том, что его разыгрывают.

— А что, срочная работа?

— Вот именно.

— Вас понял, перехожу на прием. — Миша помчался по коридору.

У Юли действительно была срочная работа: в очередной номер планировалась ее рецензия на новый спектакль. Премьера состоялась четыре дня назад, можно было уже написать рецензию, но Юле не хотелось за нее приниматься, и она тянула до последнего дня. До прихода Миши она написала добрую половину, но сейчас, вспомнив разговор с Николаем, заколебалась: нужна ли вообще такая рецензия? Ведь опять получится, как в прошлый раз.

Правда, в прошлый раз рецензию писал Копальский, и это была рецензия не на спектакль, а на роль. Из театра ушла талантливая исполнительница главной роли в «Барабанщице». Роль Нилы поручили молодой актрисе Людмиле Чубаровой. Конечно, она сыграла хуже, но даже неискушенный зритель почувствовал, что молодая актриса по-настоящему талантлива, а ее незначительные просчеты — результат излишнего волнения и неопытности. Копальский посвятил дебютантке большую статью. Видимо, он пощадил молодую актрису и о ее просчетах сказал всего одной стереотипной фразой: «Не все гладко в исполнении этой трудной роли, но недостатки вполне устранимы при дальнейшей работе».

В то утро, когда статья появилась в газете, к Юле прибежала заплаканная Чубарова.

— Вы читали? — спросила она, протягивая газету.

— Да. Вас хвалят.

— Хвалят? Разве мне нужна такая похвала? Ведь он же сам актер, неужели он не понимает, что такой похвалой можно только обидеть? Смотрите, что он делает: два слова о трудности роли, затем пересказ спектакля и фраза о недостатках. Заголовок «Чубарова — „Барабанщица“», а о Чубаровой ничего. А мне нужно, чтобы прямо и честно сказали, что мне удалось, а что не удалось и почему. Я ведь знаю, что играла хуже, чем она, я хочу до нее дотянуться, мне нужен умный и добрый совет, а не эта пустая и незаслуженная похвала!

Юля едва успокоила актрису. Когда она рассказала Тим Тимычу о разговоре с Чубаровой, он долго молчал, а потом признался:

— В общем-то она права. Ей нужен профессиональный разговор, а не эта болтовня. С талантливыми людьми можно и нужно говорить честно.

И вот теперь он сам заставлял Юлю писать такую же рецензию.

— Тимофей Тимофеевич, я больше не могу, — наконец взбунтовалась Юля, когда рецензия была почти закончена. — Нужен прямой принципиальный разговор, а у нас газированная вода с сиропом. Не буду я писать.

— Но вы почти закончили.

— Все это не то.

— Понимаю, но читатели должны узнать, что вышел новый спектакль, о чем он.

— Вот и надо дать информацию строк на двадцать.

— Мы же запланировали…

— Рецензию. Хорошо, я напишу. Но именно рецензию. Дайте мне еще два дня.

— Вы же раздраконите.

— Раздраконю. Когда-то нужно будет все это сказать.

— Только не сейчас. Поймите, кроме неприятностей, ваша рецензия нам ничего не принесет. Пьеса на современную тему, автор — местный.

— Тим Тимыч!

— Знаю, что вы скажете. Мол, устарел Тим Тимыч, захотел спокойной жизни, стал робок и неуверен. Еще мы скажете, что есть искусство и нельзя его опошлять. Я знаю все, что вы скажете. Но поймите простую вещь: оценку искусству дают часто люди, никакого отношении к нему не имеющие и ничего в нем не смыслящие.

— А вы?

— Что я? Я маленький человек.

— Зачем вы паясничаете? Ведь вы все отлично понимаете. Зачем вы пытаетесь обманывать и себя?

— Надо.

— Кому надо? Вам, мне, газете, зрителю, театру?

— Пока еще не время говорить об этом.

— А когда будет время?

— Когда искусством будут руководить люди, знающие в нем толк.

— А мы будем сидеть сложа руки и ждать? Премудрые пескари от искусства.

— Ладно, а то мы начнем оскорблять друг друга. Пишите информацию.

— А рецензию?

— Потом. Надо это сначала обмозговать как следует.

Юля села за машинку и через пятнадцать минут положила информацию на стол Тим Тимыча. Он, не читая, подписал ее, поднял на Юлю усталые глаза и грустно спросил:

— А может, и в самом деле старею? Собственно, зачем я тут, в газете? Какой-никакой, а я все же актер!

Юле стало жаль его. Но утешать она не умела. Только взяла у него со стола газету, смяла и выбросила в корзину.

— Что вы делаете? — испугался Тим Тимыч.

— Вам подсунули, прошлогоднюю газету. Хотели разыграть. Извините. — Юля вышла из комнаты.

«Все-таки все мы идиоты», — подумала она. Ей все еще было жаль Тим Тимыча. Но он тоже выбежал в коридор и весело крикнул:

— А ведь молодцы! Здорово придумали! Чья идея? Представляю, что было бы на летучке! — Он захохотал, видимо представив, что действительно было бы.

Юля пожала плечами.

— Я пойду обедать.

— Хорошо. Нет, вы только представьте, что было бы!

Иногда он бывает похож на ребенка. На большого мальчишку. Наверное, он сейчас даже разочарован, жалеет, что спектакль не состоялся, что у него отняли эту шутовскую роль рассеянного человека. Он действительно был рассеянным и, может быть, даже немножко гордился этим.