Замужество Татьяны Беловой

Лето после окончания школы прошло очень весело. Все в поселке смотрели на нас по-новому, как на людей, уже достигших чего-то, достойно завершивших первое серьезное дело в своей жизни. Даже мама нерешительно просила теперь помочь ей по хозяйству. И мы целыми днями купались, загорали, вечерами танцевали. Прямо в роще, на поляне: выносили собранный когда-то Костей проигрыватель, Светка подключала его к проводам на столбе. Потом это научился делать Лешка, другие ребята, и Светка перестала вообще появляться на танцах.

Ночами иногда гуляли чуть не до утра. Тогда я впервые стала целоваться с Лешкой. Кажется, даже была немножко влюблена в него: тогда я могла влюбиться во всякого симпатичного парня. Мне льстило уважительное отношение других ребят к Лешке: играет в сборной молодежной города! Это было, пожалуй, единственное, чем я могла, досадить Зинке. Она была тоже красивая: тоненькая, стройная, волосы рыжие, пышные, движения по-змеиному гибкие. Всегда очень хорошо одевалась: ее отец был директором нашей местной артели.

О поступлении в институт совсем не думалось. Может, потому, что Светка совсем не готовилась, а по-прежнему возилась со своими схемами в сарае. Я никак не могла решить, в какой именно институт мне надо идти. Ясно только, что в гуманитарный: технические дисциплины мне всегда не давались. Да и вообще было для меня неясно, стоит ли поступать в институт. Проучиться пять лет и стать учительницей, как Екатерина Васильевна? Возиться с тетрадками, нервничать на уроках? И получать зарплату меньшую, чем мой отец? Или получить диплом врача, возиться с больными, а в конце концов превратиться в ожиревшего дядю Симу?.. Дома тоже выжидательно молчали. То есть подразумевалось само собой, что я буду учиться дальше, но где и как — никто мне не говорил. Только Светка однажды мечтательно сказала:

— Шла бы ты на искусствоведческий в университет: это, наверно, так прекрасно — жить в мире красоты! Эх, было бы у меня время!..

— А кем она будет? — негромко спросила мама.

— Экскурсоводом! — ответила я.

— Это водить народ да картинки объяснять? — Мама хмыкнула.

Светка начала горячо и путано говорить о значении искусства в жизни человека, а отец молча поглядывал на меня. И тогда я впервые поняла, что и он тоже не знает, к чему в жизни меня лучше приспособить, к чему я больше подойду. Он и до сих пор ни слова не сказал мне об этом, но тогда, видимо, в первый раз по-настоящему сообразил, что я очень заурядный человек. У него к тому же была возможность ежедневно сравнивать меня со Светкой. Сама я этого, конечно, не понимала, просто не думала об этом.

Теперь я вижу, что из меня мог бы выйти и хороший врач, и хорошая учительница: я достаточно толкова и трудоспособна. Но самостоятельно я ни на что не решалась, а родители думали, как бы устроить меня «повыгодней».

В конце концов как-то определилось, что я должна все-таки идти в технический институт, если уж вообще идти: у инженера зарплата больше, чем у врача или учителя. Светка стала помогать мне готовиться, но было уже поздно, и на экзамене по математике я провалилась. А Светка поступила в электротехнический институт.

Мой провал никого не удивил и не расстроил, и меня в том числе. Мама сказала:

— Таня и без этого свое в жизни возьмет. Светка подтвердила:

— Честно говоря, Танька в институте только чье-нибудь место бы занимала.

Отец вздохнул:

— Ну что ж, три-четыре… У каждого своя дорога.

А я сама так была полна жизнью, так уверена, что ничего плохого со мной просто не может случиться, что даже немного обрадовалась провалу: не надо будет больше учиться, а можно жить так, для себя.

Этот период, до знакомства с Анатолием, делится как бы на две части: сначала я жила, ни о чем не заботясь, а потом уже делала все, чтобы как можно удачнее выйти замуж.

В первую осень я много помогала маме по хозяйству, продавала на рынке овощи, молоко, мясо — мы забили кабана. Варила, солила и квасила. А по вечерам развлекалась, как и раньше. И была довольна: почти все мои одноклассники заняты днем в институтах или на производстве, а я по-прежнему дома и относительно свободна. И отец с матерью не торопили меня с устройством на работу, хозяйственных дел у нас было предостаточно. Мама так и говорила:

— Ну что, принесет Таня в месяц рублей четыреста — это по старым деньгам, конечно, — так она за день на рынке больше половины этого выручает!

И только Светка как-то поздно вечером, когда мы легли спать в нашей с ней комнате, негромко сказала мне:

— Слышишь, Тань… Иди куда-нибудь работать. Обязательно иди! Иначе окончательно превратишься в пригородную торговку.

А я лежала голая в постели, скинув одеяло, забросив руки за голову, вся еще полная звуками танцевальной музыки, смеха, оживленного говора, запахами ночи, поцелуями Лешки… Ничего даже не ответила Светке, только улыбнулась свысока и пренебрежительно.

— Слышишь, Тань!.. — повторила она. — Ведь ты погибаешь!

Я засмеялась, спросила:

— Жизнь все лучше делается? Ну, во всесоюзном масштабе?..

— Ну лучше… — недоумевающе ответила Светка.

— Значит, и таким, как я, лучше жить будет!

— Делается! — фыркнула она и приподнялась на локте. — Ишь раскинулась, как тигрица! Если никто не будет делать жизнь лучше, так сама она не сделается, не надейся!

Зимой работы дома убавилось. Зинка стала продавщицей в гастрономе, Лешка учился в институте физкультуры, вечерами задерживался на тренировках. Рано темнело, в город на танцы надоело ездить, а в нашем Доме культуры они были только по субботам и воскресеньям. И мне стало скучно. Тогда мама устроила меня в наше пошивочное ателье ученицей. И проработала я в нем, кажется, месяца два или три.

Сначала тине понравилось: специальность хорошая, всегда заработок в руках, ведь голыми-то люди ходить не будут. Понравилась и веселая обстановка мастерской, и закройщица тетя Валя; она сразу сказала, глядя на меня:

— Ну, теперь у нас своя манекенщица появилась. Ишь ты, какая красивая девочка!..

Я была понятливая, ловкая, привыкла работать руками и училась хорошо. Тетя Валя даже как-то объявила мне:

— Ну вот, я на пенсию уйду, ты меня и сменишь.

Тетя Валя зарабатывала много. Но какой ценой? Она лебезила, унижалась перед заказчицами, среди которых были такие, что не могли сами выбрать себе фасон платья или пальто, ничего не понимала в модах, не имели ни малейшего вкуса. И туда же лезли (командовать, капризничали, придирались. Тетя Валя возвращалась в мастерскую потная, злая и, пряча в сумку скомканные бумажки, презрительно ворчала:

— Ей, корове, надо в робе ходить, а она в крепдешин лезет!..

Значит, в конце концов и меня ожидало это же. Да еще и учиться надо было сколько! А тут подошла весна, снова работа по хозяйству, да еще Лешка настаивал, чтобы мы поженились, и я уволилась.

Но у нас с ним ничего не получилось.

Во-первых, я его не любила: теперь-то я знаю, что такое любовь!.. Возможно, я и привыкла, бы к нему, как теперь привыкла к Анатолию, но тогда я никак не могла решиться на этот шаг. Во-вторых, он жил с больной матерью в маленьком полуразвалившемся домишке. Ее бы, конечно, пришлось брать к нам в дом. А в-третьих, профессия футболиста такая: сломал ногу — и выходи в отставку! Отец с матерью ничего не говорили мне, но я чувствовала, что они думают именно так. И в глубине души была согласна с ними, не хотела рисковать.

А он любил меня по-настоящему. И, кажется, любит до сих пор. Я иногда хожу на футбольные матчи, а потом мы с ним долго гуляем. Он женат на Зинке, у них уже двое детей, но живут они плохо.

К концу лета совершенно неожиданно, ни с кем не советуясь, замуж вышла Светка. Просто как-то вечером приехали они с Костей из города, привезли бутылку вина и сказали, что записались. Впечатление, надо сказать, было довольно сильное. Не потому, что Костя плохой человек: лучшей партии родители для Светки и желать не могли. А потому, что этим своим поступком она лишний раз доказала, что не очень-то считается с мнением нашей семьи, по существу, давно живет обособленно. И родители, конечно, поняли это. К тому же Светка в тот же вечер собрала свои вещи и переехала к Косте в город.