До свидания, Светополь!: Повести

Что‑то сказала Сима. Рая рассеянно посмотрела на неё и произнесла с усилием:

— Я домой пойду.

— Ты что? Там же дождь.

Дождь? К окну повернулась. Было совершенно тихо, но не прошло секунды, как шум ливня вновь ворвался в комнату.

Курил отец недолго. Когда он вошёл, Рая встретилась с ним глазами и опустила свои. Он потрепал её по щеке.

— Ничего! Утро вечера мудрёнее.

Сколько раз убеждался я в справедливости этих слов! Наверное, постигла их правоту и Рая, когда, открыв на другой день глаза, увидела за своим окном освещённую сентябрьским солнцем, трепещущую листьями сливу. Такой родной показалась она. А вчерашний страх — таким зряшным.

…Душа в пятки ушла, когда оглушительно затрещал звонок и залилась в кухне Дуська. Дождь, казалось, припустил ещё сильнее. Сима, удивленная, поднялась было, но отец опередил её.

— Открою, — на ходу сказал он и посмотрел на Раю.

Во рту у неё было варенье, она хотела проглотить его и не могла. Дуськин лай оборвался, а через секунду приглушённо донёсся от окна — мчалась к калитке. А может, это не мать? Обеими руками держала Рая чашку, словно этот хрупкий предмет мог защитить её.

Мать вошла и остановилась у порога — вымокшая, усталая. Она была в пальто и незнакомой Рае тёмной косынке. Следом появился ссутулившийся отец в накинутом на голые плечи пиджаке.

— Собирайся, — негромко, охрипшим голосом выговорила мать. Она как‑то странно смотрела на дочь, и та, загипнотизированная этим взглядом, поставила чашку, поднялась, принялась искать что‑то.

Отец суетился.

— Пальто сними… Машина подождёт, я заплачу… Мы вдвоём сейчас… То есть втроём, — поправился он, глянув на Раю, и засмеялся. — Вообще вдвоём, но сегодня, видишь, гостья у нас.

Мать медленно, как бы спросонья, обвела глазами комнату. На чайнике взгляд задержался.

— Попить…

Отец шагнул было к столу, но замешкался и попросил Симу.

— Это Раина мама, — торопливо и угодливо объяснил он. — Тётя Наташа.

Сима проворно ополоснула чашку, налила чаю и подала матери. Та пристально всматривалась в её лицо. Наконец взяла чашку, но на первом же глотке поперхнулась. Откашлявшись, попросила воды. Холодной…

Туфли были мокрыми и не налезали. Рая нервничала. Все, даже Дуська, смотрели на её ноги.

— Надень мои, — несмело предложила Сима. — У тебя какой размер?

— Уже, — буркнула Рая, с силой втискивая ногу.

Над крыльцом горела лампочка. Её свет мутно растворялся в струях дождя. Мать накинула на Раю, прямо на голову, своё набрякшее пальто. Отец сорвал с себя пиджак, но отдать не успел — мать, в одном платье, уже бежала к калитке. Рая — за ней. Тяжелое от воды пальто сползало и путалось под ногами. Сзади торопливо хлюпал отец. Радостно визжа, металась Дуська.

У ворот стояло такси. Открыв заднюю дверцу, мать пропустила Раю, сама же села с шофером. По голым плечам отца стекала вода.

Из калитки выскочила Сима. Что‑то стеклянное блеснуло в руках у неё. Рыбки! Рая встрепенулась, зашарила в темноте руками. На помощь пришёл отец. Он распахнул дверцу, а Сима уже протягивала банку. Сарафан её был мокрым, короткие мальчишеские волосы налипли на лоб. Говорила что‑то, но Рая не разобрала. По рукам хлестал дождь…

Их окна ярко светились. В коридоре тоже горела лампочка. Мать достала из‑под дуршлага ключ и отперла дверь. Скинув туфли, принесла сухую одежду для Раи, молча положила на стул и вышла в коридор. Через минуту там зашумел примус.

Послушно парила Рая ноги, а мать все хлопотала. Мокрое платье липко обтягивало большие груди и спину.

— Есть будешь?

— Нет, — с готовностью ответила Рая. — Я ела там.

А напомнить, чтобы мать переоделась, не поворачивался язык. Напилась, обжигаясь, чаю и быстро легла в уже приготовленную постель.

— Спокойной ночи, — хрипло сказала мать, потушила свет и прикрыла за собой дверь.

Гадкой чувствовала себя Рая. Гадкой… Лучше бы мать ударила её! Ногам в шерстяных носках было жарко.

Как отвратительно думала она вчера на железнодорожном мосту! Собиралась наговорить о матери врачам — и что у неё хахали, и что она убьет её, если узнает… Тепло от ног подымалось все выше, и скоро все её тело пылало под одеялом.

Дождь не переставал, но сквозь монотонный шум его она разобрала вдруг звуки, которые заставили её сесть.

На цыпочках подкралась к двери, долго стояла, вслушиваясь. Потом бесшумно открыла дверь. Мать сидела к ней спиной, в одной комбинации, ноги — в тазу. Плакала.

— Мама! — приблизившись, позвала Рая.

Розовые бретельки глубоко врезались в незагоревшие, сметанно–белые вздрагивающие плечи. Не оборачиваясь, протянула руку, и Рая прильнула к её обтянутой шелком спине. Вместе плакали — как тогда, после кори; мать вдруг сильно прижала её к себе.

— Это я во всем виновата, я! Забросила тебя, счастья захотела, дура старая, — И клялась, что все, все теперь будет иначе.

Внезапно отстранив от себя дочь, шарила взглядом по её лицу: глаза, нос, губы… Словно очень давно не виделись они. Рая стучала зубами.

— Замёрзла, — ласково проговорила мать и вытерла ей глаза. — Иди ложись.

Рая отчаянно помотала головой, и мать не стала настаивать.

— Я так переживала за тебя. Дождь, а тебя нет и нет. В платьице одном, голодная…

Рая прижалась к её груди. Какой мягкой была она, как чудесно, как тепло пахла! Мать тихо гладила её шершавой ладонью.

— Зачем ты пошла к этой старухе?.. Зачем эта шлюха потащила тебя к ней?..

Рая подняла голову, близко и виновато посмотрела на мать. Таким немолодым было её толстое лицо.

— Разве она подруга тебе, что ты ходишь с ней? Ты ведь знаешь, какая она. Школу бросила, не работает. Отец алкоголик. Чему она научит тебя?

Рая потупила взгляд.

— Мы за семенами ходили.

Она по–прежнему чувствовала на себе печальный любящий взгляд матери, но что‑то глухое медленно и плотно окутывало её.

— О чем хоть они говорили при тебе?

— Ни о чем, — сказала Рая. — Ника семена взяла, и все.

Мать горестно вздохнула, и Рая увидела опущенными глазами, как она вынула из таза ногу, стала медленно вытирать. Синевато просвечивали вены…

— Кроме Дунаихи видел тебя кто?

— Нет, — сразу ответила Рая. Затем прибавила, честно подняв глаза: — Я ведь не знала, что к этой Фросе и зайти нельзя. Обыкновенная женщина. Даже грамота есть. Почётная.

— Она плохая женщина, Рая, — наставительно проговорила мать. — Сейчас тебе это трудно понять… Но ты ведь знаешь — мать тебе не желает зла. Я не хочу, чтобы ты дружила с Никой. Ничему хорошему она не научит тебя.

— Она разве виновата? — проговорила Рая, глядя прямо в глаза матери.

— В чем виновата? — устало и терпеливо спросила мать.

— Ну, что она такая. Что её считают такой, — поправилась она, испугазшись, как бы мать не заподозрила, что она все знает о Нике.

— Тебе ещё рано думать об этом. Сейчас главное для тебя — учеба. Я, конечно, была не права сегодня, когда набросилась при всех. Видишь: ты моя дочь, но раз я виновата, я признаю свою ошибку. Теперь у нас все иначе будет. Ты уже взрослая девочка, Рая. Мать живёт исключительно ради тебя — ты ведь знаешь это. А ты так расстраиваешь маму. Я два раза валерьянку пила. Неужели ты не подумала, что с матерью здесь творится? Спасибо, адрес их был у меня.

— Подумала, — сказала Рая.

Мать удивленно посмотрела на неё покрасневшими от слез глазами.

— Что — подумала?

— Что творится. Я бы пришла, когда дождь кончился.

— Когда бы это было! — проговорила мать и вздохнула. — Дай мне, пожалуйста, тапочки. — Она была довольна собой и вежлива, как при гостях.

Рая пошла к кровати за тапочками и увидела на тумбочке возле глиняной кошки–копилки папиросную коробку «Три богатыря». Одеревенев, глядела на неё, потом медленно открыла. Все марки, которые она подарила Ивановой, были на месте. Все… Рая закрыла глаза. Мать Ивановой вспомнила она — как та стояла с ведёрком в руке у мусорного ящика и все–все слышала… Тихо положила коробку, взяла тапочки, поставила рядом с тазом.