Капля воды - крупица золота

Беспокоился Бабалы и об Аджап. Он не знал: что с ней, где она. Перед отбытием в Ашхабад он еще раз связался с Половым, сообщил, что в Карамет-Нияз уже выехал врач, согласившийся заменить Аджап. Попов пообещал отправить ее в Рахмет самолетом. Но пойдет ли на это сама Аджап, с ее щепетильной принципиальностью, стремлением все решать самостоятельно? Он ведь и сам, буквально выпихнув Дурдыева в Карамет-Нияз, чувствовал себя скверно… Не по нему такие вещи.

Ладно, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. Предположим, Аджап подчинилась приказу своего министра и уже находится в Рахмете. Где же она остановилась, как ее приняли, кто о ней позаботился? Попов, наверно, предупредил ее, что Бабалы срочно вызвали в Ашхабад. Надо же так не повезти: он уехал за день до ее приезда!.. А ему так хотелось самому встретить Аджап на аэродроме, привезти ее в свой дом… Скорее всего, ее устроили пока в комнатке при поликлинике, а там и тесно, и неуютно…

Уж скорее бы добраться до Рахмета!

Но поезд, как назло, полз медленно, словно черепаха. А может, Бабалы это только казалось…

Еще из Ашхабада он послал в Рахмет телеграмму с сообщением о своем приезде. И с замиранием сердца ждал той минуты, когда на перроне станции увидит Аджап.

Последние часы перед Рахметом Бабалы провел у окна.

Край неба на востоке быстро светлел, будто на него плеснули кислым молоком. А вскоре зарумянился, и из-за горизонта алым арбузным ломтем выглянуло солнце.

Поезд сбавлял ход, приближаясь к станции Рахмет.

Спустя несколько минут Бабалы уже стоял на перроне, оглядываясь вокруг в нетерпении и беспокойстве.

Аджап — не было.

Бабалы сел в присланную за ним машину, но не решился спросить у шофера, не наведывался ли кто к нему домой.

Дверь дома была заперта. Когда шофер открыл ее, Бабалы с безразличным видом поинтересовался:

— Кстати, ты не слышал, к нам не приехал новый врач?

Шофер только пожал плечами.

Помявшись, Бабалы сказал:

— Вот что, братец. Поезжай-ка в поликлинику и узнай, прибыла ли к ним Мергенова. Запомнил? Мергенова. Если она там, скажи, что ее вызывает начальник участка, и привези сюда.

Войдя в дом, Бабалы тяжело вздохнул. Квартира, где он жил, показалась ему запущенной и неприютной. Обычно он не обращал внимания на царивший в ней беспорядок, сейчас же ему бросились в глаза и раскиданные как попало журналы и газеты, и смятая постель, и толстый слой пыли на столе перед окном, и грязные занавески, и немытая посуда… Он потер ладонью щеку. Мда, обстановка чисто холостяцкая. Смотреть противно…

Сняв с себя пиджак, он наскоро подмел веником пол, смахнул старым полотенцем пыль со стола и подоконника, сгреб в одну кучу журналы и газеты, поаккуратней развесил одежду.

Услышав шум подъехавшей машины, Бабалы торопливо поправил галстук, снова надел пиджак и кинулся на улицу.

Шофер вернулся один. Заметив на лице Бабалы разочарование и тревогу, он поспешил доложить:

— Бабалы Артыкович, товарищ Мергенова прибыла несколько дней назад…

— Ну? Где же она?

— Она в Ашхабаде.

У Бабалы от изумления брови полезли вверх:

— Как… в Ашхабаде?

— Всех новых врачей вызвали на какой-то семинар.

Бабалы в досаде чуть не хлопнул себя по бедру, как это делал Зотов. Вот уж поистине — невезение!.. Опять они разминулись.

— Когда она уехала?

— Вчера. Улетела самолетом.

Вчера вечером он мог бы с ней встретиться в Ашхабаде. У него как раз было свободное время. И ради Аджап он бы отважился нагрянуть к ней домой.

Не везет им, вот уж действительно не везет. Пропади они пропадом, все эти совещания, заседания, семинары!..

Переодевшись в рабочий костюм, Бабалы поспешил в контору.

И сразу закрутила его текучка. Нахлынули неотложные дела и заботы…

Зотов сообщил, что поселок вот уже второй день сидит без хлеба. Бабалы так и подскочил на стуле:

— Этого еще не хватало! Как вы могли такое допустить?!

— Бабалы Артыкович, печь в пекарне вышла из строя. Она уже давно была в аварийном состоянии.

— Что же вы до сих пор молчали?

— Я говорил Мурруку Гышшиевичу…

— «Я говорил…» Да разве его словами пробьешь?

Зотов вздохнул:

— Я инженер, Бабалы Артыкович. С моими указаниями Муррук Гышшиевич не считался…

— Мне бы доложили.

— У вас и так дел сверх головы.

— Ладно. Что вы успели предпринять?

— Позвонили в Мары, в Чарджоу. Оттуда уже посланы вагоны с хлебом. Но народ волнуется…

— Еще бы не волноваться. Печь ремонтируется?

— К ремонту сразу приступили.

— И то ладно. Ускорьте это дело. Хлеб, я думаю, надо будет раздавать прямо из вагонов, чтобы не создавать толкучки в магазинах и у ларьков. Ведь перебои с хлебом вызывают панику… Необходимо успокоить людей, разъяснить им — что, как и почему. Пусть ко мне зайдет кто-нибудь из политотдела.

Половина дня ушла у Бабалы на то, чтобы ликвидировать это чепе.

А потом к нему явился главный бухгалтер и молча протянул телеграмму, только что полученную из министерства. Телеграмма была подписана самим министром. В ней содержалось категорическое запрещение оплачивать работу слесарей-ремонтников по сдельному тарифу.

Бабалы, усмехнувшись, покачал головой. Ай да Алексей Геннадиевич! С перепугу-то он, оказывается, способен проявить и настойчивость, и решительность, и оперативность. Уговорил-таки министра, пока суд да дело, приструнить Бабалы с помощью грозного приказа.

Может, дать задний ход, пока не поздно? Или, наоборот, сжечь за собой все мосты и закрыть себе путь к отступлению?

Бабалы поднял голову, посмотрел на бухгалтера:

— Продолжайте оплачивать работу ремонтников как сдельную.

— Но, Бабалы Артыкович… приказ!

— На участке я — распорядитель финансов.

— Но взыщут за нарушение приказа с меня!

— Что нужно сделать, чтобы отвечал только я?

— Нужны две ваших подписи, Бабалы Артыкович: под решением, подтверждающим ваш прежний приказ, и под распоряжением на имя главного бухгалтера… то есть на мое имя…

— Вы получите обе эти бумаги. У вас все?

— Бабалы Артыкович, вы уж извините меня… Ремонтникам я, конечно, заплачу, как вы велите. Но не обижайтесь, если я доложу министру, что был вынужден к этому вашим двойным приказом.

— Что ж… — Бабалы развел руками. — Докладывайте. Это ведь ваш долг как блюстителя финансовой дисциплины. Действуйте так, как положено по закону.

— Ох, Бабалы Артыкович, не миновать вам беды!

— Мне не привыкать. На войне я ради народа жизнью жертвовал.

— То на войне…

— Главное: не где, а во имя чего.

Бухгалтер, словно пробуя на вкус эту мысль Бабалы, пожевал губами и, вздохнув, удалился.

Бабалы, упершись локтями в стол, сжал ладонями виски…

Да, не сносить ему головы — За упрямство и самовольство. Шутка ли, вступить в конфликт не только с Алексеем Геннадиевичем, но и с министром! Как молвит пословица, в игре может победить и сын, в серьезной борьбе — отец.

На стороне руководителей министерства — закон. Но ведь законы издаются людьми, а диктуются самой жизнью и интересами народа. И если закон входит в противоречие с действительностью — в данном случае в противоречие с обстановкой на стройке, с ее целями и интересами, то его необходимо изменить, привести в соответствие с создавшимся положением, с изменившейся действительностью.

Во всяком случае, он, Бабалы, на этом месте не для того, чтобы слепо выполнять указания министерства. От него зависят судьбы сотен рабочих. От него в какой-то мере зависит и судьба строительства. Земля молит, люди требуют: скорее давай воду!.. Что же он, будет отмахиваться от этих требований приказами руководителей министерства, прятаться в кустах засохших параграфов?.. Нет, чтобы завершить такое огромное строительство в минимальные сроки и утолить наконец вековую жажду родной земли — нужен творческий подход к делу, а в творчестве без риска не обойтись.

В руках начальника участка мощный рычаг: принцип материальной заинтересованности. И Бабалы имеет право, в пределах отпущенных ему средств, во имя интересов стройки, распоряжаться этими средствами по своему разумению.