Принцессы, русалки, дороги...

— Товарищ Анатолий, — сказал старик шофер.

Мальчуган очень старался быть настоящим гидом и всем своим крохотным существом — блестящими глазами, белозубой улыбкой, закинутой вихрастой головой — задорно утверждал, что он работает, зарабатывает на свое галчоночье существование не попрошайничеством, а достойным трудом! Закончив свое бойкое щебетание, Антлий заявил твердо: «Что-нибудь!» Мы посадили его в машину, повезли в местный «ресторан» — крохотную веранду под пальмовым навесом, напоили чаем с молоком и сладкими рисовыми лепешками. На прощание я вручила ему пачку московского печенья; будучи почти совсем голышом, Антлий не мог спрятать подарок «за пазуху», а бережно держал его перед собой обеими руками, как некое произведение искусства...

После громкоговорителей под пальмовыми навесами молчаливые каменные дома бывшего «Белого города» кажутся вымершими.

До «Нового Дома для гостей Ашрама» мы добрались поздно вечером. Унылый чиновник с потертой европейской внешностью сонно переспросил мой возраст, имя, фамилию, записал эти сведения в новую, кажется, еще пахнущую типографской краской «Книгу регистрации приезжих» и предложил показать предназначенную мне комнату.

— А где будет поселен водитель? — поинтересовалась я.

— Потом! — неопределенно буркнул чиновник.

Предложенная мне комната оказалась темной, грязной, с рухлядью вместо мебели, с тошнотворным запахом затхлости.

— Неужели я попала действительно в гостиницу, принадлежащую ашраму Ауробиндо? — недоверчиво спросила я своего провожатого.

— Теперь действительно, — ответствовал он, откровенно зевая и почесываясь.

— Не поняла вас.

— Теперь гостиница принадлежит ашраму.

— А раньше кому принадлежала?

— Раньше мне!

Ответ прозвучал вызывающе — так, словно бывший владелец демонстративно подчеркнул нынешнее, в отличие от того как было «раньше», отсутствие порядка в гостинице.

Мы вернулись к засаленной конторке с новенькой «Книгой для регистрации приезжих». Я сказала, что заплачу за свою комнату и за комнату водителя.

— Почему вы беспокоитесь о водителе? — зевнув, удивился бывший владелец. Кажется, совершенно искренно удивился.

— Потому что он такой же человек, как вы... Ему так же хочется спать.

Бывший владелец молча смотрел на меня, и, пока смотрел, облик его заметно изменился: как бы вернулась утраченная высокомерная элегантность. Он снисходительно объяснил:

— Ваш водитель совсем не такой же человек, как я. Он — темнокожий слуга, а я — француз. Пондишерри не упал настолько низко, чтобы пускать темнокожих в европейские гостиницы.

Мне показалось, что слова «европейца» рассекли вымерший «Белый город», как удар бича.

— Господин Магомед! — сказала я. — Мы с вами отдохнем часок в каком-нибудь баре и поедем обратно в Мадрас.

Шофера, кажется, удивило не столько мое решение отправиться сегодня же ночью в обратный путь, как то, что я назвала его «господином». Он, по-видимому, сначала подумал, что мое обращение относится не к нему, и неуверенно оглянулся — кому адресованы мои слова?

— Я говорю вам, господин Магомед! — повторила я. И вдруг увидела, что на бывшего владельца смотрит готовая вот-вот расхохотаться прелестная женщина в косынке до бровей. Громадные глаза ее уже смеются вовсю, да, конечно, смеются — над нелепыми в человеческом обществе претензиями на расовое, национальное превосходство, над ограниченностью собственничества, над духовным убожеством мещанства... С фотографии смотрит... Я подошла поближе, проверяя первое впечатление. Женщина оказалась совсем не молодой, но именно прелестной — иначе не назовешь.

— Чей это портрет? — спросила я бывшего владельца.

Он процедил сквозь зубы:

— Глава ашрама. Мать.

— Надеюсь, что она меня примет. У меня есть рекомендательное письмо к секретарям ашрама.

О весьма солидном письме, данном мне в Дели, я чуть не забыла, наверно, потому, что в прошлых веках, сквозь которые лежал мой путь сюда, не было еще таких деталей современной цивилизации, как справки с места работы, утвержденные характеристики и т. д. и т. п.

Слова «рекомендательное письмо» произвели магическое действие на бывшего владельца: он предоставил ночлег водителю, который потом так или иначе должен был ехать разыскивать своих родственников.

Мою просьбу о встрече с Матерью я утром передала, вместе с рекомендательным письмом, в секретариат ашрама. Встреча была назначена на завтра, на 10 часов 45 минут утра. «Десятиминутная встреча» — так мне сообщили. И порядком припугнули: может получиться гораздо более короткая встреча, даже двухминутная, если я не понравлюсь Матери! Причем — настораживали меня в секретариате ашрама — Мать сразу же увидит, что у меня в душе, что за плечами и что в будущем; Мать сразу же разгадает, зачем я приехала в ашрам, хороший я человек или плохой.

Что же она увидит во мне? То, что я — коммунистка? Это, наверно, совершенно ясно не только прозорливому взгляду! Но понравится ли Матери русская коммунистка?.. Поймала я себя на том, что хочу понравиться ей, рассуждаю мысленно, как держаться с ней? Как одеться для визита? В чем вообще мои сильные стороны? В чем слабые? Чем вообще я нравлюсь людям и чем не нравлюсь?

Припоминая разные случаи, пришла к неожиданному выводу: сильные и слабые стороны одни и те же! Нравлюсь и не нравлюсь людям по одним и тем же причинам! Я откровенна и непосредственна. Одним это нравится, другим — нет! Значит, ничего не поделаешь: буду такая, какая есть... Платье надену нарядное, но обойдусь без косметики.

А поскольку я не способна, взглянув на человека, сразу же разгадать, какой он и что у него в душе, пойду-ка — решила я — в библиотеку ашрама, почитаю об его истории и о Матери.

Библиотека оказалась просторной, светлой и довольно богатой. Две тысячи книг, включая советскую литературу. Тридцать пять периодических изданий из разных стран мира. Кроме общей библиотеки, есть специальная — только по физическому воспитанию, «по совершенствованию своего тела», как сказал молодой садакх, помогавший мне выбрать нужную литературу. Немного застенчиво он выразил пожелание получать в порядке обмена наш журнал «Физкультура и спорт», «о котором здесь очень хорошая слава».

Итак, идя к Матери, я знала:

Шри Ауробиндо, именем которого назван ашрам, большой индийский поэт и ученый, был в годы английского колониального владычества активным революционером в Калькутте. Англичане отдали приказ об аресте Ауробиндо и усиленно разыскивали его. Ауробиндо бежал из Калькутты в Пондишерри, где действовали законы Франции — английской соперницы за колониальное господство. Здесь английские власти ничего не могли сделать с борцом за независимость Индии от Великобритании.

В Пондишерри, на берегу Бенгальского залива, Ауробиндо основал обитель йогов, сначала небольшую, с целью развития и пропаганды его учения, которое он назвал «синтезом йоги, или учением о человеческом совершенствовании».

Мать приехала в Пондишерри и поселилась в ашраме еще при жизни шри Ауробиндо, в 1940 году. Она француженка но происхождению, но жила в Японии, где от видных японских ученых узнала об Ауробиндо и о созданном им ашраме. Рассказывают, что шри Ауробиндо называл Мать «воплощением динамики Вселенной». В работах Ауробиндо есть утверждение, что вся Вселенная — сочетание статики и динамики; себя ученый считал статической силой.

Один из садакхов-секретарей ашрама подтвердил мне, что Мать действительно исключительно энергична. «Без ее энергии, — сказал садакх, — не было бы ашрама и даже шри Ауробиндо был бы забыт или почти забыт... Представьте себе, — добавил он, — Мать до сих пор играет в теннис, хотя ей уже 82 года!»

Только что вернулась к себе в гостиницу после беседы с Матерью, которая продолжалась не десять, а пятьдесят пять минут. Это были минуты интенсивного счастливого общения с замечательным, выдающимся человеком! С женщиной, лишенной отпечатка возраста, старости. За все время нашей встречи я ни разу не вспомнила, что моей собеседнице восемьдесят два года.