Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Избранные произведения в 2 томах. Том 2 читать книгу онлайн
Второй том Избранных произведений Дмитрия Холендро составили повествования о мирной жизни — начиная с первых послевоенных лет до наших дней. Мужественным героям, восстанавливающим пострадавший от землетрясения Ташкент, посвящена повесть «Улица тринадцати тополей». Герои повестей «Свадьба», «Нефедов», рассказов «Под древним тополем», «Городской дождь», «Близкое небо» и др. — наши современники — находятся в процессе становления, решая проблему нравственного выбора, когда каждый поступок человека так или иначе подлежит лишь суду его собственной совести.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Как?
— Кличень! — задумчиво ответил Нефедов. — Какое живое слово, будто тебя сейчас покличут, а века прошли с той поры… Я интересовался на турбазе… Была междоусобная война… Князья, значит, воевали, друг против дружки, дураки, ну, как сейчас разные учреждения… Междоусобица! И сюда скликали ратный люд… Оттого и Кличень. А еще, Женька, древний путь из варяг в греки лежал через это самое озеро… Ох и нелегкая была путь-дорожка! Где кончалась вода, приходилось корабли тянуть волоком.
— Как это?
— По земле… Ставили, брат, большие корабли на полозья и тянули при помощи веревок. Как на санях!
Женька тоже сел и презрительно усмехнулся:
— Ничего себе — техника.
— Техники тогда не было, но люди какие! Дотягивали…
Женька смотрел куда-то вдаль, чуть приподняв голову с острым подбородком, воображал, как это было, что корабли терпеливо ползли по земле до новой воды, в надежде на нее, свою стихию, а отец рассказывал:
— Здесь Волга начало берет. Совсем недалеко — километров сорок от турбазы.
— А мы увидим?
— Как штык! В каждый заезд — экскурсия. Я уже записался.
— Порядок! — воскликнул Женька. — А теперь давай!
— Чего?
— Кричи совой!
И направил в него лук, не на шутку натянув тетиву.
Нефедов выдвинул вперед губы и ухнул — первый раз совсем неудачно, пискляво. Во второй раз вышло громче. Потренировавшись, он мастерски заухал на весь окрестный лес, не жалея своих легких, пока откуда-то снизу не раздался неврастенический крик:
— Прекратите хулиганство! Безобразие!
Крик был такой озлобленный, что Нефедов зажал себе рот и сказал в ладонь:
— Попались.
Долговязый рыболов стоял не на берегу, а прямо в озере, по колено в воде, на которой краснели, вздрагивая от волнышек, рассыпанные по ней поплавки. Длинные бамбуковые удилища, штук пять или шесть, были воткнуты в подводный ил. От прибрежной ивы на воду падало густое пятно тени, но удочки выглядывали за его границу, и бамбук поблескивал.
С пригорка, обросшего орешником, откуда Нефедов и Женька смотрели на рыболова, было видно корягу, валявшуюся под ивой и, наверно, заменявшую рыболову скамейку для отдыха, было видно и жидкую, сбившуюся у берега осоку в воде.
Рыболов был в кожаных шортах и панаме, производил впечатление.
— Пошли, — сказал Нефедов и начал спускаться с пригорка к озеру, как на казнь.
В это время один из поплавков нырнул в глубину, рыболов поспешно чавкнул ногой, схватил удочку, дернул вверх, и рыбешка засверкала на солнце.
Сняв ее с крючка, довольный рыболов пригнул над собой ветку, на которой болталось белое пластмассовое ведерко, бросил туда добычу, и ветка с ведром опять подлетела и закачалась над его головой.
— Здорово приспособился, — сказал Женька, а Нефедов дернул его за руку, чтобы молчал.
Рыболов уже заметил их и стал строго следить сквозь свои огромные роговые очки, как по нехоженой траве, удерживая мальчика за руку, «шлепает» странный гражданин в непомерных трусах и дамской шляпе с бантом, о которой, честно говоря, Нефедов забыл. Он «шлепал» и с надеждой думал: «Кажется, интеллигентный человек! Авось обойдется без спесивых нравоучений, не менее оскорбительных, чем иные неприличные слова…»
Нефедов приблизился, задыхаясь, приподнял шляпу с бантом и сказал:
— Мы пришли извиняться… Это мы кричали… то есть, собственно, я… Такая игра… Я кричал совой.
— Пожалуйста! — засмущался рыболов. — Я просто испугался! Жуткий стон! Режут, грабят? Не поймешь… Здесь, правда, такого никогда не было. Я сюда не первый год приезжаю…
Рыболов пригнул к себе другую ветку ивы — с целлофановым пакетом, где хранились земля и черви, наживил крутящуюся в пальцах приманку и закинул в воду.
— Здорово у вас все… — оглядывая завидную обитель рыболова, сказал Нефедов.
— Да ну, — махнул ладонью тот. — Перестаньте!
А Нефедов задохнулся:
— К-к-клюет!
Еще один поплавок утонул, и леска натянулась. Рыболов прыгнул в ту сторону, забулькав водой, и выхватил рыбешку покрупнее… От радости он долго не мог поймать ее рукой…
А потом царским жестом пригласил Нефедова присесть на корягу и предложил:
— Закурим по одной?
Это было прямо из той военной песни, которую, бывало, вспоминал отец. Рыболов не выглядел старым, но, при ближайшем рассмотрении, был и не молод. Пожалуй, как раз отцовский ровесник, — значит, мог принести с фронта эту песню, где товарищ товарищу предлагает закурить по одной. Правда, портсигар у рыболова, вытащенный из кармашка кожаных шортов, был не фронтовой, а очень даже видный, под золото, и такая же зажигалка…
Нефедов сказал, усевшись на коряге и закуривая:
— Меня жена выпустила на волю в одних трусах. Сигарет не дала! Дыши природой… Вы не с турбазы?
— Угу, — отозвался рыболов, не спуская глаз с удочек.
— И мы оттуда! — воскликнул Нефедов и прикрыл рот ладонью, давая понять, что ему знакома беспременная в рыболовецком племени страсть к тишине.
Женька, сидевший на корточках у воды, повернул голову и прошептал:
— Папа, клюет!
— Это рябь, мальчик, — успокоил рыболов.
И Женька стал смотреть на озеро. Вода расстилалась, золотистая под чистым небом, лишь кое-где темная в тени от облаков, солнечные вспышки резали глаза, пришлось прикрыться ладонью. Противоположный берег казался ниточкой, а деревья на нем стояли соломинками. От того берега по озеру, под нарастающий стрекот мотора, двигалась навстречу взгляду лодка…
А взрослые разговаривали:
— Что же это вы без удочек, Юрий Евгеньевич?
— А у нас в городе негде рыбу ловить, и удочек у меня нет.
— К воде ехали… и без удочек!
— Смех и грех! — согласился Нефедов. — У нас в завкоме… Я работаю на заводе, сельхозтехнику делаем… Ну вот, Аркадий Павлович… Была, значит, одна путевка на юг. И три заявления. Я предложил — давайте разыграем! Кому достанется!
— Жребий?
— А что? А наш предзавкома, Нерсесян, Артем Григорьевич, даже пальцем у виска покрутил, намекая, до чего я умный… Если жребий начнут кидать, что завкому делать?
— Ха-ха!
— Я считал — кому повезет, и никаких обид! Но у меня и сейчас никаких обид нет, только радость, честное слово… И Вера, это моя жена, радуется. И Женька — вон — в полном восторге. Первый раз такое озеро видит и такой лес… Спасибо, что не дали путевки!
Он поискал глазами, куда бросить окурок. Озеро с тремя желтыми кувшинками, которых он раньше не заметил, будто они только сейчас расцвели, такое чистое, что в него не решишься, грех. Он раздавил окурок о корягу, завернул в трусы, под резинку, и договорил:
— А удочки купить забыл. Суета сует!
— У меня к вам просьба, посмотрите за удочками… Я ненадолго, — Аркадий Павлович мучительно перекривил лицо. — Если не трудно…
— Мне? — не поверил счастью Нефедов.
Рыболов вприскочку умчался на пригорок, глянул оттуда на приближающуюся моторку и пропал в кустах, как не было, а Нефедов, расправив плечи, вошел в воду и подступил к удочкам. Ему легко это было сделать в одних трусах. Ветер или волна рябили воду, трогали поплавки, они обманчиво вздрагивали, и Женька вскочил:
— Клюет! — а Нефедов строго позвал его и, когда Женька радостно забрел в воду почти по грудь, дал ему подзатыльник:
— Следить следи, а мешать не мешай!
— Поня-атно.
Женьке очень хотелось заметить, как утонет поплавок той удочки, крючок которой, соблазнившись наживкой, проглотит рыба и потянет за собой, уходя в глубину от страха, и он смотрел на поплавки во все глаза, пока не услышал, как отец что-то забормотал нараспев. Испугавшись, Женька вжал голову в плечи и покосился на отца. А тот бормотал:
А потом оправдался, почесывая висок: