Завод

— Вот мы и послушаем, где дела, а где интересы! — Земцов сложил руки на груди. — Начнем собрание. Время дорого.

— Минуточку, товарищи! — Старостин постучал ключом о стол. — Мы никого не обсуждаем. Мы собрались заслушать выводы комиссии. Так что, очевидно, можно обойтись и без уважаемого Геннадия Захаровича.

В кабинете загомонили, требуя начинать.

Павел Алехин сидел ровно, выпрямив свою широкую спину. Так обычно прислоняются к медицинскому измерителю роста. Он не участвовал в дискуссии, затеянной Лепиным. Неожиданно Павел увидел, как в кабинет проскользнула знакомая маленькая фигура. Возле двери стоял свободный стул, и Сопреев бесшумно на него присел.

Председатель группы народного контроля решительно извлек из папки бумаги.

— Как говорится, знакомые все лица. За две недели мы стали у вас своими людьми. — Он вытащил расческу и несколько раз провел по гладким темным волосам. Смердов терпеть не мог эту манеру начинать разговор. Он ее называл «туалетный прием». Многие об этом знали и лукаво усмехались. Председатель спрятал расческу и откашлялся. — Конечно, жаль, что нет Грекова. Надеемся, что он обо всем узнает. Группа наша была послана к вам по двум причинам. Участились претензии со стороны заказчиков и поступили жалобы отдельных товарищей. Справедливости ради надо было бы отметить достижения завода, но это не входит в нашу компетенцию…

Ровным голосом председатель перечислял все отступления и увертки, предпринятые заводом, чтобы не провалить план.

— Что ж получается, товарищи? — С одной стороны, выпускаете превосходную аппаратуру. А с другой стороны… — Председатель развел длинными руками. — Я сейчас зачитаю заключительную часть акта…

Часть приборов, о которых вспомнил председатель, давно была снята с производства. Но где-то она еще лежала мертвым грузом на балансе экспедиций и лабораторий. Взять хотя бы этот чертов звуковой модулятор. Страшно вспомнить, какая была битва между заводом и разработчиками из института. Все-таки они добились своего. Прибор навязали заводу. А что получилось? Неприятности. Рекламации… И за все в итоге отвечал Греков. А теперь, пожалуйста, все вновь выплывает наружу. Ровным голосом председатель вспоминает все отступления и увертки, предпринятые, чтобы не завалить план… Да что там модулятор?! История с шахтным радиометром. Цена ему всего ничего, ведь за большие деньги его никто не купит. А приспособления для проверки ОТК весьма сложны, технологам было никак не справиться. Пошли на упрощение конструкции — потеряли в точности. Кто возьмет на себя ответственность? Греков… Конечно, теперь можно монотонным голосом и укорить Грекова — зачем он так поступил? Но кто же не возьмет на себя ответственность, если давит министерство, Госплан, Госкомитет…

…Были замечания и другие — конструктивные недоработки, технологические неувязки в приборах, уже себя оправдавших. Взять хотя бы вопрос с литьем. Завод освоил новые методы. Но разве успеть за всем при таком плане? К тому же литейный цех старый, грязный. Никто там надолго не задерживается. Зачем? Когда столько же можно заработать, гуляя в галстуке и чистом халате…

В кабинете становилось все жарче. Открыли форточку. В морозный воздух уплывал белый влажный пар. Словно кабинет вдруг задышал. Люди громко переговаривались. Сообщение задело всех. Особенно горячился начальник ОТК Борискин.

— Т-т-так кого угодно можно под статью подвести!

— За производственный брак не судят. По шапке могут дать, а судить не будут, — успокаивал его начальник службы снабжения Сойкин, голубоглазый, розовый, с черными усами.

— Много ты знаешь! — не унимался Борискин. — А сто пятьдесят вторая статья?

— Статья есть, — согласился Сойкин. — А подсудимых нет.

— А жаль, — веско произнес Земцов. — Он давно уже разминал пальцами сигарету, не решаясь закурить.

— Вы бы п-п-помолчали. Если хотите, многие наши беды идут от технологов! — выкрикнул Борискин.

Смердов сидел, не двигаясь, сжав руками виски.

Аня Глизарова достала платок, украдкой высморкалась и смущенно оглянулась на Павла Алехина. Однако тот смотрел прямо перед собой. Лепин что-то чертил в своем блокноте.

«Вроде меня малюет», — подумал Старостин, стараясь уловить, на кого поглядывает Лепин, — на председателя группы народного контроля или на него. На всякий случай Старостин прикрыл лицо ладонью. И еще двое из присутствующих хранили полное молчание — Всесвятский и Сопреев.

— Продолжим, — ни к кому не обращаясь, произнес председатель. Читал он бесстрастно. Ничем не проявляя своего отношения к фактам.

Чтение его напоминало ровный морской прибой, когда накатываются небольшие волны и лишь изредка набегает волна покрупнее. Так среди незначительных производственных неурядиц вдруг возникла история с «Радугой» и приказ Грекова собирать датчики из некондиционного хлама.

— На основании постановления о повышении роли стандартов настоящий акт передается на рассмотрение городского комитета народного контроля. — Председатель наконец закончил чтение и положил бумаги на стол. — Решение комитета будет объявлено в ближайшее время. Членами городского комитета являются компетентные люди. Специалисты.

— Понятно, — перебил Лепин. — Соберутся компетентные люди, специалисты, чтобы разбирать филькину грамоту.

В кабинете стало тихо. Те, кто не расслышал реплику Лепина, наклонялись к соседям и переспрашивали. Старостин вновь поднялся. Он знал, что реплики главного конструктора нередко бывают отпущены ради красного словца.

Однако на этот раз удерживался от замечаний и даже одобрительно тряхнул кудрявой шевелюрой, искоса взглянув на директора. Но лицо Смердова было непроницаемо.

— Вы не затрудняете себя подбором выражений, — сказал председатель комиссии. Он был недоволен тем, что ему пришлось одергивать этого молодого нахала. — Анализ работы завода проводился объективно, даже благожелательно. Но факты есть факты.

Лепин положил на стол раскрытый блокнот. Он волновался и не пытался этого скрыть.

— Я не хотел вас обидеть. Извините. — Лепин встал и отодвинул стул. — Вы потрудились добросовестно, чуть ли не со снайперской точностью обнаружили слабые места в производстве. И тем не менее — это филькина грамота.

— Парадоксальное заявление. — Председатель с любопытством смотрел на главного конструктора.

— Все, уважаемый…

— Игнат Куприянович, — подсказал Старостин.

Все, уважаемый Игнат Куприянович, зависит от того, что подразумевать под моим определением. — Лепин постепенно справлялся с волнением и обретал свою привычную форму. Возможно, я поспешил. Вероятно, кто-то хотел выступить раньше меня. — Не скрывая волнения, он посмотрел на директора и в секундном замешательстве отвел взгляд. — На чем же я остановился?

— На филькиной грамоте, — подсказал Борискин.

— Именно. Я считаю: все, что не приносит реальной пользы, пусть даже сверхдобросовестный труд, — филькина грамота. Ну какую, скажите ка милость, пользу он принесет? Разве после работы комиссии что-нибудь изменится на заводе? По-прежнему будут нелады с поставщиками. Авралы. Корректировки планов чуть ли не в конце месяца. Словом, все необходимое для нового вашего приезда сюда. А вот вред будет весьма ощутимым. Помотаете нервы главному инженеру, может быть, даже доведете до сердечной болезни.

— Правильно, Лепин! — воскликнула Глизарова и топнула ногой.

— Минуточку, Аня Борисовна, — Лепин отыскал глазами Глизарову. — Я понимаю причину вашей эмоциональности.

Лепин смолк, еще не сознавая, какую гадость он сморозил по инерции. Ведь слух о близких отношениях Грекова с Глизаровой воспринимался как вполне реальный факт. К тому же в кабинете раздались ехидные смешки. Все выжидательно смотрели на Лепина. И секунды, казалось, раздувались в минуты, в часы. Аня опустила глаза, побледнела. На лице обозначились веснушки.

— Конечно, — окончательно запутался Лепин. — Я могу вас понять. Геннадий Захарович… очень хороший человек.

— Кое для кого особенно, — подхватил Земцов.