Трое под одной крышей

Конечно, мало приятного возиться с пылесосом, полотером и тряпками. Зато она получала моральное удовлетворение, когда под ее руками начинал блестеть паркет и прибавлялась в сумочке пятерка, которую не надо было тратить на еду, потому что в день работы она ехала домой, уже пообедав. А кроме того, общение с Петром Григорьевичем и Ниной Яковлевной очень обогащало Фаину в культурном отношении. В личной библиотеке у Фаины рядом со сборником русских песен и объемистым томом «Американская новелла» стояла тоненькая книжка Петра Григорьевича «Применение интерполяционных сплайнов в обработке треков на фильмах пузырьковых камер».

Эту книжку написал сам Петр Григорьевич, ему привезли, наверное, штук сто, и они с Ниной Яковлевной готовили список — кому ее надо подарить. Фаина, конечно, потребовала свою долю. Петр Григорьевич посмотрел очень удивленно и спросил:

— А на что она вам?

Фаина даже обиделась:

— Как это на что? Вы уж меня совсем за темную принимаете… На досуге как-нибудь почитаю…

И он ей написал: «Фаине Васильевне с наилучшими пожеланиями от автора».

Читать, конечно, у Фаины времени нет, но от жизни она не отстает, потому что у нее «спидола» — замечательная вещь. Стираешь и слушаешь лекцию, сводку погоды, пьесу, критику. А уж если ты в курсе дела, то, допустим, что и недопоймешь, так можно у Петра Григорьевича или у Нины спросить:

— Вот как вы думаете, это правда, что Лев Толстой непревзойденный в мире писатель?

Петр Григорьевич в технике разбирается лучше, чем в литературе. Насчет Толстого он как-то растерялся и со всей определенностью не смог ответить. «Таких, говорит, критериев точных не существует, в каждом времени, говорит, свои гении, но в каком-то смысле, пожалуй, это так…» Скорее всего, сам не знал. А Нина Яковлевна подтвердила вполне определенно: да, великий, непревзойденный.

Иногда у Фаины нет времени дослушать интересную передачу, и она при случае спрашивает:

— Расскажите своими словами, чем произведение «Фауст» заканчивается? Неужели он снова старым становится? А она куда девается?

Нина Яковлевна все это рассказывает. Иногда упрекает Фаину:

— Такие вещи надо знать.

Фаина в долгу не остается:

— А вы знаете, какое расстояние от Земли до Луны? Нет? А это тоже культурному человеку знать надо!

Но в общем они люди неплохие. Фаина к ним привыкла. Приходит и начинает в доме хозяйничать как хочет. Нине Яковлевне только нужно, чтобы полы блестели и окна были чистые. В мелочи она не вникает.

Как женщина она очень отзывчивая, и Фаина с ней кое-чем делится. В эту пятницу рассказала, что приедет первый муж, просто повидаться и поговорить. Нина Яковлевна очень заинтересовалась, дала Фаине свежий огурец для салата, баночку шпрот из своих запасов и раньше времени отправила домой.

— Очень важно, чтобы рядом с женщиной был друг, опора. Ради этого многим можно пожертвовать.

У Нины Яковлевны понятия высокие, но не жизненные. В наше время не так оно все просто.

По расчетам Фаины, Николай Иванович должен был приехать только к вечеру, и она еще успела заскочить в парикмахерскую и сделать укладку, а по дороге домой, глядя в окно электрички, все любовалась прекрасной подмосковной природой, исполненной в этот день особого смысла.

Дома она как заводная, едва ступила на порог, принялась за работу. Оттирала полы после печников, варила картошку на салат, надевала чистые наволочки на подушки. Только успела надеть голубую вязаную кофточку, как вот он, Николай Иванович, идет от калитки к дому мимо цветущих яблонь — представительный, высокий, в хорошем костюме, в руках чемоданчик.

Они встретились по-культурному, без поцелуев, без лишних слов. И хозяйство свое на ночь глядя Фаина гостю не стала показывать. Когда сели за стол да чокнулись рюмочками, всколыхнулось все старое, забытое. И только «спидола» подвела — нет бы какой-нибудь романс или подходящую песню, а передавали какую-то длинную симфонию, а потом детскую запевку: «Это мы не проходили, это нам не задавали».

Николай больше двух рюмок не выпил. Не переменился с молодости. А ел хорошо, с аппетитом, видно наголодался по столовкам.

Им обоим не легко достался этот день. Оба устали. Фаина стала взбивать подушки, спросила с усмешкой:

— Ну, как стелить будем? Вместе или как?

— Это тебе решать, — ответил Николай Иванович.

— А мы ведь с тобой женаты были, — сказала Фаина, — мы и юбилей справить можем.

— Ну тем и лучше…

Он себя во всем правильно повел. Главное — ни о чем не спрашивал. Целая жизнь между ними пролегла — разве расскажешь? Совсем ни к чему. Тем более что врать Фаина не любила, а правда была не очень-то прекрасная.

А так — получилось, будто и не расставались.

Когда она проснулась, Николай Иванович уже тюкал во дворе топориком — подправлял забор, поваленный бульдозером. Но Фаине надо было воспользоваться случаем и перенести этот забор метра на два, чтобы выгадать грядки под огурцы. Потому она подхватилась и выскочила на участок в одной сорочке.

Николай Иванович послушно перебил колышки и отнес забор подальше. Только за завтраком он спросил:

— А на кой тебе, Фалечка, вся эта хреновина? Может, ты выдумала, что у тебя квартира в Москве?

— Не веришь? — засмеялась Фаина. — Есть квартирка со всеми удобствами на Ташкентской улице. Метро «Ждановская», две остановки троллейбусом. И жировку показать могу.

— Ну и жила бы. Люди в Москву стремятся, а ты из Москвы.

— А я природу, Коленька, обожаю. Я без земли жить не могу. Знаешь, с каким трудом я этот домик приобрела? На Васютку, племянника, оформила. А то бы никак.

— Видишь, и дело получается незаконное. Да в Москве людям государственную площадь сдаешь и с них деньги берешь. Нехорошо.

— А что нехорошо? Я и людям добро сделала, и государству помогла. Молодые специалисты, жить негде — я их в свою квартиру пустила. Опять же дом строю, он, может, двести лет простоит. Государству от этого вред? Польза! Землю бросовую в порядок привела. И торфом, и навозом, и хлопковым орешком. Она у меня как пух стала. Мне, что ли, одной от этого прибыль? Например, я в прошлом году и огурцов и помидоров собрала, не знала, куда девать.

— Продавала небось?

— Продавать я небольшая охотница, но кое-что и продавала. А ведь приятно как красоту выращивать! У меня прошлый год гладиолусы по два метра вымахали. Я в метро еду, букет везу — все внимание обращают.

— На базар возила?

— Нет, ошибаешься. Гладиолусы я знакомым профессорам возила. Они очень цветы обожают. И то — посмотришь на цветок «оскар», он темно-рубиновый, лепесточки алые, бархатные. Красота! Тут у хороших хозяев парники есть, так в апреле можно огурцы собирать… Пойдем, я тебе покажу, где думаю парники приладить…

За два дня он ей устроил большой навес для хранения всякого строительного материала, что лежал на открытом воздухе. Работали весело, радостно. Николай не дал ей ни одного тяжелого бруска поднять. Это было так непривычно для Фаины, что слезы навертывались. Ведь привыкла она к чужим нанятым людям, которые непрерывно кричат: «Пошевеливайся, хозяйка! Поднеси досок! Подбрось кирпича! Подбавь раствору!» А Коля все отстраняет ее: «Отдохни, это не женское дело».

В воскресенье к вечеру оборвали розовый цвет на молодых яблоньках. Только один крупный цветущий букетик не велел трогать Николай.

— Пусть хоть два яблочка вырастут.

Работал он исправно, но уж и ел как настоящий мужчина. В воскресенье на ужин только и оставалась у Фаины картошка да баночка рыбных консервов. Соленые огурцы в подполе лежали еще с прошлого года, они все сделались мягкие. Но Николай ел не разбирая. «Это хорошо, что он непривередливый», — думала Фаина, потому что стряпать она не любила и не очень-то умела.

За чаем Николай Иванович посерьезнел и сказал:

— Ну, вот такие дела, Фаля. Что было, то было. Про это вспоминать не будем. Теперь нам надо думать, как жизнь доживать.

— Ой, как ты рассуждаешь! — игриво засмеялась Фаина. — Я думаю, нам еще и пожить не грех.