Амгунь - река светлая

Стояла ночь, тихая, темная, глухая. Куда-то далеко от скученных вагончиков уходила тайга. Справа и слева сливались с небом горы, а внизу под невидимым обрывом яра неслась, поигрывая галькой, Амгунь. Оттуда тянуло родниковой свежестью. Ощущая ногами холодок покрытых росою трав, забыв про курево, Фомичев вдыхал полной грудью студеный воздух с реки, брел наугад. Ему вдруг показалось, что не из-за Амгуни они здесь, что им предстоит соединить один край земли с другим огромным мостом. Он даже голову запрокинул, оглядывая горы, мысленно прикидывая, какие опоры нужно поставить, чтобы уложить пролеты на вершины гор. Выходило — высокие, и засомневался было: неужто не осилим? Еще раз оглядел горы и проговорил вслух:

— Совладаем.

Темнота поредела, раздвинулась. Фомичев различал уже стволы деревьев, даже отдельные ветки — лес словно высветился.

«Неужто светает?» — подумал он удивленно и тут же увидел над зубцами гор, за рекой крутой бок припозднившейся луны.

Она вышла из-за гор и, чудодейственно, щедро разливая по горам свет, засияла на небосклоне. Деревья кинули густые тени, а ломаные линии хребтов зажглись студеным волшебным огнем. Невольно подумалось: когда еще увидишь такое колдовство? Закрутится колесо забот, замелькают горячие дни…

Фомичев, не торопился в вагончик, шел себе и шел, поглядывая по сторонам. На обрыве остановился. Вровень с берегом, скрывая от глаз светлые струи реки, приглушая ее торопливый говорок, плотно лежал белыми гуртами туман.

«Закрылась река, — с досадой подумал Фомичев. Жаль».

Он потоптался еще немного и, чувствуя, что зябнут босые ноги, пошел к вагончику. Иногда плечами, или головой он задевал ветки деревьев, и его орошал перезрелый росяной дождь. Холодные капли скатывались за ворот рубахи, и на мгновение он замирал на месте, прислушиваясь, как растекаются они по спине, вызывая в теле легкий озноб, и продолжал свой путь, переполняясь охватившей его беспричинной радостью.

У вагончика кто-то стоял и курил, красной точкой вспыхивал огонек. «Мальцев», — подумал Фомичев и хотел уйти, переждать, когда тот накурится, и уж было повернул в сторону, но Сашка заметил его.

— Это ты, Костя? — И Фомичев увидел, что он идет навстречу. — Не спится, старик?

Фомичев промолчал, достал сигарету. Сашка протянул свою — прикурить. Сказал:

— Тишина-то какая, а, Костя? Я не знал, что бывает такая тишайшая тишина, прямо балдею. — Мальцев улыбнулся. Улыбнулся открыто, по-детски изумленно, и это изумление было так неожиданно и так не вязалось с прежним Мальцевым, что Фомичев сознался:

— Хорошо здесь.

Они надолго замолчали, вслушиваясь в тишину, в эту минуту казавшуюся непоколебимой и вечной, как горы и тайга, окружавшие их.

— Завтра вставать рано, — наконец сказал Мальцев.

— Пойдем, — согласился Фомичев с сожалением.

И они пошли, близко, почти касаясь плечами друг друга, в тишине, которую утром им предстояло разбудить.