Тигроловы

— Ладно ли, Савелко, сделали мы, что за ей увязались, а не по тропе пошли, может, она не к тигрятам, а на охоту направилась? — нерешительно спросил Евтей.

— А бог его знает, — так же нерешительно ответил Савелий. — Ишшо пройдем вон до той сопочки, а там, ежели она крутить да вертеть начнет, бросим тогда след ее и выйдем на тропу опять.

— Я-то так и думал по тропе идти с самого начала, да ты от радости поскакал за ей галопом.

— Дак ведь оно, Евтеюшко, завсегда так — рассчитывать быстрей да лучше, а получается все наоборот.

Тигроловы замолчали. Павел слышал за своей спиной только шорох снега да тяжелое, шелестящее на морозе дыхание Евтея.

Обойдя замерзшее болотце, тигрица вышла в густой темный пихтач. Здесь было много кабарожьих следов, но она не обращала на них внимания. Даже не заметила вроде бы изюбра, которого спугнула с лежки.

— Вот видишь, Евтеюшко, стало быть, она не на охоту пошла, ежели внимания на зверя вовсе не обращает, — заметил Савелий, указывая на следы изюбра.

— Вроде так получается, но посмотрим, что дальше будет, — может, просто отводит нас, следы путает.

— Навряд ли, Евтеюшко, погони-то она за собой не чуяла ишшо, вот разве сёдни, может, что-то заподозрила.

У подошвы сопки тигрица повернула вправо, долго шла вдоль склона, опять не обращая внимания на свежие следы кабанов и изюбров. Двигалась она по большому кругу, намереваясь, видимо, замкнуть его на своей тропе — так, по крайней мере, хотелось тигроловам. Это и случилось. Выйдя на тропу, тигрица легла, наверно, прислушиваясь к таежной тишине, и, не уловив ничего угрожающего, упруго поднялась и пошла дальше, наступая точно в свои старые следы.

«Напрасно кругаля дали, — с досадой подумал Павел, — ведь нас интересует не сама тигрица, а молодые тигры, значит, и надо именно их следами интересоваться. Впрочем, Савелий знает об этом гораздо лучше меня, просто азартный он не в меру. Вряд ли азарт — достоинство тигролова».

— Удвой внимание, Павелко, — тихо сказал Евтей. — И шибко не беги теперь, чтобы все были рядом. След-то, видишь, утренний уже. Внимательно за тропой смотри. Главное сейчас — не прозевать то место, от которого они от нас рысью пойдут, этот след должон быть горячий.

В голосе Евтея Павел уловил скрытую напряженность, а вскоре почувствовал, что и сам начинает волноваться до дрожи в теле. Нет, это был не страх. Павел не боялся предстоящей встречи с тигром, ведь он гораздо больше рисковал своей жизнью, когда встречался один на один с медведем; хотя, не будь риска, Павел и не стремился бы сделаться тигроловом. Именно риск и необычность промысла привлекают его. Ну а если же случится непредвиденное... что ж, Павел скорей умрет, но трусом не станет. Эта мысль успокоила его, дрожь ушла, и сердце стало биться ровней, но напряжение осталось, и холодок внутри тоже остался.

Тем временем тигриная тропа завела промысловиков в обширную котловину, заросшую перестойным ельником. Вся долина была перетоптана кабаньими следами — большой табун пасся на хвоще, который рос здесь густой щетиной, едва-едва прикрытой снегом. Следы были и старые, недельной давности, и свежие — ночные. Но опять тигрица, не обратив внимания на близость кабанов, продолжала идти своим курсом. «Значит, и правда где-то у нее близко давленина», — подумал Павел, стараясь проникнуть взглядом как можно глубже в чащу, но чаща все расступалась и расступалась, показывая совсем не то, что напряженно ожидал увидеть он. Но то, чего не могло пока увидеть зрение, пыталось рисовать воображение... А рисовалось все одно и то же: сумрак пихтового леса, мрачные нагромождения корневищ и валежин, утрамбованный снег, забрызганный кровью, на снегу растерзанный кабан или изюбр с обглоданными ребрами и над ним три огромные, испачканные кровью, кошачьи морды со злобными и горящими глазами... Почему-то казалось Павлу, что глаза у тигра именно злобные и горящие, как угли, ведь недаром же людская молва считает его самым опасным и кровожадным зверем.

— Павелко! Слышь, остановись-ка! — приглушенным голосом окликнул его Евтей. — Не беги шибко, вон Юдов с Николаем приотстали... — Евтей, усмиряя дыхание, внимательно ощупывал взглядом тигриную тропу и пересекающие ее кабаньи следы. — Вишь, кабанов тут сколько на хвоще собралось? Большой табун, его-то она и будет пасти теперь всю зиму. — Брови и борода Евтея заиндевели, на щеках и на носу поблескивали бисеринки пота. — Скоро уж придем к давленине. — Он взглянул на Барсика — пес, натянув поводок, пристально смотрел в чащу леса по ходу тигриной тропы, туда же смотрел и Амур. — Видишь, собаки насторожились?

— Чо стали? — тихо и тревожно спросил Савелий.

— Да ничо, просто вас поджидаем, и Павлу сказывал, чтобы тише шел, — должно, близко она уже. Скажи Николаю, чтобы карабин приготовил к стрельбе. Айда, Павелко!

И опять послышалось Калугину в голосе Евтея скрытое напряжение и волнение. Сердце Павла, сколько ни пытался он себя успокоить, вновь застучало громко и часто, нервы напряглись. Шел он небыстро, но дыхание почему-то все время перехватывало, как во время бега. Минут через десять такой напряженной ходьбы он увидел на тропе кроме попутного еще и встречный тигриный след. Он был еще теплый: собаки, понюхав его, вздыбили на загривках шерсть. Тигроловы понимающе переглянулись.

— Теперь, Павелко, поспешай! — тихо сказал Евтей. — Видно, тигра почуяла нас, вишь, приходила сюда узнать, в чем дело. Сейчас она может на давленине нас не дождаться, а сразу поведет от нее молодых, придется тогда на рысях за имя бежать.

«Вот оно, начинается!» — азартно подумал Павел, ринувшись по свежей звериной тропе. Но не успел он пройти и ста метров, как наткнулся на растерзанную чушку — она лежала у подошвы сопки на чистом месте посреди кабаньих троп и копанин. Весь снег вокруг был изъеложен и замусорен шерстью. Быстро обойдя давленину, охотники нашли выходные следы тигров, — они тянулись по старой кабаньей тропе вверх на сопку и были уже чуть-чуть подстывшие, — звери ушли отсюда минут пять тому назад.

— Эх-ма! Язви тя в душу! — тронув след рукой, с досадой выругался Савелий. — Увела, учуяла нас раньше времени. Ну, давай, давай, Павлуха! Чо стоишь? Быстрей иди по следу до первой лежки. Как прыжками от нас пойдут, так сразу стреляй! Понял, нет?

— Все понял, Савелий Макарович! — весело откликнулся Павел, вновь ринувшись по следу.

— Да не так шибко! — осадил его Евтей. — Торопиться торопись, да и нас не оставляй. На свежие чушечьи тропы ежели выйдет она — смотри, не потеряй ее следы, не давай ей оторваться от нас.

На середине склона тигры действительно вышли на свежие кабаньи тропы и долго петляли по ним, стараясь запутать свои следы, но Павел уверенно разбирался в них и вскоре вывел бригаду на снежную целину. Здесь тигры продолжали подниматься наискось по склону к вершине сопки — шаг их был по-прежнему спокоен. Но вскоре Павел заметил сбоку отпечаток передних лап. Тигрица оглядывалась назад и смотрела вниз по склону, раздраженно стегая хвостом.

«Ничего, ничего, голубушка, злись не злись, а мы от тебя не отстанем», — удовлетворенно подумал Павел.

Подниматься на гору, хотя и по неглубокому, но рыхлому, сыпучему, как песок, снегу было все трудней: котомка давила на плечи, тесным обручем сжимала грудь, затрудняя дыхание, горячий пот заливал лицо. Если потребовалось бы увеличить темп, Павел не смог бы этого сделать: он карабкался вверх по следу на пределе сил. Вначале идущие за ним тигроловы наступали ему на пятки, но вскоре стали отставать. Павел сбавил темп и сразу почувствовал облегчение. А тигриная тропа все тянулась и тянулась вверх, и казалось, что ей не будет конца... Однажды, оглянувшись, он увидел лицо Евтея: усы и борода его были мокрыми от пота, брови и шапка густо заиндевели, перекошенный от напряжения рот жадно глотал морозный воздух. Следом, низко опустив голову, точно старая вьючная лошадь, с отчаянным напряжением взбирался Савелий. «Мне тяжело, а как же они, старики, такие нагрузки выдерживают?» — удивленно подумал Павел, невольно замедляя темп.