Быстроногий олень. Книга 2

— В кровати лежит, по лицу видно, что очень больная! — вполголоса объяснял Оро столпившимся вокруг него мальчикам и девочкам.

— А ты пойди спроси! — подталкивал его в спину Тотык. — Пойди, ты смелый.

— Пойдем вместе! — предложил Оро.

Тотык согласился. Они робко постучали в комнату учительницы.

Оля, облизывая запекшиеся губы, ласково посмотрела на мальчиков. «Какие они уже большие… вытянулись», — подумала она и вдруг вспомнила, каким явился к ней Оро в первый раз.

— Там, у дверей, все мы стоим, — начал Оро, смущенно перебирая кончики пионерского галстука. — Мы вот думаем, что вы заболели… Надо ехать за врачом! — вдруг выпалил мальчик. Эта мысль пришли ему внезапно. Тут же он подумал: «Все охотники разъехались по участкам, один Анкоче дома! Но он совсем старый! Значит, поеду я сам!»

— Немного простудилась, — сказала Оля. — По это пройдет, совсем скоро пройдет.

— Да, да! Вы простудились, — подтвердил Тотык. — Вчера я видел, как вы в одном платке в дом Рультына бегали… Разве можно так? — укоризненно добавил он и, покраснев от смущения, потупился.

Оля улыбнулась и попросила мальчиков успокоить школьников.

Не стало легче Солнцевой и на второй день.

Оро решил действовать. Не долго думая, он побежал к старику Анкоче за советом.

— Охотников все еще нет! Они могут и неделю на своих участках пробыть. И Петр Иванович с отчетом в район уехал. А учительница сильно больна, — скороговоркой объяснял он. В подвижном лице его, с быстрыми, живыми глазами, с высоким лбом, была тревога и решимость. — Так вот я так придумал: соберу в поселке всех собак, которых охотники дома оставили… На собаках я ездить умею… Вот… и поеду в Илирнэй сам. Привезу врача!

— Сам? — переспросил Анкоче, осматривая гибкую фигуру мальчика.

— Да, сам! — решительно подтвердил Оро.

— Самому тебе нельзя, — после некоторого раздумья сказал Анкоче, — мал еще… А я… стар слишком.

— Так как же быть, а?! — с отчаяньем воскликнул Оро.

— Подожди, подожди, — сейчас что-нибудь придумаем. — Анкоче встал со своей лежанки, как можно бодрее прошелся по комнате. — Вот видишь, хожу! Как молодой хожу! Последнее время я как будто совсем крепким стал, иногда клюку свою даже дома оставляю.

— Нет, нет! Тебе одному нельзя! — протестующе замахал руками Оро и тут же осекся, подумав, что тон и слова его могут сильно не понравиться Анкоче.

— А мы вдвоем поедем! — вдруг заявил Анкоче. Малый и старый вместе! Вот оно и выйдет, как будто один сильный мужчина!

— Ай, хорошо придумал! — восторженно воскликнул Оро.

Вскоре Анкоче и Оро, провожаемые всеми женщинами и детьми поселка, выехали в путь. Каюрил Оро. Старик Анкоче внимательно наблюдал за ним, порой советовал переставить в упряжке собак.

Дорога была хорошо накатанной, и нарта скользила легко.

Погасли короткие сумерки. Оро и Анкоче ехали в абсолютной темноте. Слева едва-едва различались силуэты огромных ледяных торосов на море.

За многие часы езды Оро выслушал от Анкоче десятки сказок. Теперь старик устал и потому молчал. И вдруг Оро впереди заметил две золотые точки. Сначала ему показалось, что это звезды, но Анкоче ему пояснил, что это огни на мачтах илирнэйской полярной станции.

Мальчик долго всматривался в эти точки, мерцавшие над землей немного ниже бледных звезд. Представив себе полыхающее в жару лицо учительницы, он закричал на собак. Им овладело нетерпение. Путь ему казался бесконечно долгим, и в первые минуты, когда мальчик заметил огни на радиомачте, он очень обрадовался: ему почудилось, что Илирнэй вот уже где-то здесь, совсем рядом.

Старик Анкоче затянул бесконечную песню:

— О-го-го-го-го! О-го-го-го-го!

— Что ж это огни так и не приближаются? Лучше бы их не было, что ли. А то дразнят только, — с досадой сказал Оро.

— Не надо ругать огни эти, — назидательно возразил Анкоче. — Малый ты еще, многого не понимаешь. — Минуту помолчав, старик заговорил снова: — Много лет назад я молодым еще по этой дороге ездил и, когда вперед смотрел, всегда лед-глаза перед собой видел.

— Лед-глаза? Какие лед-глаза? — живо переспросил Оро.

— Подожди… слушай дальше, потом все поймешь. Какой нетерпеливый, — с мягким укором произнес Анкоче. — Больно мне было. Лед-глаза душу мне заморозили. И вот лет десять тому назад огни эти там, на мачте, зажглись. Иногда я в Илирнэй в гости ездил. На огни эти смотрел, и казалось мне, что это они душу мне отогрели, сердце разморозили. Когда в Илирнэй приезжал, всегда на полярную станцию заходил. Начальник полярной станции — друг мне большой. Всегда чаем угостит, табаку даст, всегда поговорит со мной хорошо. Вот и сейчас, когда приеду, зайду к нему обязательно.

— Подожди… подожди, а про лед-глаза почему ничего не говоришь, что это такое? — опять нетерпеливо промолвил Оро.

— Ай, какой плохой парень! — с наигранной досадой ответил Анкоче. — Потерпи, не думай, что по старости у меня всю память отшибло. Расскажу и про лед-глаза.

Оро приготовился слушать. Но старик Анкоче вдруг предложил:

— Помолчим немного. Вон тот мыс объедем, а за мысом я говорить буду, а ты слушать будешь.

— Ладно, помолчим, — вздохнув, согласился Оро. Соскочив с нарты, он закричал на собак:

— Го яра, яра, ра-ра, ра-ра!

Собаки побежали быстрее. Вскоре действительно в темноте стал вырисовываться мыс, которого до этого мальчик не замечал. «Ишь, какой он, Анкоче. Старый, а глаза его лучше моих оказались», — с уважением подумал Оро.

Объезжая мыс, Оро почти не садился на нарту: ветер совсем оголил дорогу от снега. Он со сноровкой заправского каюра ловко отводил нарту от камней, умело командовал собаками. Откуда-то сверху, где скорее можно было угадать, чем различить нависшие над головой скалы, с легким шумом скользнула над путниками ночная птица. Собаки рванулись в сторону. Но Оро умело остановил нарту.

— Молодец! — скупо похвалил его Анкоче.

За мысом опять начинался твердый снежный наст. Упряжка быстро помчалась. Но минут через десять Анкоче предложил Оро остановить нарту у небольшого холма. Пристально всмотревшись, мальчик заметил вкопанные в землю громадные китовые ребра и неровный круг, выложенный из камней.

— Наверное, здесь чья-то яранга была? — спросил Оро. Старик опустился на корточки, достал из-за пазухи кухлянки свою трубку, закурил и только после этого ответил.

— Да, стояла здесь яранга когда-то. Давно это было…

Собаки покатались на снегу, затем уселись рядышком и, глядя на задумавшегося, застывшего неподвижно Анкоче, завыли протяжно, заунывно.

Подняв заиндевелую морду к небу, вожак упряжки выводил свою тоскливую песню громче всех. Мальчику становилось не по себе.

— Здесь, наверное, когда-то что-нибудь случилось. Собаки вон и то чуют, — наконец промолвил он.

Анкоче что-то ответил, но слова его потонули в новой волне протяжного, разноголосого воя упряжки. Столько тоски было в этом завывании, что мальчик, как и старик, застыл, подчиненный всем существом своим мрачному впечатлению, вызванному и гнетущей песней собак, похожей на плач, и таинственностью холодной ночи, и следами стоявшего здесь когда-то жилища, в котором, как теперь казалось Оро, случилось что-то страшное, оставшееся на всю жизнь в памяти Анкоче.

Собаки одна за другой постепенно умолкли. Анкоче встал, пристально оглядел холм и сказал:

— Ну, а теперь поехали.

Как только заскрипели полозья нарты, старик начал свой рассказ.

— Давно было, очень давно. Молодым еще был я, только что женился. И вот сюда из Янрая перекочевал, не хотел, чтобы Эчилин, как всех других, меня грабил. Только одна моя яранга здесь стояла, на том холме, у которого только что мы были. Но нам с женой не было скучно. Она шила, шкуры выделывала, а я песцов ловил, нерпу бил. Не всегда удача в охоте была, но себя и собак кое-как могли прокормить.

Потом дети появились, немножко труднее стало.

Оро, затаив дыхание, слушал каждое слово Анкоче.

— Глаза у меня были зоркие, ноги быстрые, спать долго не любил, — продолжал Анкоче. — Но вот сколько бы много песцов я ни поймал, а жить становилось все хуже. Скупал тогда у нас пушнину американский купец Стэнли, отец вот этого Мартина Стэнли, которого недавно здесь у нас поймали.