Югославская трагедия

Возвращаясь в батальон под впечатлением всего услышанного и пережитого на конгрессе, Милетич неустанно повторял про себя эти строки из «Горного венца».

Он привез бойцам ободряющие вести. Герои Сталинграда и других советских фронтов, перейдя в решительное наступление, отвлекли на себя столько фашистских войск, что англо-американцы при исключительно благоприятных условиях смогли развивать операции в Египте, в Алжире, в Северной Африке и на Средиземном море. И в самой Югославии, ничего не достигнув тремя наступлениями, оккупанты, казалось, попритихли, смирно сидели в своих гарнизонах. Свободные территории отмечались на картах уже не маленькими разрозненными кружочками, а большими пятнами, разбросанными на значительном пространстве от Адриатического моря до реки Савы, от Словенских Альп до южных районов Черногории. Была создана Народно-освободительная армия, сформированы новые дивизии и корпуса.

— Дивизии, корпуса! — Иован усмехнулся. — Конечно, так можно и пенек назвать деревом. В том-то, очевидно, и беда, что у корпусов, как и у простых отрядов, по-прежнему не было ни складов снабжения, ни запасов оружия, никакой материальной базы для жизни и борьбы. Только одно название — корпус. Шепотом поговаривали о том, что основные должности в штабах занимают интеллигентики, чем-то угодившие Тито и в такой же степени причастные к военному искусству, как к китайской грамоте. Народ насмешливо называет их «родолюбами» — патриотами в кавычках, ухитряющимися спокойно и славно пожить в тылу за спинами бойцов. Тем не менее партизаны верили в заманчивую возможность воевать в составе крупных соединений, на широком фронте. Они думали, что их поведут на большое решающее сражение. И было похоже, что руководство верховного штаба действительно готовило такое сражение. В начале января 1943 года главные силы НОВЮ целиком были сосредоточены в Боснии. От голода, грязи, скученности в войсках вспыхнула эпидемия тифа. Но несмотря на все тяготы, люди были бодры, были убеждены, что это сосредоточение сил предшествует какой-то колоссальной операции.

И тут случилось то, чего никто не ожидал…

Иован умолк, поникнув головой. Когда он снова заговорил, голос его был глух. Видимо, в его памяти встала страшная картина пережитого.

Восемнадцатого января, соединившись вместе, немцы, итальянцы, усташи, «домобранцы» и четники внезапно напали на партизан. Как снег на голову среди лета. Казалось, будто дивизии НОВЮ нарочно втиснулись в замкнутое пространство между Динарским хребтом и боснийскими Рудными горами с реками Врбас и Сава, чтобы их там окружили.

— Почему же так произошло? — Я вопросительно посмотрел на Иована. — Что делали штабы с их службой разведки? Или они не собирали и не изучали сведений о противнике? Ведь оккупанты, наверно, в течение недель подтягивали войска и занимали выходы из «мешка», в котором вы очутились.

— Я думаю, что это «родолюбы» проворонили, — заметил Милетич и продолжал свой рассказ.

Кольцо окружения смыкалось все теснее. Наступая от Сараева, немцы стремились отрезать пути отхода в Герцеговину и Черногорию. В том направлении еще оставался выход через Неретву и дальше, по горному ее течению. Мосты через реку были еще целы. Но приказа на отход не поступало, и бойцы из последних сил до марта сдерживали врага. Их валили и пули и тиф. Больные и раненые не покидали занесенных снегом позиций. Положение было катастрофическим.

И вдруг новая неожиданность: в марте гитлеровцы прекратили свои атаки. Оказывается, подполковник Влатко Велебит, доверенный человек Тито, встретился где-то в долине Рамы с представителями немецкого командования и в результате переговоров принял предложение о перемирии. Вучетин, Янков и многие бойцы в Шумадийском батальоне отнеслись к этому известию с удивлением, настороженно, Вучетин утверждал, что всякий мир с немцами, пока они находятся в Югославии, оскорбителен для честных патриотов, что это в худшем случае провокация, а в лучшем — просто недомыслие Велебита, который, очевидно, не знает народной поговорки: «Кто с недругом тыквы сажает, о голову того они и разбиваются». Катнич же уверял всех, что Тито этим маневром намеревается обмануть немцев. Таково было и официальное объяснение причины переговоров с врагом.

Позже стало известно, что при этих переговорах Велебит добился от немцев разрешение на свободный выезд в партизанскую зону семей некоторых членов Политбюро, находившихся на оккупированной территории. Так, немцами была отпущена вторая жена Тито, словенка, проживавшая в Загребе. Кроме того, Велебит договорился об обмене пленными. Взамен тех лиц, которые были нужны Тито и Ранковичу, он согласился отпустить многих немецких офицеров и гестаповцев, захваченных в плен партизанами. За какие-то еще особые обязательства со стороны Велебита немцы обещали некоторое время не нападать на партизанские войска. И действительно, после переговоров гитлеровцы не проявляли активности. Наступило затишье.

В это время в бригаду прибыл Лола Рибар. Милетич случайно встретил его у Перучицы. Обнялись, расцеловались. Вспомнили конгресс молодежи. Увы, сколько надежд померкло с тех пор! «Беда, — сказал Лола, — что Арсо Иовановича нет в верховном штабе. Тито, как будто нарочно, отправил его руководить операциями в Словению. А между тем, как он нужен сейчас здесь!». Иован откровенно рассказал Лоле о настроении бойцов: чутьем они понимают, что проволочка времени на руку врагу, клеймят Велебита и подозревают его, как сына королевского генерала, в предательстве.

— Он мне тоже не нравится, — вскользь заметил Лола Рибар, хмуро выслушав Корчагина.

Ночью Лола долго совещался с Перучицей. А на другой день вся бригада напала на немцев, преднамеренно нарушив и сорвав перемирие. Так же поступили и другие части. Возобновились ожесточенные бои.

Партизаны двинулись к Неретве. Но на широкой горной реке с крутыми скалистыми берегами, без бродов, уже не оказалось прежних мостов. Они были разрушены по приказу Тито. Предполагалось, что это было сделано для того, чтобы ввести в заблуждение противника, запутать направление отхода. Но вред вышел не столько врагу, сколько самим партизанам. С вьючными лошадьми скопились на берегу реки, как в каменном гробу. Налетели «юнкерсы». Только счастливцы пережили эту бомбежку, это побоище… Наконец, удалось форсировать реку по разрушенному мосту в районе Яблоницы.

Разгромив в трехдневной рукопашной битве у Главатичева четнические войска, прорвав «мешок» в наиболее слабом месте, части НОВЮ одна за другой уходили из окружения. Марш по ущельям верхнего течения Неретвы, скольжение по обледенелым козьим тропам с больными и ранеными на руках, переправа с боем через бурную Дрину при беспрерывных налетах вражеской авиации, — нет, такого еще не бывало.

В дневнике у Иована есть запись об этих днях:

«Мы отступаем, «юнкерсы» бросают тяжелые бомбы, артиллерия бьет немилосердно. Раненых все больше. Положение критическое. Отступаем. Уже седьмой день. Раны наших товарищей очень тяжелы, но стонов не слышно, не слышно и жалоб. Их лбы нахмурены, а сами они даже улыбаются, чтобы подбодрить нас. Мы жертвуем всем, только не ранеными.

Впереди Дрина. Шумит, клокочет. Нужно идти напрямик — через нее. Остановились. Утесы нависают над потоком. Куда теперь?

— Пропали, — шепчутся некоторые.

Действительно, жутко. Самолеты продолжают бомбить.

Но все-таки Дрина преодолена. Мы на другом берегу.

…Нам необходим отдых, чтобы потом безупречно выполнить новые задачи.

Невероятно усталые, заснули в первом попавшемся доме, как убитые. Мы уже неспособны двигаться. Приказание выйти из села из-за угрозы налета авиации невозможно было сразу выполнить. Только в три часа ночи с половиной батальона мы вышли мрачные, сонные.

— Боже милый, друзья мои! Когда же все это кончится, когда? — спрашивал нас хозяин Иозо, сочувствуя нашим бесконечным страданиям. — Хотя бы какой-нибудь конец!

Нет, мы не хотим какого-нибудь конца. Мы хотим конца победоносного и счастливого для всего народа, для нас и будущих поколений. Конец этот будет озарен светом Свободы, и он стоит тех жертв, которые мы принесли, приносим и еще принесем в этой борьбе».