Твоя Антарктида

– Чего? – неохотно отозвался Митька.

– Немедленно верни Свиридову валенок и иди сюда!

Ребята стали подымать Юру. Вывалянный в снегу, в одном правом валенке, он был разъярен и все еще лез в драку, но ребята крепко держали его за руки.

– Держи! – Митька небрежно швырнул валенок, поднял свои лыжи и ленивой развальцей подошел к командиру.

– Ты это что?

– В разведку хочу.

– А какой был приказ?

– Да он и маскироваться-то не умеет. В собственных ногах запутается. Дылда несчастная!

– Я тебя спрашиваю: какой был приказ?

– Ну, был идти ему…

– А кто тебе дал право оспаривать военный приказ? Кто, я спрашиваю!

– Да я думал…

– Отставить! – Всеволод нервно потер перчаткой щеку и громко, чтобы слышали все ребята, отчеканил: – За нарушение воинской дисциплины налагаю на тебя взыскание: трое суток гауптвахты. Немедленно пойдешь в школу и будешь помогать девочкам делать елочные украшения… Ясно?

Мальчики, окружившие Митьку, переглядывались. Многие из них испытали на себе беспощадную строгость Всеволода, но до гауптвахты дело еще не доходило. Даже Юра перестал вырываться из рук ребят и успокоился: эта мера наказания вполне устраивала его.

Митька молчал и ковырял носком валенка снег. Выбыть сейчас из игры – это был удар, которого он не ожидал.

– Слушай, Сева, – мягко сказал заместитель командира Коля Ерохин, губастый парень с круглым добрым лицом, – он, конечно, трех суток заслуживает, вполне заслуживает, но, понимаешь ли, учитывая обстановку, мне кажется, можно ограничиться более мягким взысканием. Я бы лично не удалял его из подразделения в то время, когда начинается штурм. Нельзя забывать, что штурм будет очень трудный, потребует всех наших сил и каждая боевая единица…

Ребят словно прорвало – вот были те слова, которых они ждали, но не решались высказать вслух.

– Верно! Верно! – зазвучали голоса.

– Он все подходы к крепости знает!

– Оставить Митьку! Оставить!

Всеволод непреклонно смотрел на ребят и молчал, пока не улегся шум. Выждав паузу, он металлическим голосом сказал:

– Мы никому не позволим деморализовать наши боевые ряды. Знаете ли вы, с чем это граничит в военное время? Знаете, я вас спрашиваю?

Ребята опустили глаза, замолчали. С Двины пронзительно задувал ветер, леденил щеки и руки, постукивал обледеневшими ветками кленов.

– С предательством! – жестко закончил Всеволод.

– Врешь! – сорвавшимся голосом закричал Митька и, сжимая кулаки, огляделся, ища поддержки у ребят.

Но ребята молчали: кто смотрел в небо, кто возился с креплениями на лыжах, кто усиленно дул в варежку. Тогда, облизнув кончиком языка пересохшие губы и поглубже нахлобучив ушанку, Митька медленно стал вынимать палки из лыжных ремней.

– И никакого прощения человеку? – робко спросил чей-то простуженный, с хрипотцой голос.

– Приказ обжалованию не подлежит, – отрезал Всеволод. – Сорокин, можешь идти.

– Ну что ж, – сказал Митька, сунул носки валенок в ремни, туго затянул на пятках заржавевшие пряжки и добавил: – Еще вспомните Дмитрия Сорокина…

– Таких солдат нам не нужно.

– …но будет уже поздно.

– Кругом… шагом марш!

Митька подпрыгнул, громко хлопнув лыжами о снег, задвигал валенками, проверяя прочность креплений; потом выпрямился, грудью уперся в палки…

– Ну и черт с вами! – Митька оглушительно свистнул, вонзил в снег палки, оттолкнулся и исчез за краем обрыва.

Толкая друг друга, ребята бросились к обрыву. Заросший кустарником и деревьями, он тремя огромными террасами уходил глубоко вниз. Ни один еще лыжник, даже взрослый, не решался съехать с такой головокружительной высоты.

Низко пригнувшись, держа на весу палки, Митька неудержимо мчался вниз – нет, не мчался: падал! – стремительно объезжая кустики ивняка и старые промерзшие ивы, и было непостижимо, как успевает он на такой бешеной скорости управлять лыжами. Вот его маленькая фигурка в бобриковом пальтеце нырнула в узкий пролет между деревьями, выскочила на пологий сугроб и внезапно провалилась за грань нижней террасы…

Не дыша, с жутким холодком в сердце, с каким ожидают несчастья, смотрели ребята вниз.

Секунда – и Митька вынырнул из-под земли и, упруго подпрыгивая на горбах и колдобинах, понесся к реке. Сила разгона донесла его до середины Двины.

– Вот это да! – с восторгом выдохнул кто-то. И ребята шумно заговорили, обсуждая спуск.

– Какого человека прогнали, а! – назойливо раздавался все тот же простуженный, с хрипотцой голосок, сея сомнения в справедливости командирского приказа.

Но лицо Всеволода, сухое, неподвижное, с сомкнутыми в тонкую черту губами, ничего не выражало. Отойдя от обрыва, он велел строиться, словно ничего не произошло.

– Правда, здорово съехал, а? – приставал к Всеволоду все тот же мальчишка с простуженным голосом.

Но командир только нетерпеливо махнул рукой, и ребята нехотя стали собираться в строй.

Крошечная, не больше подсолнечного семечка, фигурка двигалась по Двине в сторону неприятельской крепости.

– Отставить разговоры в строю! – крикнул Всеволод. – Рядовой Свиридов, выполняйте приказ!

Подхватив под мышки лыжи, Юра по узкой тропинке стал осторожно спускаться с обрыва, с того самого обрыва, с которого так лихо съехал проштрафившийся Митька. Юра слезал боком, опирался на палку и выставлял вперед ногу, ощупывая снег.

А тем временем Митька размашистым шагом шел по лыжне, сильными толчками посылая вперед свое крепкое, мускулистое тело. Задние концы его лыж громко постукивали по твердой колее, и встречный ветер студил разгоряченное лицо. Голубоватый наст, весь в синих пятнах следов и вмятин, разноцветно искрился под декабрьским солнцем, над холмами и далями струился прозрачный морозный парок. Но Митька не замечал красоты зимнего утра. Он шел вперед и вперед, словно хотел убежать от еще звеневшего в ушах тяжелого слова – предательство.

«И без них проживу, – думал он. – Затеяли дурацкую игру с этой крепостью! Тоже мне разведчик! Оглобля несчастная!»

Все дальше и дальше гнал Митька без всякой цели по Двине.

Он оглянулся. Возле пристани, вмерзшей в лед, он увидел знакомую долговязую фигуру Свиридова. «Идет на выполнение задания!» – понял Митька, и что-то легонько кольнуло его в сердце.

Юра шел к устью небольшой речушки Петлянки, где «зеленые» возвели свою крепость. Несмотря на большой рост и неуклюжесть, Юра шел легко и уверенно – этого не мог не видеть опытный глаз Митьки. «Старается, – подумал он, испытывая жгучую зависть, и с недобрым чувством отметил, что Свиридов идет по целине открыто, в полный рост, не скрываясь. – Дурачина! В два счета застукают».

Чтобы лучше видеть, как Юру будут брать в плен, Митька решил зайти «зеленым» в тыл. Правда, для этого надо будет дать хороший крюк, ну так что ж… Такое удовольствие он не мог упустить.

С километр пробежав по берегу, он «елочкой» взобрался на откос. Долго ехал возле тротуаров по кривым улочкам и проулкам. Потом, не снимая лыж, перелез через невысокую изгородь и пошел в обратном направлении.

Теперь Митька был начеку: здесь начиналась территория «неприятеля», и он каждую секунду мог наткнуться на «зеленых». Возьмут в плен как лазутчика – и крышка! Не будешь же им объяснять, что «синие» за драку изгнали тебя из своей армии.

Начался глухой забор. Митька пошел под его прикрытием. Заглянул в широкий пролом: вниз уходили заснеженные огороды с волнистыми гребнями грядок и рыжими стволами подсолнечника, торчавшими в небо, как зенитные пулеметы. В самом низу, у старых кряжистых верб, копошились темные фигурки – «зеленые». Митька повел ноздрями. Крепости он все еще не видел.

Быстро сняв лыжи, он лег на них и, взяв в одну руку палки, другой стал отталкиваться. Снег залезал в варежки, забивался в рукав, но Митька упорно полз вперед, скрываясь за кустиками и бугорками. Возле заиндевевших липок он спугнул стайку снегирей и немного отдохнул – неподвижно полежал в снегу, прислушиваясь к голосам «зеленых», которые звучали все ближе.