Бега
Бега читать книгу онлайн
Роман «Бега» — остроумная, блестящая, смешная и непредсказуемая история, написанная в 60-е годы прошлого века история одним из лучших фельетонистов ведущего юмористического журнала страны Советов «Крокодил» Юрием Алексеевым.
Игроки, сотрудники газеты, окологазетные дельцы, скульптор, страдающий гигантоманией, разного сорта прохвосты, богема и липнувшие к ней личности с неопределенным прошлым и с еще более туманным будущим…
Все, как сегодня: смешно, абсурдно, нелепо. Но очень правдиво и безумно талантливо.
…Все, как сегодня, хотя до открытия в нашей стране беспредельного количества казино и игровых автоматов оставалось еще приличное количество лет…
Роман изобилует колоритнейшими персонажами: все куда-то бегут и что-то неведомое ищут. За этой беготней иронично наблюдает автор, а вместе с ним, не сомневаюсь, будут безудержно веселиться и читатели, поражаясь современности характеров и сюжетных поворотов…
Ведь все мы, как и герои этой книги, находимся в постоянных бегах за неизвестно чем, надеясь все-таки поймать «емелину щуку», чтобы жить «по щучьему велению, по моему хотению…»
Аркадий Арканов
Это очень хорошо, что есть такой роман «Бега», потому что если бы его не было, то непременно следовало бы написать. И очень жаль, что Юрий Алексеев не дожил до сегодняшнего дня.
Прежде всего потому, что сейчас роман актуален, может быть, даже больше, чем в то время, когда был написан. Его герои до невероятности узнаваемы, ситуации комичны, а слог автора настолько блестящ, что хочется, чтобы роман как можно дольше не заканчивался.
Профессия сатирика — одна из самых сложных, на мой взгляд. Ведь, для того, чтобы писать по-настоящему смешно, нужен большой талант и особенный взгляд на окружающий мир. Юрий Алексеев, бесспорно, был награжден этими качествами очень щедро и в «Бегах» это чувствуется особенно остро.
Эммануил Виторган
В свое время Юрий Алексеев блистал как фельетонист «Крокодила», а сегодня предстает городу и миру как блестящий, точный прозаик, попав с легкой руки издательства «Жук» в этот переплет…
Право же, стоит открыть эту книгу, и жаль, что ее автор не разделит с нами радости этого открытия…
Книга убойно смешная, исполнена с блеском, в лучших традициях высокой сатиры и, что, самое ценное, читается сегодня, когда столь актуально и многозначно само это понятие «Бега». Многое в этой давно написанной книге подарит горькую радость узнавания…
Смешно и талантливо — достаточно редкое сочетание.
Это также редко, как торжество Справедливости. Которая, по словам поэта, всегда торжествует «почему-то потом». Но — торжествует. И это как раз тот самый редкий случай. А книга «Бега» тот найденный клад, которым радостно поделиться даже с государством…
Владимир Вишневский
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Но и в самой редакции, отдадим справедливость, тоже есть что показать.
Почти каждая редакция имеет сорокалетнего юношу с ясными, как линзы, и наивными, как у разбуженной Иоланты, глазами. Это — фотокор по отделу спорта. Его нетрудно убедить, что на Огненной Земле вошли в моду сапожки из асбеста, и всполошить сообщением, что такие сапожки завезли недавно в Дом обуви № 2.
Насчет Огненной Земли фотокора просвещает внешний обозреватель, гордый и заносчивый эрудит. По редакции он ходит так будто несет на голове аквариум или глобус вместе с народонаселением. В руках у него зарубежный журнал, а из кармашка торчит ручка «Паркер», которой он не пользуется, чтобы не повредить перо. Иностранный язык он «знает» лучше иностранца. Русским владеет со словарем, но охотно выступает на собраниях.
И уж в каждой газете непременно есть живой неликвид — человек, не снабженный инвентарной табличкой лишь по невежеству завхоза. Неликвид приходит на службу в девять ноль-ноль, вешает пиджак на принесенные из дому плечики, скатертью расстилает свою газету и весь день пьет на ней чай с хрустящими хлебцами. В рабочей горячке его не замечают год, а то и два. Но наконец в нем пробуждается страх (он же совесть), и неликвид пишет для очищения статью «Куренье и кашель». Тут он попадает в фокус, и все начинают допытываться: «А кто его, собственно, в редакцию привел?» Вместо ответа он начинает судиться. И побеждает… потому что не опаздывает, «как некоторые!», и пьет только чай — «не как некоторые!»
В каком именно кабинете помещается отдел культуры, Стасик забыл и потому сунулся наугад в комнату, где сидел международный обозреватель Еланский и замерял высоту потолка глазами. Две мысли одновременно бередили душу Еланского: отобьют ли испанцы Гибралтар у англичан и на какие средства живет Белявский?
— Вы не подскажете, где мне найти…
— Нету, нету его, — оборвал пришельца Еланский. — И вообще тут иностранный отдел. Здесь Белявского не бывает.
— Мне Романа Бурчалкина, — уточник Стасик спокойно.
— Миль пардон! — смутился обозреватель. — Третья дверь налево, рядом с кабинетом заместителя редактора.
Станислав миновал кабинет заместителя редактора Яремова, откуда доносились возбужденные голоса, и уперся в табличку «Отдел культуры и быта». Чуть ниже мелкими буквами было написано:
Бурчалкин Р. И.
Кытин В. Я.
Ни Кытина, ни Бурчалкина Р. И. в комнате не наблюдалось. Там стояли два жестких стула, кудлатое кресло для посетителей и два стола, на одном из которых лежала волглая пахучая полоса. Стасик по-хозяйски углубился в кресло и от нечего делать взялся за полосу. То была последняя страница завтрашней газеты: новости спорта, программа телевидения, фельетон, погода.
Фельетон назывался «Аль Капонэ из Сыромятного переулка».
«До поры до времени Александр Капитонович Епонский, проживающий в Малом Сыромятном переулке, в доме № 5 кв. 1 (вход со двора), считался нашим простым человеком. Но вот пронесся слух, что он, член профсоюза работников торговли и активный семьянин, по ночам ест салат из куриных пупков, а запивает чуть ли не молоком колибри…
— Так просто до пупка не доберешься, — говорили работящие, любящие свое дело соседи по лестничной клетке. — Колибри на зарплату не выдоишь!
Но Епонский молчал, будто пупков в рот набрал. А ему бы самому пойти в ОБХСС да рассказать бы.
Ну дали бы ему лет пять, пусть даже десять, но сколь очистилось бы у него на душе. А главное — кончились бы лестничные пересуды и неудовольствие трудящихся.
Но он не пошел, пока за ним не пришли…
И вот он сидит. Сидит перед нами — человек-колибрипийца. „Аль Капонэ“ — так звали Александра Капитоновича товарищи по овощной базе.
— Как же дошли вы до жизни такой? — спрашиваем мы. — Ведь учились в нашей школе, собирали лом, заливали норки сусликов. И вот… Ведь нехорошо?
— Чего же хорошего?
— Вам бы взять бы да не воровать бы, — говорим мы.
— Да, мне бы взять бы, — соглашается он. — А что — писать будете?
— Еще бы! — говорим мы.
— Тогда пришлите газетку в камеру, — просит он. Дверь камеры захлопывается с металлическим стуком.
— Вам бы пойти бы да рассказать бы! — кричим мы вслед.
За дверью слышится тяжелый вздох. Вздох человека, оторвавшегося от коллектива.
— Ну что же, — думаем мы. — Аль Капонэ — алькапоньево. С этим пора кончать.
Вик. Кытин»
За стеной в кабинете зам. редактора Яремова не утихали шум и все те же возбужденные голоса. Казалось, там передвигают шкаф, а на деле шел творческий спор между Романом Бурчалкиным и автором фельетона Виктором Кытиным; в качестве третейского судьи выступал сам Кирилл Иванович Яремов — представительный и несколько надутый мужчина, походивший лицом на африканского вождя в белом исполнении.
— Как тебе влезло в голову переделать Александра Капитоновича в Аль Капонэ? — наступал Роман. — При чем тут Аль Капонэ?!
— Такова правда жизни, — упирался, покрасневши, Кытин. — Так звали его товарищи по овощной базе.
На лице Кирилла Ивановича выразилось недоверие, но словами он это не подтвердил. Он не любил спешных решений.
— Ты хочешь сказать, что товарищам из Овощной базы крайне дорог и близок язык мафии, — усмехнулся Роман. — Ну, а пупки-то при чем, Кытин? Это же курам на смех!
— Это художественный прием, — жалобно посмотрел на колеблющегося Яремова сочинитель. — Без пупков не будет фельетона.
— И не надо, — сказал Роман. — После суда фельетоном не машут.
— Кхм, тут вы, Бурчалкин, не правы, — наложил вето Кирилл Иванович. — Суд — помощник в нашей работе, после него не бывает опровержений. — Больше всего на свете Яремов боялся мышей и опровержений. — И вообще надо помнить о воспитательном резонансе. Не так ли?
Стасик между тем исчитал полосу целиком и в ожидании брата размышлял: глуповат ли Кытин от рождения или просто нуждается в деньгах? То, что одно не исключает другого, он ненароком упустил.
— Здорово, пропащий! — оборвал размышления голос брата. — Ты с чего это прискакал? Опять проигрался?
Стасик поднялся с кресла и, распахнувшись в улыбке, обнял брата за плечи.
— Эх ты, морда, — сказал он с грубостью, которую можно было принять и за нежность. — Соскучился я по тебе смертельно. Ну, а кроме эмоций, есть еще и дело. Только скажи сразу: брат ты мне или не брат?
— Сколько тебе? — сказал Роман. Он был догадлив.
— Сто рублей, — вздохнул Стасик. — На недельку — на полторы. Это я тебе говорю де-юре и де-факто.
— Хорошо, но хотелось бы знать зачем? Опять верная комбинация? Опять бега?
— Ну что ты! Я туда больше не ходок. Это же форменная мышеловка: вход — копейка, выход — рубль. Между нами, я влетел там в такую историю…
Тут Стасик поднапрягся, обдумывая, в какую же именно.
— …Словом, как бы тебе яснее… Взялся я, понимаешь, реставрировать картину для одного чудака — Пшеничнер его фамилия — и потерял ее на ипподроме. Нет, нет!! Не проиграл, а оставил, позабыл в расстройстве у касс.
— Ну и что же дальше?
А дальше хоть села обходи с медведем! Картина-то денег стоит, как ты думаешь. Хорошо еще, чудак Пшеничнер согласен на замену… И требует в сущности чепуху — кустарного «Голубого козла»…
— Ну а я-то тут при чем? Неужели сто рублей тебя выручат?
— Еще как! Слушай и не перебивай. Представь себе на минуточку Париж и село с поэтичным названием Большие Крохоборы…
— Вот это, я понимаю, тема. Фантастика! — зажегся Роман, дослушав до конца. — Люди молятся на картину дальтоника. Такой материальчик поискать нужно. Тут вход не со двора…
«Идеалист, романтик суши, — подумал Стасик. — Знал бы ты, сколько мне вынесет со двора за эту „тему“ Пшеничнер!»
— Секта «Голубого козла» — это вам не овощная база!
Роман сбегал в соседнюю комнату, принес большую карту и расстелил ее на полу. Стасик лег животом на нейтральный Афганистан и заскользил пальцем по голубой прожилке, обозначавшей реку Безрыбицу. Отыскать Большие Крохоборы не позволял масштаб. Вдоль Безрыбицы собрались, как на водопой, Арбузово, Гончарск, Тихославль, Ивано-Федоровск. Но Белужинск, где еще непризнанный Николай Пупырев покупал краски, тоже словно исчез с лица земли.
