У Белого Яра

То были не рабочие и мастеровые, встававшие раньше всех, а те, кто жил побогаче. Буржуа трусливо прислушивались, не ошиблись ли, и, убедившись, что победу одержали белые, вдруг повыскакивали на улицы, шумно приветствуя «освободителей». Нарядные и пестрые толпы заняли Дворянскую и Троицкую улицы, по которым вели захваченных в плен красногвардейцев.

Тех, кто был пойман за Тоболом, сперва приводили на Троицкую площадь и тут, у церковной сторожки, избивали на глазах горожан. Какие-то молодчики юрко выскакивали из толпы, и конвоиры услужливо расступались перед ними. Ударив безоружного, они шмыгали обратно, в тесный круг людей.

Медленно шли красногвардейцы, конвоируемые на вокзал, где находился штаб белочехов, на допрос перед отправкой в городскую тюрьму. Они не знали, какая расправа ожидает их, и все же в этих кварталах, где жили деповские рабочие, дышалось свободнее. Узкую мостовую с двух сторон обступили одноэтажные деревянные домики. В каждом палисаднике доцветала душистая сирень, на тополях самозабвенно пели скворцы. С вышки углового дома взмыл в небо белокрылый голубь. Словно приветствуя красногвардейцев, голубь снизился и кружил над ними, пока они не дошли до вокзальной площади.

Лавр задумчивым взглядом проводил птицу, исчезнувшую в нежной голубизне неба. «Кто же тот презренный предатель, по чьей вине Коммунистический отряд разгромлен, а красногвардейцы захвачены в плен? Столько бессонных ночей! Столько тревог и волнений! И неужели все напрасно?».

— Разобраться по одному! Живо!..

Конвоиры выстроили красногвардейцев в длинную цепочку, и их поодиночке стали пропускать через узкую проходную на перрон. Здесь стоял товарный состав, у каждого вагона — офицер и двое часовых.

Группу пленных, среди которых Лавр увидел председателя Совдепа Зайцева, подвели к вагону-холодильнику. Аргентовский и Зайцев кивком головы приветствовали друг друга. Безусый офицерик, туго затянутый в новенький мундир, пьяно покачиваясь на тонких, как у подростка, ногах, обутых в щегольские сапоги с блестящими шпорами, пискливо спрашивал:

— Большевики есть?

Красногвардейцы молча подходили к дверям вагона, раскрытым настолько, что в них с трудом мог пролезть один человек. Каждого пленного офицерик наотмашь хлестал короткой ременной плеткой. Когда очередь дошла до Зайцева, он остановился и в упор посмотрел на офицерика. В умных и открытых глазах его было столько презрения и ненависти, что офицерик отшатнулся.

— Большевик?!

Зайцев плюнул в его побледневшее лицо. Задохнувшись от бешенства, тот взмахнул плеткой, но ударить не успел: Аргентовский кинулся к офицерику и сильным ударом кулака сбил с ног, но тут же сам был оглушен прикладом винтовки солдата, подоспевшего на выручку. Смешно барахтаясь на скользких каменных плитах перрона и пытаясь подняться, офицерик истошно кричал:

— В тюрьму! В карцер!.. Сам допрошу!!

В полдень на вокзале появились крупные, размером с театральную афишу, объявления:

К вечеру этот приказ можно было видеть уже по всему городу — на базарной площади, у пожарной каланчи, на турбинном заводе и даже на бревенчатом мосту через Тобол. Черные буквы его, точно пауки, облепили живое тело города.

Этот приказ, зловещий в своей немоте, раскрыл страшную правду: власть Советов пала!

В центре города, где громоздились казенные учреждения и конторы частных фирм, купеческие магазины и аляповатые особняки толстосумов, с утра не смолкал перезвон церковных колоколов: в соборе и двух церквях служились благодарственные молебны в честь господ-офицеров. А на окраинах города — в земляном «копай-городе», в поселке Тихоновке и в поселке у гнилого озерка Терпигорье — шли повальные обыски. В жалкие лачуги рабочих и ремесленников врывались солдаты с черно-белой ленточкой на фуражке, вспарывали штыками перины и подушки, рушили прикладами печи. Избитых «подозрительных лиц» арестовывали и уводили на допрос в следственную комиссию, разместившуюся в двухэтажном особняке биржевого комитета на Троицкой улице.

Близился комендантский час. По безлюдной Станционной улице бежала Наташа Аргентовская. Ей так и не удалось ничего узнать об отце, о братьях Лавре и Константине и о Саше Громове. Дома ее ждала убитая горем мать. Как она могла вернуться, не принеся матери известий о них? Девушка решила: во что бы то ни стало добиться приема у коменданта города Грабчика, хотя наслышалась о нем много страшного.

В тот момент, когда запыхавшаяся Наташа подошла к воинскому присутствию, из раскрытых ворот комендатуры выходил караульный наряд. Наташа, не задумываясь, бросилась в ворота.

— Назад! — крикнул часовой, закрывавший железные створы.

Не оглядываясь, девушка стремглав перебежала узкий двор и наскочила на другого часового, охранявшего внутренний вход в комендатуру.

— Стой! Ни с места! — взвизгнул часовой, и вслед звонко щелкнул затвор винтовки.

Не отдавая себе отчета, Наташа решительно шагнула вперед.

— Пропустить!.. — услышала она чей-то голос.

Ее ввели в угловую комнату, где раньше находилась солдатская церквушка воинского присутствия. Узкие стрельчатые окна были наглухо закрыты тяжелыми портьерами, но в комнате было светло: под куполообразным потолком горела большая хрустальная люстра.

— Подойдите сюда! — где-то совсем рядом прозвучал глухой голос.

Наташа вздрогнула, словно ее внезапно ударили по лицу. Толстый ковер, по которому она шла, скрадывал неуверенные шаги.

— Ай-яй-яй!.. Такая молоденькая и такая отчаянная!..

Наташа, наконец, увидела быстро поднявшегося из-за массивного стола Грабчика. Поручик вплотную подошел к ней.

— А вы, красавица, очень рисковали... часовой мог, не дожидаясь дежурного офицера, сделать «пиф-паф»... — Грабчик игриво взял девушку за подбородок. Слегка надавливая потными пальцами, криво усмехнулся, требовательно заглянул в ее глаза.

— Господин поручик! Вы забываетесь!

Грабчик отдернул руку и, резко повернувшись, прошел за стол, с раздражением спросил:

— Ну-с, зачем пожаловали?

Наташа овладела собой, заговорила спокойно. По мере того, как девушка объясняла цель своего прихода, лицо Грабчика все более мрачнело, он все нетерпеливее крутил в руках толстый цветной карандаш, наконец, со злостью стукнул им по мраморному пресс-папье, отломив остро отточенный кончик.

— Так вот ты что за птица!

— Так вот ты что за птица!

Грабчик надменно отвалился на спинку кресла. Было удивительно, как голова его, непомерно большая, с уродливо торчащими ушами, не оторвалась от худой жилистой шеи, плотно охваченной, как удавкой, негнущимся воротом мундира.

— Аргентовские — опасные государственные преступники! — исступленно закричал поручик, побагровев до синевы. — Ими займется следственная комиссия!.. А тебе... барышня... не советую хлопотать о такой родне!

Грабчик нервно позвонил в колокольчик, в кабинет вошел расфранченный офицер, который привел сюда Наташу.