Пора охоты на моржей

Переводчик успокоился, повел нас и все показал.

А потом мы выпили и долго разговаривали, даже про ужин забыли. Переводчик достал где-то чайник, и мы заварили чай по-чукотски. — Айны умолк и прислушался.

— Мэй, Тымко! Посмотри-ка, вроде бы олени встали.

Тымко выполз из палатки. Инспектор смеялся.

— Теперь я все знаю, в городе дураком не буду. — И вдруг Айны сладостно улыбнулся: — Ох! Какую я там бабу нашел! Наверно, никогда больше такой не встречу! Когда собрание кончилось, нас повезли куда-то отдохнуть. Хорошо там было. Санитарка в белом халате, такая жирная-жирная. Как идет, так у нее все трясется, — Айны сжал руки в кулаки, соединил их и потер друг о друга. — Когда проходила мимо меня, я взял и похлопал ее, сказал по-русски:

— Ка-ра-чо, ка-ра-чо!

Она взвизгнула и подпрыгнула, но не рассердилась и сказала:

— Деньги есть?

— Есть, есть, — ответил я.

Она улыбнулась и кивнула мне головой и снова так приятно зашагала… Красивый я? — вдруг повернулся Айны лицом к инспектору.

— Да ничего, — ответил инспектор, рассматривая худощавое, слегка удлиненное лицо с острым аккуратным носом и хитроватыми, чуть раскосыми глазами.

— А ночью пошел к ней. Аны йыккайым! Какое удовольствие было! Никогда не встречал такую! Когда деньги кончились, она перестала меня любить…

Инспектор помрачнел, задумался. Какая низость! Но как объяснить Айны, какие найти слова, чтобы убедить его, что это самая настоящая пошлость, что это не типично для русского человека. Инспектор злился и не находил слов, А Айны улыбался.

Вернулся Тымко.

— Наверно, стадо близко, — сказал Тымко. — Беспокоятся что-то. Особенно тот, кырыначгын, бык-самец.

На следующий день, как всегда, встали еще затемно.

— Ты как хорошая хозяйка в яранге — всегда чай готов, — похвалил Айны инспектора. — Буду в Ыпальгине, скажу председателю, чтобы тебе трудодни начислил за перегон стада. Ты хорошо помог нам.

— Ты уж не смеши, Айны, а если и вправду помог, то это мне очень приятно.

И снова потянулось среди редкого леса шествие: впереди Айны, за ним инспектор, а дальше Тымко с оленями. Часа через два Айны вдруг остановился:

— Вон видишь ложбинку? — показал он рукой.

— Вижу, — ответил инспектор.

— Прямо по ней надо, а я поеду посмотрю, — и, круто повернув вправо, скрылся в чаще леса.

На этот раз инспектор справился с оленями, рванувшимися было по следу упряжки Айны, и с помощью тины, которым слегка ударял правого — ведущего, направил их по целине. За ним двинулось и стадо. Но не успели они с Тымко добраться до ложбины, как впереди показалась упряжка. Она неслась по целине. Приблизившись, круто развернулась и стала. Это был Айны.

— Оказывается, мое стадо совсем рядом, — объяснил он инспектору. Айны сошел с нарты, дал ему поводья, чтобы придержал упряжку, и пошел навстречу Тымко.

Вдвоем они развернули стадо и, помахав и пощелкав чаатами, отпустили его. Олени сначала испуганно рванулись, а потом медленно скрылись в лесу. Впереди шел здоровенный и крепкий кырыначгын — бык-самец.

— А не разбегутся? — спросил инспектор подошедшего Айны, передавая ему поводья.

— Кырым, нет, — уверенно ответил Айны. — Они еще ночью чуяли своих. Теперь домой! Аттау! Всех оленей собрали, ни один не пропал, — радовался Айны.

Он сел на нарту. Подошел Тымко и стал пристраиваться позади инспектора.

— Нет, давай ты управляй оленями! — предложил тот и пересел назад.

Теперь, когда стадо не сдерживало оленеводов, они дали волю своему искусству. Айны резко ударил косточкой тины по крупам оленей. Они вздрогнули и сорвались с места. То же самое проделал Тымко. Инспектор крепко ухватился за пастуха. Щелкали ритмично копыта, ровно дышали олени, летели острые комочки снега и били в лицо. Тымко сидел пригнувшись и вытянутой рукой погонял животных, стараясь не отстать от Айны. Мелькали деревья, кусты, нарту подкидывало на кочках, валило с боку на бок, но Тымко умело удерживал ее ногами. «И какой же чукча не любит быстрой езды!» — перефразировал инспектор слова Гоголя.

Стойбище оленеводов расположилось на большой ровной поляне, окруженной густым лесом. Здесь стояли четыре яранги и две длинные палатки. Между ними виднелись грузовые нарты, груженные шкурами, запасными пологами и разной рухлядью. На одной легковой нарте была привязана жестяная печь. Напротив первой палатки стояла большая тренога над огневищем, на ней висел громадный котел. Снег был утоптан. Бегали с чаатами в руках ребятишки-дошкольники и накидывали петли на торчащие предметы. Старая бабка волокла за собой по снегу меховой мешок из оленьих шкур, из которого выглядывало пухленькое и разрумянившееся личико годовалой девочки в пыжиковой шапчонке с телячьими ушками на макушке. Она с любопытством смотрела черными глазками по сторонам, и ей, видимо, было уютно в этом теплом убежище.

На стоянке сошлись три бригады колхоза «Новая жизнь». В двух ярангах располагалась бригада Айны, в двух других — бригада пожилого и опытного Келевги, а в палатках жила комсомольско-молодежная бригада Айметгыргина. Не случайно все три бригады выбрали это место для зимней стоянки. Здесь кругом хорошие, богатые пастбища, и оленям хватало корма. Стада по три-три с половиной тысячи голов находились в десяти — пятнадцати километрах от стойбища, а для настоящего чаучу это не расстояние. При необходимости стада подгоняли к самому стойбищу. Вся местность называлась по-чукотски Ыпальгин, что в буквальном переводе означает «сало», «жир». Здесь олени никогда не теряли своей упитанности зимой и к весне, к началу отела, были крепкими и сильными. Этим же именем называлась и центральная усадьба колхоза, от которой стойбище располагалось километрах в шестидесяти.

Отпустив ездовых оленей в стадо, Айны завел инспектора к себе в ярангу, где у очага уже стоял готовый чайник.

— Наш попутчик, — представил он инспектора жене.

Жена Айны Мария, в пушистом керкере, приветливо улыбнулась. Двое ребятишек с интересом смотрели на гостя. Старший мальчишка, в шапке-ушанке, сдвинутой на ухо, в настоящей мужской кухлянке, подпоясанной ремнем, решительно сел рядом с инспектором. Ему было лет шесть. Девочка помладше пряталась за спиной матери, присевшей на корточки у очага, и застенчиво выглядывала из-за плеча. Голова ее была покрыта красивым цветастым платком, на ней, как и на матери, был пушистый керкер, в котором она походила на маленького медвежонка.

— Да он не страшный, — сказал Айны и притянул девочку к себе.

Мария разливала по кружкам на блюдечках душистый крепкий чай.

Чай у оленеводов всегда особенно вкусный. Они его заваривают по-своему. Никогда не дают перекипеть воде и, как только появляются пузырьки, кидают щепотку чая и снимают с огня.

Айны рассказал Марии, как он встретился с инспектором. Мария была намного младше мужа и с интересом слушала его.

— Когда Тымненто сказал, что он понимает, — кивнул Айны на инспектора, — то у меня голова будто завертелась, и я упал в снег, даже сказать ничего не мог, — смеялся он.

— Кыкэ вай! — удивленно воскликнула Мария. — Обиделся, наверно?

— Нет, мы хорошими друзьями стали. Верно?

— Верно, — подтвердил инспектор.

Мария кокетливо улыбнулась. Она показалась ему симпатичной. Лицо у нее чистое и белое. Мария целыми днями на жгучем морозе, но солнце и ветер не обуглили кожу. Черные волосы заплетены в тугие толстые косы. И даже меховой керкер был ей к лицу, а когда она наклонялась, наливая чай, то через широкий вырез керкера, окаймленный пушистой черной опушкой, виднелись полные груди с соблазнительной ложбинкой между ними, с темными сосками. На фоне этой опушки они тоже казались белыми-белыми. Инспектор невольно поглядывал на нее и следил за мягкими плавными движениями. Мария тоже нет-нет да и бросала в его сторону любопытные взгляды. Айны заметил это.

— Немного отдохну и в ночь пойду в стадо. Пастухов подменить надо. Они много работали, пока мы ходили за отколовшимися оленями. А ты ночуй здесь, в пологе, там тепло. Разденешься, отдохнешь хорошо, а то все время в палатке одетыми и одетыми спали. — И вдруг прямо сказал инспектору: — Разве она плохая? — кивнул он на Марию. — Еще молодая, сильная. Тебе хорошо будет.