Сталь и шлак

Такой прием был для старика новостью.

— Десять минут сразу выгадал. — Пермяков сам не понимал хорошенько, огорчаться ли ему, что он до сих пор не знал о таком способе, или радоваться, что удалось его подсмотреть.

Он не отходил от печи. Здесь увидел его Григорьев.

— Учишься, Пермяков?

— Век живи, век учись и… дураком помрешь, — грустно ответил сталевар.

— Ну что ж, учиться и любить никогда не поздно, — усмехнувшись, сказал Григорьев. — Насчет того, чтобы любить, ты в свое время был не промах, — поддел он сталевара, — а вот насчет того, чтобы учиться… тут мы, кажется, оба дали маху.

К ним подбежал Шатилов.

— Газку бы, товарищ Григорьев, — взмолился он, — ну, хоть немного! Момент такой — печь сама просит.

«Газку бы», — повторил про себя Григорьев.

Газ был его больным местом. В соседнем цехе положение было несравненно лучше. Газопровод начинался в первом мартене, и основную массу газа поглощали его печи, а на долю второго оставалось очень мало.

— Газу! — просили сталевары, прокатчики, термисты.

— Газу! — требовали начальники цехов.

О газе говорили на рапортах, собраниях, слетах, но его не прибавлялось.

Григорьев с досадой пожал плечами.

Закончив завалку известкового камня и руды, машинист, по указанию Шатилова, надел на хобот крана большую, согнутую крюком лопату и начал разравнивать бугры в печи.

Пермяков не выдержал.

— Зря время теряешь, — шепнул он Шатилову, — и время и тепло.

Сталевар искоса взглянул на старика, стараясь угадать, дело ли он советует или просто хочет сбить с толку.

— А вы попробуйте сами, — ответил он простодушно, — или, еще лучше, оставайтесь на плавку, посмотрите, поможете. Я ведь эти печи еще не особенно хорошо знаю.

Пермякова подкупила эта прямота.

«Посмотрю, интересно работает парень, может, и помогу», — решил он. Азартная работа сталевара захватила и его.

Шатилов ежеминутно заглядывал в печь. Закрывая локтем лицо, обожженное при тушении горевшего вагона и нестерпимо болевшее от жара, он непрерывно следил за факелом пламени. Уменьшалось количество газа, и Шатилов — он все делал бегом — бежал к шиберам снижать количество воздуха.

«Нет, не угнаться мне за ним, — вздохнул Пермяков, видя, как сталевар перепрыгивает через вагонетки с шихтой, преградившие ему путь. — Отпрыгался я уже, а перед ним вся жизнь. Ну, сколько этому парню? Лет двадцать пять — двадцать шесть, а он уже сталевар — и какой! Говорят, на юге даже мастером работал. Учили его не так, как нас, не за водку».

И в памяти встал первый мастер, у которого Пермяков работал. Давно это было, лет тридцать назад, но Пермяков до сих пор не мог забыть, сколько водки пришлось перетаскать «учителю» только за то, чтобы из бригады чернорабочих перейти в катали. Никто тогда ничего не объяснял, ничего не показывал. И то, что молодежь теперь узнает за год в ремесленных училищах и школах ФЗО, можно было не узнать за всю жизнь. «Мастера умирали, так и не выдав своих секретов, а этот, — он снова взглянул на Шатилова, — этот ничего не скрывает, потому что и от него не скрывали ничего».

После заливки чугуна Шатилов уже ни на минуту не отрывался от заслонок — от первой до пятой, от пятой до первой, как часовой, двадцать шагов туда, двадцать шагов обратно.

«Зеленоват немного, слишком часто в печь заглядывает», — подумал Пермяков, но, посмотрев в оконце, понял, почему тот беспокоится: даже сквозь синее стекло свод выглядел белым, вот-вот оплавится и потечет.

Пермяков покачал головой:

— Смотри, парень, до греха недалеко.

Но парень смотрел и без предупреждения, он то и дело стремглав бежал от печи к рукояткам управления. И тогда встревоженный Пермяков сам смотрел в гляделку и вздрагивал, когда ему казалось, что свод слегка подожжен.

Пока все было в порядке. Шатилов своевременно успевал остудить перегретый участок.

В середине плавки Пермяков уже суетился вместе с Шатиловым, не переставая следить за перегретыми участками свода, иногда покрикивал на подручных, торопя их, словно он, Пермяков, вел эту плавку.

Шатилов спешил сам и торопил всех — и подчиненных и начальников.

Мастер смены замешкался и, увидев, что без его разрешения начали давать руду, прибежал взволнованный.

— Ждать не можем, — решительно заявил Шатилов, — некогда, скоростную ведем. Да ты не бойсь, варил не такие, танковую бронь варил, а снарядную… У нас ее и подручный сварит, — не удержался он, чтобы не уколоть медлительного мастера.

Задолго до выпуска сталевар начал торопить начальника смены с подготовкой шихты к следующей плавке.

«Другая школа, совсем другая, — оценил Пермяков, — в старое время сталевар сталевару волк был. Случалось, сделает завалку на застуженную подину — и танцуй потом, за всю смену не расплавишь».

Плавка пошла на двадцать минут раньше, чем последняя рекордная Пермякова, по странно, сам Пермяков не испытал чувства зависти, хотя и не на шутку встревожился. Он понял, что никаких особых секретов у Шатилова нет. Была только неуемная жажда работы, умение точно определять температуру свода и все время держать ее на крайнем верхнем пределе. Это требовало большой смелости и напряженного внимания, и Пермяков знал, чего это стоило.

Он шел домой, заранее переживая горечь поражения в предстоящем соревновании. Подручный, с которым ему придется работать, не умел еще закрывать отверстие на газу.

«Оставайтесь, посмотрите, поможете, — повторил он фразу Шатилова. — А вот кто поможет мне?»

К большому своему удивлению и радости, выйдя на плавку, он увидел Шатилова. Тот сдержанно улыбнулся — кожа у рта до сих пор была стянута от ожогов.

— Пришел помогать, закрою на газу, — шепнул он Пермякову, и у того сразу отлегло от сердца.

Шатилов не ушел до самого выпуска.

Плавка пошла на пять минут раньше шатиловской. Пермяков рассчитывал «сыграть вничью», и победа его даже смутила. Но «соперник» был искренне рад.

— Вот это хорошо. Я на двадцать минут сократил плавку, вы — еще на пять, кто-нибудь другой — на двадцать, тридцать — так и собьем продолжительность плавки на целый час, а это уже целый вагон снарядов.

Домой они шли вместе. Шатилов был радостно возбужден, а Пермяков пошатывался от усталости. Годы все же давали себя чувствовать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Пырин оказался очень полезен подпольщикам. В городской управе он получил разрешение на открытие собственной ремонтной мастерской и занял для этой цели пустующий домик на одной из окраинных улиц. В жилой половине участники группы встречались с Сердюком, который был зарегистрирован как сотрудник по скупке и сбыту домашней утвари. Зайти в мастерскую было всегда удобно, тем более что в этой глухой части города клиенты не часто беспокоили Пырина. Постепенно в работе группы создалась определенная система.

Петр Прасолов поступил на завод. Этому участку Сердюк уделял особое внимание. На окружающих город шахтах патриоты не давали немцам выдать на-гора ни одной тонны угля, выводили из строя восстановленные клети и насосы, откачивающие воду; на одной из шахт умудрились взорвать копер. В этот район, как и в большинство районов Донбасса, гитлеровцы вынуждены были ввозить уголь из Германии. Активнее всего работали подпольщики на транспорте — взрывали эшелоны с боеприпасами, засыпали песок в буксы вагонов, проводили ремонт так, что паровозы останавливались на перегонах, едва выйдя из депо. А на заводе все было тихо. Товарищ, оставленный для этой работы, то ли провалился, не успев ничего сделать, то ли отсиживался, неизвестно чего выжидая. Это и заставило Сердюка заняться заводскими делами. В мартеновском цехе работал Сашка, каждую неделю проводивший читку «Донецкого вестника» по сделанной ему Сердюком разметке. Такую же читку проводил в механическом цехе молодой слесарь Семен Воробьев по заданию Прасолова, который успел уже обзавестись собственным активом.