Польский пароль

«А ведь эти шесть подбитых танков не только на совести Лохова, но и на моей тоже, — с горечью подумал Вахромеев. — Конечно, бой есть неизбежные потери. Обоснованные потери. А здесь — по дурости, просто по причине несогласованности командирской между нами: Лоховым и мной. Что же получается? Мы будем дуться, выяснять отношения, а тем временем и благодаря этому будут гореть танки и будет литься солдатская кровь. Но это же чертоплюйская ахинея!»

Едва сдерживаясь, Вахромеев тихо, почти звенящим шепотом спросил:

— Ты почему не доложил мне по радио, товарищ Лохов, о своем принятом решении на атаку?

— А зачем? — нарочито удивился тот.

— Затем, что твое решение подлежит утверждению командиром сводного отряда. То есть моему утверждению.

— Виноват, исправлюсь! — усмехнулся танкист. — Только как же тогда воевать, если каждый раз в бою разрешение спрашивать?

— Не в бою, а перед боем! — отрезал Вахромеев. — И вообще, предупреждаю: если такое повторится еще раз. немедленно отстраню от командования.

— Меня?!

— Да, тебя, товарищ Лохов. Права мне такие даны. И ты знаешь.

Разговор этот происходил неподалеку от штабного бронетранспортера, под кроной старого бука. Вахромеев крикнул начальнику штаба капитану Исламбетову, чтобы шел сюда да переводчика прихватил: вон, кажется, разведчики возвращаются и пленных при себе ведут. Потом пристально вгляделся в Лохова, лицо которого пылало маковым цветом — еще бы, этакую пилюлю проглотил при огромном-то самомнении! И все-таки Вахромеев не сочувствовал ему, не жалел: на дороге по-прежнему чадили загубленные тридцатьчетверки.

— И ты, Лохов, давай поближе. Послушаем разведчиков, покумекаем вместе. Взвесим и решим.

Разведчики доставили шестерых пленных (Вахромеев невесело пошутил: «За каждый танк по одному пленному — дерьмовая компенсация!»). Солдат немецких он велел отвести в сторону, а пленного обер-лейтенанта решил допросить, тем более что офицер держал в руках какую-то короткую железную трубу с пистолетной рукояткой. Тут-то и выяснилась причина злосчастного рывка разведдозора в сторону фольварка. Оказывается, еще там, в лесу, бронетранспортер разведки напоролся на немцев, был подбит и сожжен вот из этой проклятой трубы, которую обер-лейтенант назвал фаустпатроном. Это новое секретное «вундерваффе» фюрера только что поступило на фронт как средство борьбы с танками. Труба служит для наводки на цель самого фаустпатрона — специального снаряда с кумулятивной головкой, прожигающей даже мощную стомиллиметровую броню.

— Ага! — вскричал обрадованно Лохов. — Так вот чем они, гады, подбили мои танки! А ты на меня бочку катишь, Вахромеев.

— И правильно делаю, — сказал тот, — Не измерив броду, не суйся в воду. Это помнить надо, Алексей Петрович.

Он повертел в руках фаустгранату — пузатый набалдашник на деревянном стержне, прикинул на вес: тяжелый «головастик», килограмма на три тянет! — и спросил пленного:

— Много их у вас?

— Вооружен весь полк. Он так и называется: специальный гренадерский противотанковый полк. Сформирован месяц назад в Магдебурге, а сюда прибыл лишь вчера. Командир полка полковник Бурдгоф.

Обер-лейтенант старательно пучил глаза, выкатывал грудь и клацал каблуками, подчеркивая готовность отвечать обстоятельно и на все вопросы. Вахромеев морщился: тоже мне вояка! Отрастил где-то пузо в тылу (ремень на последней дырке), мундир жеваный, засаленный, будто у ездового. И староват для обер-лейтенанта: явно под пятьдесят.

Да, иной кондиции пошел немец, не то что в сорок первом— вылощенные, надменные, те и разговаривать не желали.

— Резервист?

— Так точно. Весь полк укомплектован резервистами. Ограниченная годность второй категории.

— Что это значит?

— Большинство солдат пожилые или семнадцатилетние юнцы. К тому же все имеют хронические заболевания.

— Интересно, — усмехнулся Вахромеев. — Какие же заболевания?

— Разные, господин майор. Вот, например, у меня хронический колит. Давно страдаю.

— Видали завоевателя?! — не вытерпел, гневно вмешался Лохов. — Ты что же, паразит, колитом страдаешь, a танки наши жжешь? Давить вас надо! Капут, понял?

Переводчик сказанное не перевил, однако немец и без того понял все по разъяренному лицу офицера-танкиста. Испуганно закивал головой:

— Я, я, Гитлер капут! — покосившись в сторону пленных солдат, понизил голос, доверительно сообщил: — Многие офицеры вермахта считают, что война проиграна. Я тоже так считаю.

— Для тебя — конечно! — опять не удержался, буркнул Лохов. — Вот только что теперь с тобой, пузатым боровом, делать?

Вахромеев, между прочим, тоже подумал об этом. В самом деле, не потащат же они за собой обузу — шестерых пленных? У него, честно говоря, уже давно, с первой минуты допроса, вызревала одна дельная мыслишка. Но ее надо было как следует взвесить…

— Против кого вам приказано обороняться?

— Против наступающего авангарда русской танковой армии. Но, увы, господин майор, это просто смешно. Она сметет нас, стариков, за полчаса Поверьте, я говорю то, что думают все офицеры полка. Да и оберст Бурдгоф тоже.

Вот это и надо было услышать Вахромееву: немцы по-прежнему принимают их за авангард 3-й танковой. Именно на это и стоило сделать ставку. В конце концов, они ничего, собственно, не теряли, Разве кое-что во времени.

Вахромеев не спеша закурил, потом шагнул к обер-лейтенанту, сказал медленно, назидательно постукивая пальцем по его погону:

— Мы вас отпускаем вместе с солдатами. Отпускаем, поняли? Вернитесь в полк и передайте полковнику Бурдгофу наш ультиматум; если через час вы не очистите путь в город, мы двинем наши главные силы и уничтожим, сотрем вас в порошок. Полк должен отойти на север. Запомните: ровно через час мы начинаем атаку. Повторите, я проверю, правильно ли вы поняли.

К немалому удивлению присутствующих, обер-лейтенант не только не обрадовался неожиданному освобождению, но и прямо на глазах скис, сразу утратил свою показную браваду. Вахромеев, недоумевая, смотрел на него, потом сказал:

— Насчет личных документов не беспокойтесь. Мы возвращаем их в полной сохранности. И вам и вашим солдатам. Кроме оружия.

— А как же, господин майор?.. — обескураженно, словно несправедливо обманутый, заговорил немец. — А как же плен? Вы не хотите нас брать в плен? О, майн гот! Я уже подумал, что для меня кончилась эта проклятая война… А теперь все сначала. Поверьте, у меня трое детей!..

— Ничего, ничего! — со смехом успокоил его Вахромеев, — В плен попасть нетрудно, было бы желание. Как-нибудь в другой раз.

Глядя в спины понуро бредущих к своим позициям немцев (гренадеры-резервисты тоже неохотно покидали плен!), майор Лохов раздраженно плюнул.

— Вояки задрыганные, мать их перетак! Сидят в окопах с клистирами, а ведь кусаются! — Он все никак не мог унять уязвленное самолюбие: надо же, эдакие доходяги выбыли у него шесть танков! — Слушай, Вахромеев, а не подцепит ли нас на крючок этот оберст? Имитируют отход частью сил, а сами потом ударят вплотную по нашим бортам.

— Обойдется! — сказал Вахромеев, — Мы тоже не лыком шиты. Пошлем вперед автоматчиков, и, ежели что, наши ребята их мигом придавят. Главное не в этом. Уйдут ли немцы с дороги? Вот вопрос.

Ушли! Еще не минул обусловленный час, как гренадеры-фаустники начали отход. Не особенно таясь — это и без бинокля, простым глазом хорошо было видно. Значит, не выдержали нервы у гитлеровского оберста, да и здравый смысл, надо полагать, подсказал; лучше останься живым, чем быть раздавленным танковыми гусеницами. Интересно, что скажет полковник завтра своему начальнику, когда выяснится истинная картина?

То и скажет; благоразумно отступил. А вот каково придется завтра и послезавтра им, десантникам? Ведь немецкое командование наверняка сообразит, что перед ними, а точнее, у них в глубоком тылу всего-навсего оголтело вырвавшийся вперед танковый полк с немногочисленным десантом.

Они будут для немцев бельмом, занозой. А занозу обязательно вынимают…