У черты заката. Ступи за ограду

Но разозлиться не удалось. Не было ни злобы, ни ревности, просто тоскливое сознание того, что и это его последнее убежище начинает давать трещины. Ну что ж. В конце концов, этого ты тоже хотел, Жорж Данден…

Как всегда в это время года, солнце добралось до ее изголовья около половины восьмого. Почувствовав на щеке горячий луч, Беатрис перевернула подушку прохладной стороной и отодвинулась к самой стене, не открывая глаз и не спеша окончательно выбраться из легкой паутины снов. Совсем недавно, уже под утро, ей приснилось несколько собак и мисс Пэйдж, и собаки были одна другой милее, а мисс Пэйдж — такая же, как и в жизни. Или еще хуже. Вспомнив вчерашнюю ссору, Беатрис окончательно проснулась. «Эта женщина сократит мне жизнь на десять лет», — убежденно подумала она. Какое счастье, что ее не будет ни сегодня, ни завтра! Привстав на локте, Беатрис посмотрела на будильник. Без двадцати восемь, можно полежать еще четверть часа — каникулы есть каникулы, хотя бы трехдневные.

Снова зажмурившись и пытаясь сосредоточиться, Беатрис шепотом прочитала Confiteor [24], испугалась пришедшей вдруг в голову мысли о своей неподготовленности к благочестивому образу жизни и к начинающиеся через две недели экзаменам и достала из-под подушки приемник — маленький портативный «Эмерсон», подарок тетки Мерседес к последнему дню рождения. Все местные станции, точно сговорившись, передавали какой-то официальный материал к завтрашнему празднику, Дню Верности. Музыку удалось поймать на самом краю шкалы, на волне уругвайской станции «Радио Гарбэ», передававшей «Аве Мария» Шуберта. Беатрис вытянулась с закрытыми глазами. Бывают такие удивительные моменты, когда все сливается в одно гармоничное ощущение счастья — и птичий щебет за окном, и хрустальная синева солнечного утра, и эта неземная музыка, и то, что мисс Пэйдж на целых два дня уехала в Харлингэм…

К сожалению, Шуберт скоро сменился последними известиями. Беатрис краем уха послушала о ходе переговоров в Панмыньчжоне, о забастовке на мясохладобойнях в Монтевидео, об очередном повышении цен в Аргентине. Горячие лучи солнца снова добрались до ее лица, она выключила радио и выскочила из постели, одергивая пижаму. Какой день! Нужно будет провести его как-нибудь получше, сидеть дома в такую погоду просто преступление. Осторожно — чтобы не вывалились стекла — она отворила рассохшуюся дверь и вышла на балкон. Половина сада была еще в тени, отбрасываемой стеной соседнего дома, но солнце уже высушило росу на бетонной дорожке перед гаражом и добралось до фонтана, заваленного прошлогодними листьями. Ласточки под карнизом возбужденно гомонили, очевидно, у них что-то случилось. Щурясь от солнца, Беатрис долго пыталась разглядеть, что там происходит, но так ничего и не поняла и облокотилась на растрескавшуюся каменную балюстраду, покрытую цепкими побегами плюща.

— Дора, ты встала? — послышался из-за двери голос отца, сопровождавшийся легким постукиванием.

— Не совсем! — крикнула она. — Я сейчас, папа. Папа! Мисс Пэйдж уехала на два дня к своим, — она тебе говорила? Овсянку мы есть не будем — ни сегодня, ни завтра. Хочешь кофе?

Отец за дверью посмеялся.

— Папа! Сходи, пожалуйста, на кухню и поставь воду, я сварю кофе, сейчас выкупаюсь и сварю. Я быстро!

День начался. Открыв все краны, чтобы поскорее наполнилась ванна, Беатрис надела халатик и сбежала вниз — забрать бутылку молока, оставленную разносчиком у калитки. Потом позвонила булочнику и рыбнику, убрали постель.

— Дора! — крикнул из своей комнаты отец. — По-моему, у тебя в ванной наводнение!

Действительно, вода уже переливалась через край. Пришлось открыть слив и ждать, пока уровень понизится. «Нет ничего хуже домашних работ, — раздеваясь, думала Беатрис, — обязательно выйдет что-нибудь не так…»

Завтракали они в маленькой комнатке возле кухни, которая когда-то предназначалась для хозяйственных нужд, а теперь служила столовой. Настоящая столовая, парадная, помещалась наверху; дом строился в свое время в расчете на слуг, никто тогда не думал, что молодой госпоже придется бегать с кофейником по лестницам и коридорам. Парадная столовая пустовала уже несколько лет, паркет в ней рассохся и покоробился.

— Вчера мы поссорились с мисс Пэйдж, — сообщила Беатрис, наливая отцу кофе. — Я думаю, она уехала отчасти из-за этого. И очень хорошо, по крайней мере отдохнем от ее порриджа [25].

— Она пожилой человек, Дора, — дипломатично заметил доктор Альварадо. — Тебе не мешает об этом помнить.

— Господи, еще бы я об этом не помнила! Ты понимаешь, она просто на этом спекулирует — на том, что она старше и все должны ее слушаться. Ну хорошо, вообще слушаться — пусть, но она считает себя вправе меня третировать. Имею я право завести в своем доме собаку или нет?

— Юридически — да…

— Ты все смеешься! — с досадой воскликнула Беатрис. — Мне нужна живая собака, а не юридическое право. А она мне заявляет: «Собака войдет в этот дом только через мой труп!» Если хочешь знать, собака никогда так бы не сказала… Да ты не смейся, папа, я говорю совершенно серьезно! Ты понимаешь, в таких случаях и видна вся разница между животным и человеком. Я уверена, что порядочная собака никогда не устроила бы скандала из-за того, что с нею в доме собралась поселиться старая дева…

— Дора, ты говоришь такие глупости, что слушать неловко, — поморщился отец. — И кофе на этот раз тебе определенно не удался. Как твой вчерашний теннис?

— Средне. Чемпионки из меня, боюсь, не получится. А кофе и в самом деле неважный. Хочешь еще?

— Пожалуй, чашечку.

— Я тоже выпью… Страшно хочу есть, вчера так и не ужинала.

— Из-за собак?

Беатрис кивнула. Доктор Альварадо принял чашку из рук дочери и улыбнулся:

— Да, этим животным явно суждено играть в твоей жизни фатальную роль. Помнишь ту историю в Тандиле?

Беатрис сделала выразительную гримаску:

— Я думаю, папа! Тетя Мерседес позаботилась о том, чтобы я запомнила ее надолго… — Она вдруг расхохоталась, едва не расплескав свой кофе. — Нет, па, но это было просто фантастически! «Дочь профессора истории покушается на жизнь муниципального служащего» — помнишь?

Доктор Альварадо улыбнулся и покачал головой:

— И ведь подумать, Дора, что тебе было уже двенадцать лет…

Беатрис, с набитым ртом, отрицательно замотала головой.

— Одиннадцать, что ты! — сказала она, прожевав. — Но дело не в возрасте, сейчас мне почти-почти восемнадцать, и я безусловно сделала бы то же самое. В сходных обстоятельствах, я хочу сказать.

Доктор Альварадо отставил чашку и, достав сложенный платок, прикоснулся к усам.

— Моя дорогая, ты ведь с тех пор не поумнела, я всегда это говорил. Одним словом, смерть собачникам.

— Смерть им, — с удовольствием повторила Беатрис. — Подписываюсь обеими руками. Я до сих пор жалею, что в тот раз промахнулась. А собаку я все-таки заведу, вот увидишь.

— В добрый час, ничего не имею против. Уладь этот вопрос с мисс Пэйдж и заводи хоть целую свору. Места хватит.

— Свору, — Беатрис мечтательно вздохнула. — Конечно, я с удовольствием завела бы свору, будь это возможно… Папа, а ты не мог бы сам?

— Что именно?

— Ну, уладить этот вопрос…

— О нет, Дора, уволь! — Доктор встал из-за стола. — В твоих отношениях с мисс Пэйдж я придерживаюсь нейтралитета, ты ведь знаешь.

Дора Беатрис надула губы.

— Пико говорит, что всякий нейтралитет априорно беспринципен…

— Не всегда, — засмеялся доктор, — далеко не всегда, Дора. Кто, говоришь, изрек эту сомнительную истину?

— Пико. Пико Ретондаро, ты его знаешь и даже говорил, что он очень умный юноша, — язвительно добавила Беатрис.

— Молодой Ретондаро, ну как же! Подумай, легок на помине — он ведь должен сегодня быть у меня.

— Кто, Пико? Чего ради? — удивилась Беатрис.

— Мы съездим с ним в одно место, к знакомым, — уклончиво ответил отец.