Океан Бурь. Книга первая

Володя призывно свистнул. Ответа не последовало.

— Васька, это я! — позвал он.

И снова не получил ответа. В сумраке пахло прелым деревом и кроликами. Володя тоскливо и зло еще раз позвал:

— Васька!

Хотя для него было совершенно ясно: кричи не кричи — все равно никто не отзовется. Не видать ему больше Васькиных золотистых веснушек, не слыхать шепелявого голоса, которым тот говорил в пьесах. Да и самой пьесы никто теперь не увидит: без Васьки — какой же может быть спектакль?

Вот так и получилось, несмотря на все старания взрослых. А может быть, получилось бы лучше, если бы они так не старались. Может быть, надо было бы собраться всем ребятам да рассказать взрослым, как их ловко обманывает Капитон. Неужели сами-то они ничего не видят? Неужели нет на свете такого человека, умного и решительного, друга-товарища, который бы все сразу понял и кинулся бы на помощь?

Так думал Володя, стоя под навесом и вытирая озябшими ладонями горячие мальчишеские слезы.

БЕГСТВО

А Васька сначала просто летел по улицам без оглядки, ничуть он не сомневался в том, что если Капитон его догонит, то непременно убьет. Отдышался только в трамвае, уносившем его в сторону вокзала. Это он успел сообразить. Он даже впервые за всю свою жизнь потратил три копейки на билет, опасаясь столкновения с кондукторшей.

Еще было совсем светло, а вокзал уже сиял огнями. Это смутило Ваську — как бы его не заметили при таком-то освещении. Он осторожно пробрался в огромный зал. Тут было тепло и так людно, что он немного успокоился. Огляделся, чтобы хоть понять, куда идут люди, но оказалось, что понять этого нет никакой возможности. Шли кто куда. Многие вообще никуда не шли, а стояли в очередях, в кассы или к буфету. Некоторые разглядывали огромные расписания поездов, а некоторые ничего не делали, а просто сидели или лежали на широких диванах. Васька сообразил, что именно здесь, в зале ожидания, и есть то самое место, где никто не обратит на него внимания.

Он забился в дальний угол, тут отыскалось подходящее местечко между диваном и стенкой. Можно посидеть на полу и без помех все обдумать.

Только начал думать, куда ему теперь направиться, как вспомнил, что еще ничего не ел с самого утра. Деньги у него были — те, что Тая дала ему из своей копилки. Человек он был осторожный и тогда же зашил их в подкладку пальто. Достал, пятерку и отправился разыскивать буфет.

Так началась его самостоятельная жизнь, требующая обдуманных действий. Это для Васьки явилось такой ошеломляющей новостью, что он даже перестал жевать.

Раньше, все было ясно — что делать, куда пойти. А сейчас он даже не знал, с чего начать, с кем посоветоваться. Он нисколько не боялся людей, но и не очень им доверял. И он сразу сообразил, что мальчишка, в одиночестве гуляющий по вокзалу, обязательно заинтересует взрослых. Это не на базаре, где у каждого свое дело и на мальчишек не обращают внимания. А пассажиры — народ прежде всего любопытствующий. На этом Васька чуть было и не погорел.

Эту пассажирку в черной меховой шубке он даже не сразу и заметил. Сидит в самом дальнем конце дивана и читает «Огонек» так внимательно, будто не в зале ожидания, а у себя дома.

Как раз это Ваське и надо. Он стоял тут же и спокойно доедал бутерброд с колбасой. И вдруг услыхал:

— А ты смотри, не подавись…

Он и в самом деле чуть не подавился от неожиданности.

— Зачем же ты стоя ешь? Садись. — Она убрала свой маленький чемоданчик, поставив его на большой, и повторила: — Да садись же.

Заглатывая непрожеванный кусок, Васька невнятно пробормотал:

— Чего там, постою… — А сам подумал: «Не смыться ли? Нет, поймают, народу хоть и много, а тесноты нет. Поймают».

Осторожно присев на самый краешек, покосился на свою собеседницу. Вроде ничего плохого она не думает. Красивенькая. Из-под розовой вязаной шапочки выглядывают темные блестящие завитки волос, а щеки такие розовые, чистые, румяные, ну просто — кукла. В школе так бы и прозвали — «кукла».

Обмахиваясь «Огоньком», как веером, она спросила:

— Куда же ты, мальчик, едешь?

Этот вопрос еще не был продуман, но Васька уже слегка осмелел и бойкой базарной скороговоркой ответил:

— В Крым-пески-туманы-горы…

Она рассмеялась открыто и весело, как девчонка.

— Смешной ты какой-то!

— Я — веселый, — совсем осмелел Васька. — Охота мне в теплых странах пожить.

— Ты беспризорный?

— Нет. Я — самостоятельный.

— Какой же ты самостоятельный? Сам не знаешь, куда едешь. Вот мы с мужем, например, едем на Кавказ. А ты неизвестно куда.

— А там цирк есть?

— Не знаю. Я еще никогда не бывала на Кавказе, наверное, где-нибудь есть.

Васька представлял себе Кавказ, Крым-пески и вообще все «теплые страны» только по халтурным Капитоновым коврам. Там было все: синее море, пальмы с листьями, похожими на искривленные гребенки, толстые красавицы в прозрачных голубых и розовых платьях, а иногда и вовсе без платьев.

— В Теплом городе есть цирк, — сказала «кукла». — Это я знаю. Очень хорошо знаю.

Она почему-то нахмурилась и вздохнула, но Васька не обратил на это никакого внимания. Он пылко заявил:

— Ну вот я и поеду в Теплый город.

— А для чего тебе цирк? — спросила она.

— В артисты поступлю.

— Да ты же еще маленький.

— Ну, тогда в обезьянки. Я способный, я все могу.

Она снова заливисто рассмеялась:

— Нет, ты определенно смешной. О господи, в обезьянки!

Но вдруг, перестав смеяться, она наклонилась к нему и таинственно спросила:

— Ты из дома удрал, да?

— Нет у меня никакого дома, — ответил Васька с такой горькой решительностью, что она сразу же все поняла.

— Убежал. Бедный человечек…

— Дома я был бедный, а сейчас ничего. Сейчас я — житель. Начинающий житель.

— Очень плохо тебе жилось, начинающий житель.

— Чего там, — Васька с отчаянием взмахнул рукой. — Никакой жизни не было…

Она потребовала:

— Расскажи по порядку.

Не очень-то он любил рассказывать о своей жизни. Бесполезное это дело, да и небезопасное. У него не слишком показательная жизнь выдалась. Вот у Вовки Вечканова — это жизнь. Хоть в рамку вставляй всем на удивление. Сучок дубовый…

Но, начиная новую жизнь, Васька решил говорить одну только чистую правду, и поэтому он почти ничего не утаил, разве что самые неприглядные случаи. Да и того, что он сказал, было достаточно для одной ребячьей жизни. Его слушательница загрустила.

— Все-таки лучше бы тебе вернуться к тому милицейскому лейтенанту.

— К дяде Васе? Нет. Теперь он в детский дом меня определит. Или в интернат. А на клоуна учиться надо с детства, а то кости затвердеют.

— Ну зачем же клоуном? — воскликнула она удивленно и даже, кажется, испуганно.

— А что? — удивился Васька. — Вы думаете, что я не смогу?

А она продолжала удивляться:

— Вот еще! Кто это тебя надоумил?

— Мечта такая… — Васька усмехнулся.

Наклонив голову, словно прислушиваясь к каким-то своим тревожным мыслям, она печально говорила:

— Ты еще маленький и не все понимаешь. Мечта… Ты думаешь, клоуну очень жить весело? Был у меня один знакомый клоун… Ох, как мне трудно было с ним!.. — Но тут она вдруг рассмеялась и торопливо прошептала: — Вот идет мой муж. Мы ему ничего не скажем про клоуна. Хорошо? Смотри же…

Муж! Васька насторожился. К ним приближался не очень-то молодой человек в сером пальто и серой каракулевой шапке.

— Занял очередь. Ну как ты тут? Не очень скучала?

— Вот мальчик, — сказала она.

— Мальчик! — воскликнул он восхищенно. — Да неужели? — Смешно двигая бровями, он начал разглядывать Ваську, как что-то очень необыкновенное. — Да, пожалуй, это и в самом деле мальчик.

«Уж не клоун ли это?» — подумал Васька, но «кукла» остановила мужа.

— Я серьезно говорю. Зовут его Васей. Совершенно одинокий. И мечтает сделаться актером.

И она рассказала все, что только что сама узнала от Васьки. Про его нелегкую жизнь и про мечту, которая началась от цирковой обезьянки. И так трогательно все это у нее получалось, так вздрагивал ее нежный голос, что Васька только поеживался. Ему было очень неловко все это выслушивать, так неловко, будто она при всех кормила его с ложечки тепловатой кашкой.