Журнал Юность 1973-1

Именно потому, что с каждым годом разница в возрасте между мною и моими читателями увеличивается, все более важное значение для меня приобретает проблема отцов и детей. Конечно, в нашей стране эта проблема носит совсем иной характер, нежели в странах Запада, где молодому поколению с самых своих первых шагов приходится бороться за существование. Я вспоминаю свою поездку в США и беседы с молодыми американцами. Один семнадцатилетний парень на мой вопрос, кем он хочет стать, ответил: «Если эти старики дадут нам выжить, я попробую стать инженером».

Таких непримиримых, антагонистических противоречий в нашей стране нет. Но всегда будут какие-то диалектические противоречия, ибо без этого невозможен прогресс… Конечно, между мной и представителями молодого поколения возникают некоторые различия в оценке явлений. В этих случаях, по-моему, необходимо признавать права молодежи на новое, оберегать право молодости, понимать многое по-иному. При этом, конечно, надо оберегать молодость от ошибок, которые были свойственны и нам, и не только учить молодежь, но и многому учиться у неё. Скажем, свежести восприятия, взыскательности по отношению к правде. Я считаю, что основная моя задача — воспитывать молодежь правдой…

Меня часто спрашивают о том, как я пишу. Стараюсь рассказывать об этом как можно меньше, ибо не уверен, что моя система принесет кому-нибудь пользу.

Когда возникает какой-то замысел, я делаю для себя пометки на отдельных страничках, на клочках бумаги, которые засовываю в карманы и потом часто теряю. В начале каждой записи ставлю какой-нибудь условный знак. Когда я задумываю новую книгу, я всегда рисую условный герб, символ этой книги. Потом смотрю в своих записных книжках всё написанное под знаком этого нового Зодиака. Затем придумываю название. Этот процесс для меня особенно мучителен. Есть книги, которым я придумал около полутораста названий. Например, роман «Чаша гладиатора». Это было 146-е название. «Улица младшего сына» — 48-е. Без названия начинать работать я не могу — оно для меня не только вывеска, но и определяющий стилевой фактор: в духе этого названия я и пишу. Потом я делаю первые наброски, схематически набрасываю сюжет, расклеиваю мои бумажки на огромных листах по всей схеме, затем приглашаю стенографистку и надиктовываю всё, что у меня есть, в таком нелепом и страшном виде.

После этого принимаюсь переписывать все это от руки. Приглашаю машинистку, диктую ещё раз и коренным образом правлю напечатанное. Иногда что-то получается, но большей частью приходится переделывать в четвертый раз, в пятый, шестой…

Говорят, писать нужно только тогда, когда приходит вдохновение. Я не разделяю этого мнения.

Вдохновение — это, на мой взгляд, состояние, в которое необходимо научиться вводить себя искусственно, путём постоянного тренажа, постоянной мобилизованности. Я знаю, что утром надо встать и писать, и никакие настроения или боли под ложечкой не должны этому помешать. Бывают дни, когда пишется легко, а иногда — трудно, но я заставляю себя браться за перо. Огромная тренировка, которую дала мне работа в газете, помогает писать в любом состоянии, в любой обстановке — лежа, сидя, на ходу… Иначе, если будешь ждать, когда придет вдохновение, можно потратить на это ожидание всю жизнь. Вдохновение приходит, если ты призываешь его всеми силами разума и души.

Не раз мне доводилось слышать и утверждение, будто в наш век радио, кино и телевидения литература утрачивает свою ведущую роль. Не знаю… Я по-прежнему верю в силу книги, верю, что человечество ещё внимательнее будет вчитываться в печатную строку. Ибо ничто не может заменить книгу, где все основано на доверии к воображению читателя. А именно это—развитие воображения—одно из необходимых условий, помогающих воспитать эстетическую грамотность — одну из главных черт Человека Будущего.

В. КУТЕЙЩИКОВА

ТРАГЕДИЯ ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНИХ

«Иностранная литература № 7, 1972.Трое мальчиков, родившихся в Каракасе в один и тот же день — 8 ноября 1948 года— и окрещённых одним и тем же именем — Викторино, никогда не узнают друг друга. Лишь на кладбище восемнадцать лет спустя встретятся их матери, только что схоронившие сыновей. О недолгой жизни и безвременной гибели молодых сыновей Венесуэлы рассказывает роман выдающегося латиноамериканского прозаика Мигеля Отеро Сильвы «Когда хочется плакать, не плачу».

С первых страниц этот роман захватывает читателя стремительностью действия, выразитель ностью авторской речи, вбирающей в себя многие голоса, широтой эмоционального диапазона — от площадного сарказма до высокой патетики. С психологической бытовой достоверностью изображается в романе контрастная жизнь венесуэльской столицы во всем её многоцветье. Ко более всего роман привлекает остротой, с которой поставлена здесь одна из самых жгучих современных проблем не одной только Венесуэлы, но и всего западного мира: проблема молодежи, не находящей себе места в обществе, не желающей жить по его законам и бунтующей против него. В романе она представлена тремя восемнадцатилетними юношами по имени Викторино.

С тщательностью исследователя раскрывает писатель внутреннюю, сокровенную жизнь своих героев, воссоздавая социальный и духовный климат, в котором они выросли. С отеческим чувством смотрит автор на своих героев — почти ещё детей, едва успевших вступить на путь сознательной жизни. Но это не мешает ему видеть в каждом из них личность, неповторимую личность со своими наклонностями и чувствами, с тем особым душевным миром, благодаря которому читатель навсегда её запомнит.

Каждый Викторино бунтует посвоему. Вот Викторино Перес, сын нищей мулатки, продающей за гроши горячие лепешки на улице.

В свои восемнадцать лет он уже «преступник общества № 1», успевший совершить не одно уголовное преступление. У искалеченного жизнью Викторино повадки волчонка. Он мстит обществу стихийно, примитивно, от загнанности, неутоленной злобы па всех тех, кто втоптал его в грязь.

Чего бы, кажется, желать другому Викторино, наследнику процветающего капиталиста Перальты?

Достаточно сказать, что в день восемнадцатилетия он получает в подарок самоновейший и дорогостоящий автомобиль марки «Мазератти»! Но оказывается, что и ему обрыдла жизнь. Он презирает суетное тщеславие окружающих его людей, и свой протест против них, против существующих законов и норм общества он выплескивает в хулиганские быходкн. Вместе с друзьями он учиняет разгром и дебош в фешенебельных особняках.

Подобного рода дикие сцены, именуемые на современном языке «хеппенинги», стали уже знамением времени во многих странах капиталистического мира. Дошла эта мода и до Венесуэлы. И всё же Викторино Перальта не просто распоясавшийся хулиган. Ведь он не лишен ума и даже совести. Но только перед самым концом жизни обнаруживается эта его человечность. Викторино, мчащемуся с самоубийственной скоростью по горной дороге на новой машине, грозило неминуемое столкновение с автобусом, полным людей. И он решает спасти людей ценой собственной жизни.

И в гибели от полицейской пули Викторино Переса и в гибели в катастрофе Викторино Перальты закономерность социального характера тесно сплетена со случайностью. Но зато с полной неотвратимостью предстает гибель третьего Викторино, участника ультралевого террористического движения, члена боевой его единицы.

Этот Викторино — единственный из трех, кто борется с обществом сознательно и с энтузиазмом.

Тем горше и трагичнее его конец.

Ведь в свои восемнадцать лет он не успел понять обреченности экстремистских методов борьбы и с чистой, горячей душой идет на верную смерть. Впрочем, быть может, в самый последний миг сомнения приходят к нему, но уже поздно. Судьба этого третьего Викторино — Викторино Пэрдомо — не только отражает вполне конкретную венесуэльскую политическую ситуацию 60-х годов, когда в стране получили распространение анархистские, сугубо левацкие, террористические методы борьбы.