Волшебный камень

— Имей в виду, Сергей, это не маленький кусок. Ты можешь пройти до Ледовитого океана и обратно, добраться до Камчатки и снова вернуться — и не увидеть живой души. Так что будь осторожен в пути.

Нестеров с удивлением посмотрел на Саламатова и не нашел, что ответить. Он сделал вид, что проверяет лыжное крепление, а когда снова выпрямился, Саламатов уже отвернулся к шоферу.

Сергей приладил заплечный мешок, переступил с ноги на ногу на лыжах. Все в порядке. Груз не тяжел, крепление прочное. Есть запасные ремни на случай аварии. Топорик в чехле кажется почти невесомым. Ружье на широком ремне не режет плеча. Хорошо, что он послушался Саламатова и сделал настоящие охотничьи ремни, во всю ширину плеча; а плечи у него — дай бог всякому, будто специально приспособлены для тяжелой ноши. Если бы не контузия и не раны, думал ли бы он о тяжести предстоящего пути? Пускай же этот путь будет легок! Вперед!

Саламатов придирчиво оглядел его снаряжение. Все оказалось как надо. Он сказал:

— Тимох кочует сейчас на Колчиме. Я звонил в верховья, чтобы ему сообщили о твоем выходе. Он приведет своих людей на Ним. Если что потребуется срочно, пошли его, он на ногу легок, в два дня пробежит то, что другому и в неделю не одолеть. Обоз я завтра обязательно отправлю, а когда пришлют рентгеновский аппарат, отправлю второй — с подкреплением. Так что отрываться, как в прошлый раз, я тебе не дам…

— А если аппарат не пришлют? — усмехнулся Нестеров.

— Побоятся! — сердито сказал Саламатов. — Пусть Палехов говорит что хочет, алмазы у нас будут.

— Будут, — тихо ответил Нестеров.

— Ну ладно. Не волнуйся. Берегись весеннего обмораживания. Смотри, ты обещал Варваре Михайловне вернуться благополучно.

Сергей протянул руку. Саламатов шагнул к нему, обнял и поцеловал.

Нестеров взобрался на ледяной вал и бросил прощальный взгляд на рудник, где кончался обжитой мир. Если сбудется задуманное, дорога сорвется с этого вала вперед, через пади и ущелья, мимо Красных гор, по берегам лесных рек, вступит в верховья Нима, достигнет долины — и там будет город!

Он помахал рукой на прощанье и скатился с вала. Снег заскрипел под лыжами. Заледеневшие гребешки наста треснули и рассыпались, пылая под солнцем подобно самоцветам — этим каменным светлякам, хранящим в своей глубине остуженный пламень земли. И сразу упала синяя тень леса. Она охватила путника знойным холодом, от которого тревожно не только телу, но и душе.

Позади лежала лыжня, отливая фиолетовым цветом. На одном конце ее еще стояли Саламатов и шофер. Лыжня все удлинялась, чтобы достичь где-то впереди пристанища для человека, вышедшего в дальний путь.

Отряд должен был выйти на следующий день.

Утром Саламатов позвонил в экспедицию. Ему ответили, что отряд еще не вышел и никто не знает, когда он пойдет, так как из области приехал инспектор. Он спросил фамилию этого инспектора, и ему ответили: «Палехов».

Появление Палехова в такой важной роли не могло удивить Саламатова. Секретарь райкома знал, что бывший начальник экспедиции переведен на работу в областное управление геологической разведки. А кого же посылать для инспекции, если не его, во всех тонкостях знающего положение дел в экспедиции. Сам Саламатов, памятуя, что у Палехова, по старому русскому присловью, «бородка-то Минина, а совесть глиняна», не послал бы такого инспектора, но, увы, не он командовал геологами…

Палехов всегда был на хорошем счету среди геологов. Нужно было очень хорошо знать людей и понимать их, чтобы осмелиться отрицать наличие достоинств у Палехова. Репутация человека складывается постепенно, и в основе ее накапливается большое количество разнообразных признаков. Палехов был удачливым геологом. Это приносило ему заслуженную славу в его среде. Саламатов мог лишь подозревать, что удачливость Палехова в основном зависит от умения его выбирать из многих заданий самое легкое. Палехов славился и как предусмотрительный администратор. Он всегда возвращался из экспедиции с основательной экономией. Люди, ведающие финансовыми делами, ставили Палехова в пример другим геологам. Имя его часто и с похвальной интонацией произносилось на всевозможных заседаниях, где, собственно, и рождается служебная репутация человека. Если бы Саламатову указали на это достоинство Палехова, он мог бы сказать, что экономия у Палехова получается, вероятно, не потому, что он хороший администратор, а потому, что он труслив и из десяти возможных дел выполняет только половину. Но Саламатову не приходилось вступать в официальный спор с Палеховым и его начальством, где бы он мог высказать свою точку зрения. К тому же Палехов действовал по закону. Он имел право протестовать против самовольных поступков Нестерова, а Саламатов не был геологом, чтобы сражаться с человеком тем оружием, которым тот владел мастерски.

И Игнатий Петрович испытывал настоящее огорчение, узнав, что Палехов снова встал на пути Нестерова. Получалось так, что человек равнодушный, если не сказать — тупица, имел полную возможность свести на нет усилия человека талантливого, упорного. При этом он пользовался почти неограниченной властью и поддержкой официальных лиц, в число которых входила даже невеста преследуемого. И Саламатов, который никогда не мог пройти мимо несправедливости, вознегодовал.

Он тщательно взвесил все, что может сказать в пользу Нестерова, прислушался, не подчиняется ли он в этом случае больше сердцу, чем рассудку, так как любит Нестерова и хочет ему удачи. Но доводы Сергея предстали перед ним с такой отчетливостью, что он только вздохнул про себя: «Вот на старости лет приходится изучать еще одну профессию!»

Он столько лет работал на руководящих постах, пусть и не очень больших, что привык тщательно разбираться в каждом деле, с которым ему приходилось сталкиваться. Он знал сельское хозяйство и постиг все тонкости разведения морозоустойчивых сортов хлеба. Знал лесное дело, охоту, производство бумаги, кустарные ремесла, золотопромышленность, а за последние годы узнал и горное дело, — ведь в районе работала комплексная экспедиция и он интересовался результатами ее труда. Теперь он должен был узнать как можно больше об алмазном поиске, потому что противники Нестерова не станут ссылаться на моральные категории, а потребуют материальных обоснований поступков Сергея.

Саламатов всегда утверждал, что знания бывают двух видов: или человек сам знает предмет, или знает, где найти сведения об этом предмете. И он не стеснялся обращаться за помощью и сведениями к каждому знающему человеку. Но была разница между ним и его учителями: всякое усвоенное им знание он немедленно применял на практике, тогда как многие из учителей хранили свои познания втуне. Иные — потому, что считали их маловажными, другие — по лености. Зато как же приятно было видеть потом изумление некоторых из этих учителей, когда они, разговорившись впоследствии с секретарем, вдруг видели результаты своих прежних бесед и понимали, для чего были нужны Игнатию Петровичу те сведения, которые он у них выпытывал.

Выяснив из телефонного разговора, что новый начальник экспедиции Иван Матвеевич Суслов вызван с рудника в Красногорск, Саламатов прежде всего попросил его и Головлева зайти к нему до начала разговора с Палеховым. Ожидая их, он довольно долго ходил по кабинету, чуть шаркая тяжелыми бурками по ковру, — усталый, пожилой человек, обремененный заботами. Он то подходил к карте района и долго стоял перед нею, озабоченно думая: «Ах, Сергей, Сергей, какую задачу ты мне задал!» — то останавливался у витрины и пристально разглядывал копии алмазов, лежавшие на полочке, — теперь их было уже девять, по числу найденных. Первые три добыты Нестеровым в сорок первом году, перед войной, два других — Меньшиковой в лето сорок второго года и четыре последних — опять Нестеровым. То он подходил к книжной полке, где особо стояли несколько книг по геологии. В этих книгах были собраны немногие сведения, которые сообщала наука о его отдаленном и обширном районе. Там же лежали перепечатанные на машинке доклады экспедиции и рукопись работы Нестерова об уральских алмазах со всеми сводными данными, собранными им за десять лет.