Приметы весны

— Обождите, товарищ Щетинин, — остановил его Коломиец. — Вы мне анкету читаете, а я вас спрашиваю: какого вы мнения о Гусеве. Вы же знаете его не первый год.

— Конечно. Я всех знаю, я здесь с тысяча девятьсот шестнадцатого года. Все помню, всех знаю…

Коломиец подбодрил его взглядом.

— Поэтому я и обратился к вам. Я хотел бы знать ваше личное мнение о Гусеве.

Щетинин понимающе закивал головой.

— Старый спец. Отец — инженер… До революции служил на Гартмановском заводе…

Коломийцу хотелось выругаться, но он сказал спокойно:

— Благодарю вас за сведения. Все ясно.

— Очень рад, — отчеканил Щетинин и аккуратно начал складывать бумажки в папку. — Хороший человек! — сказал он задумчиво.

— Вы о ком?

— О ком же… О Гусеве.

Коломиец насторожился.

— А вы откуда знаете? — спросил он с издевкой.

— Как же? Третий год вместе рыбу удим… Рыболов он, и я тоже.

— Вы часто с ним встречаетесь?

— Каждый выходной день почти. С четырех утра как засядем — и до самого вечера. Душевный человек.

— А политические взгляды?.. Как он относится к советской власти?

— Наш, весь наш, — хлюпнул носом Щетинин. — Он за советскую власть грудью… Только отец у него, сами видите, не пролетарский…

— Ясно. Можете идти.

После разговора со Щетининым не хотелось верить Гусеву, но Коломиец подумал: «Если даже такой придира, как Щетинин, говорит, что это хороший человек, значит колебаться нечего».

Тем более, что Гусев оказался очень полезным человеком. Технический отдел нельзя было обвинить в консерватизме, хотя именно этого опасались после назначения Гусева. Мстислав Михайлович горячо поддерживал все новое, в последнее время активно включился в общественную работу. Коломиец заметил, что это — человек, умеющий постоять за себя и за свой завод.

— Простите за легкомысленное сравнение, — сказал однажды Гусев, — но, так же как в торговле, так и всюду, важно не только изготовить хороший товар, но и суметь преподнести его покупателю, показать товар лицом. Мы иногда переоцениваем свои успехи, но нередко и принижаем себя.

Последнее время на завод все чаще наведывались журналисты. Их привлекала история с цыганом Михо, да и завод хорошо работал.

И все чаще Коломиец стал направлять приезжающих журналистов к Гусеву.

— Я охотно занялся бы с вами, — говорил он, — но очень занят. Прошу вас обратиться к товарищу Гусеву, начальнику технического отдела, он даст вам все необходимые сведения.

И Гусев действительно вполне удовлетворял любопытство любого журналиста. Он водил приезжего по заводу, знакомил его с процессами производства, со стахановцами. Не ожидая расспросов, сам рассказывал о трудностях, возникавших в работе завода, и о том, как они преодолевались, умел к месту, неназойливо вставить фамилию директора и секретаря парткома завода, причем как раз в такой связи, что эти строки обязательно попадали в статью.

Однажды Гусев сказал Коломийцу:

— А почему мы должны ждать, пока о заводе кто-то напишет? Не грех и самим иногда напомнить о своем заводе в газете.

— О чем же писать?

— Хотя бы о качестве. У нас в последнее время сделано немало. Я как-то, сидя вечером, попробовал даже тезисы статьи набросать. Может быть, посмотрите?

— С удовольствием.

Просмотрев записи Гусева, Коломиец с восхищением сказал:

— Какие же это тезисы? Это самая настоящая статья. Да еще какая!

— Вы думаете?

— Безусловно.

— Может быть, надо что-нибудь добавить?

— Мне кажется, что все сказано и все на месте. Можно подписывать и отправлять.

— Тогда подпишите, Федор Кузьмич.

Коломиец удивился.

— Почему я буду подписывать? Это же ваша статья.

— Вы преувеличиваете, Федор Кузьмич. Я всего только несколько перефразировал применительно к требованиям газеты ваш доклад на хозяйственном активе. Так что автор, безусловно, вы, а я, так сказать, не больше, как литературный обработчик…

— Что вы, в самом деле, Мстислав Михайлович, — возмущенно перебил его Коломиец. — Не буду я подписывать чужую статью. За кого вы меня принимаете?

— Прошу прощения, Федор Кузьмич, — обидчиво возразил Гусев. — Я не собирался вас обижать… Я мог бы и сам подписать эту статью, но мне кажется, что более веско для завода, чтобы вы подписали… И для редакции, прямо говоря, подпись директора представляет больший интерес, чем моя… А нам, в конце концов, важно, чтобы поместили статью… Для завода важно. А мы уж между собою помиримся.

Коломиец уступил Гусеву.

Спустя две недели Гусев предложил новую тему для статьи. Они сели рядом за столом, Коломиец высказывал свои мысли, а Гусев писал, с журналистской быстротой и четкостью формулируя мысли.

В разгар работы над статьей Коломийца вызвали в горком партии.

— Придется отложить, — сказал с сожалением Коломиец. — Завтра закончим… Нет, завтра не выйдет, целый день на бюро.

— Если разрешите, я сам закончу, продиктую машинистке и оставлю на столе. Вы утром просмотрите статью и подпишете, а я отправлю.

Статья получилась хорошей, ее напечатали в областной газете почти без переделок и сокращений.

— Вы как настоящий журналист! — сказал с восхищением Коломиец. — Я даже не пойму, как это у вас получается.

— Вы преувеличиваете, Федор Кузьмич. Дело очень простое: я внимательно читаю газеты, и мне поэтому удается попасть в тон… И, откровенно говоря, мне довелось непродолжительное время заниматься журналистикой. В годы гражданской войны…

— Мне неловко, что я вас загружаю этим делом… И что я подписываю ваши статьи.

— Оставьте, Федор Кузьмич. Я не буду говорить о том, что рад оказать личную услугу вам. Надеюсь, гораздо важнее и для меня, и для вас, и для всех нас — высоко держать честь нашего завода. Если этому могут помочь наши статьи, — какая разница, кто их подписывает.

— Может быть, вы и правы, — колебался Коломиец, — но все-таки неудобно.

— Прошу вас даже не думать об этом. Поверьте, я достаточно пожил, чтобы не гнаться за славой и понимать, что интересы завода выше личных интересов — ваших или моих.

Когда прибыл гонорар за статью, Коломиец пригласил к себе Гусева и хотел отдать ему полученные двести пятьдесят рублей. Гусев категорически отказался взять деньги.

— Вы обижаете меня, Федор Кузьмич. Я достаточно много зарабатываю.

— Я, слава богу, тоже не нуждаюсь.

Спорили долго, наконец Гусев предложил:

— Будем считать деньги ничейными. Купим два подарка для наших жен.

— Согласен.

— Надеюсь, вас не обидит, Федор Кузьмич, если я оговорю одно условие.

— Прошу вас.

— Подарок вашей жене вручаю я, подарок моей жене — вы… При случае, конечно. Я не заставлю вас отрываться от дел ради такого пустяка.

— Нет, почему же, это даже интересно. Я согласен.

С тех пор Гусев стал писать все статьи для газет и журналов, которые заказывались Коломийцу.

Гусев стал бывать в доме Коломийца. А Федор Кузьмич то и дело приходил с подарками к Вере Павловне.

Здесь он встретился с Шурочкой.

Второго мая Вера Павловна позвонила Коломийцу домой. Домработница ответила, что он в заводоуправлении. В выходной день секретарша не работала, и Коломиец сам откликнулся на телефонный звонок.

— Здравствуйте, Федор Кузьмич, — услышал он голос Веры Павловны. — Вы свободны? — И торопливо, чтобы предупредить отрицательный ответ, она промолвила: — Сегодня ж воскресенье, праздник. Неужели и праздник надо жертвовать делам?

— Нет, зачем же? — вежливо проговорил Коломиец. «Она чересчур назойлива», — подумал он.

На другом конце телефонного провода почувствовали холодок, как инеем покрывший вежливый ответ Коломийца. Вера Павловна заговорила совсем другим тоном, уже не заискивающим, а доверенным, твердым тоном сообщника:

— Приходите, Федор Кузьмич. Мы одни… Да, да, во множественном числе. Я и дама, которая вас давно интересует.

«Коваль!» — сразу же подумал Коломиец. Как-то раз, когда они заговорили о женщинах, он сказал Вере Павловне, что находит жену Коваля самой привлекательной женщиной из всех, кого когда-либо видел, и что ради такой женщины можно пойти на все.