Уходите и возвращайтесь

ГЛАВА XVI

Это было суровое наказание. Ребята уходили в воздух, а ты гайки крути, копайся в этом треклятом двигателе. Никита с завистью провожал идущие на взлет машины и с раздражением брался за ключи. Ашир Аширович, видя, что происходит с подопечным, успокаивал его как мог.

— Да что ты кипятишься? — спокойно-рассудительным тоном выговаривал он своему ученику. — Это, — Артыков хлопал одеревеневшей от каждодневного соприкосновения с металлом ладонью по движку, а затем ее ребром резким круговым движением резал себе горло, — тебе в жизни во как пригодится! Ты посмотри, что за техника нынче пошла — сплошь электроника. Иной раз глянешь на приборную доску — страшно становится, целый огород. Поди-ка разберись в этом хозяйстве! Когда все правильно, когда каждая стрелка напротив своего деления стоит, на душе спокойно, а как только какая в сторону — у пилота глаза квадратные. А почему? Подкован плохо. Теоретически. Понял?

— Понял, — сказал Никита и, чтобы не отказать себе в удовольствии лишний раз послушать умные речи старого механика, повернул разговор так, что Артыков сперва позеленел, затем полез в нагрудный карман за сигаретами и только после этого, кивнув на бочку с водой — пошли, мол, покурим, — язвительно спросил:

— Сколько, ты говоришь, приборов?

— Четыре, — спокойно ответил Никита, — скорость, высотомер, обороты да авиагоризонт. Ну, конечно, и радиокомпас. Были они главными и остались таковыми, а остальные… — И он пренебрежительно махнул рукой.

— Значит… — Артыков со злостью, до хрипоты в легких затянулся и, сердито скосив белки глаз, ядовито процедил: — Так только извозчики рассуждают, самые что ни на есть воздушные извозчики! Вынимай колодки, поехали!

— Любимая присказка Чкалова.

Ашир Аширович, давясь дымом, закричал:

— Ты Валерия Павловича не трогай! Это летчик божьей милостью. Не вам, молокососам, чета. Он машину лучше самого себя знал, каждый вздох ее чувствовал и своими — заметь: своими, а не чужими — руками мог по винтику собрать и разобрать ее. Вот что такое Чкалов! А ты: вынимай колодки…

— Это не я, а вы сказали, — напомнил Никита.

— Присказка или поговорка только в том случае справедлива, если ее умный человек употребляет, и по делу, а ежели дурак…

— Понятно, — сказал Никита.

— Ни черта тебе не понятно. — Ашир Аширович втоптал в землю окурок и, достав новую сигарету, с неожиданным великодушием проговорил: — Нынче летчик умственный пошел… Ты говоришь, четыре прибора… Не четыре, а основное внимание на четыре. Теперь все приборы главные. Заметь: для серьезного человека. Ну, а у нерадивых, оно, конечно, все надвое делится: это — твое, это — мое, твой участок, мой участок… А в создании самолета, между прочим, сотни людей участие принимают, начиная от Главного Конструктора и кончая простым слесарем. Так, думаешь, им не обидно, если ты, к примеру, подняв их труд, в смысле машину, в воздух, не дотащишь ее до аэродрома, и они, работяги, так и не узнают причину гибели самолета?

— Так это ж испытатели, — возразил Никита, — у них дела… — Но тут же осекся, уловив на себе негодующий взгляд Артыкова.

— А у нас делишки?

— По сравнению с ними — да, — робко, но уже с большей убеждённостью в голосе проговорил Никита.

— Ну, в общем, правильно, — с неохотой согласился Артыков, но, подумав, добавил: — У нас просто задачи разные. — И чтобы вконец смять противника и убедить себя в собственной правоте, заключил: — Мы утверждаем найденное.

— А они ищут новое, — вставил шпильку Никита. Но юркая мысль Артыкова, вильнув как мышиный хвост, ушла в совершенно другом направлении.

— Помню, во время войны к нам в полк прибыло четверо новичков. К вечеру выяснилось — испытатели. Ну, думаем, дадут они жару фрицам, будет им на орехи. А на поверку по-иному вышло: двоих немцы сбили…

— Испытателей?! — изумился Никита.

— Их, родимых, — тихо сказал Ашир Аширович.

А двоих отозвали. На прощание им наш командир так сказал: «На своей работе вы, ребята, нужней, а здесь мы сами управимся, не волнуйтесь. Вы нам только машины понадежней…» Так что воевать тоже, как видишь, искусство. Учиться всему требуется, вот и ты учись, а летать… еще налетаешься. В тебе жилка летная есть.

— А это вы откуда знаете? — затаив дыхание спросил Никита.

— Птицу по полету видно, — неопределенно ответил Артыков. — Не из бойких ты, как Черепков, например, но орешек крепкий.

Никита оглянулся. Поблизости никого не было, и он решился на самый откровенный и волнующий его вопрос:

— Ашир Аширович, а как вы думаете, получился бы из меня испытатель?

Вопрос был серьезен, и старый механик постарался ответить на него серьезно.

— Трудно сказать, — проговорил он. — По крайней мере, сейчас. Но задатки в тебе есть… Ты любишь машину. А это — главное. Она тебе сторицей за ласку отплатит. — И задумчиво добавил: — Хороший конь и из пекла вынесет… — Ашир Аширович тяжко вздохнул и посмотрел на часы. — Заболтались мы, однако, с тобой.

— А Завидонов? — Никита взглянул на полого снижающуюся машину.

— Что Завидонов? — не понял Артыков.

— Ну, как он летает?

— Этот хитер. — Ашир Аширович, прикрыв глаза от солнца, глянул на заходящий на посадку самолет. — Видишь, как к полосе подкрадывается?.. Словно лисица к курятнику.

— Уж чего-чего, а хитрости в нем и на копейку не наберется, — обиделся за друга Никита.

— Ну, может, я не так сказал, — улыбнулся Артыков, — но звериное в нем есть. Он чутьем машину чувствует. Тоже качество ценное. И необходимое.

Никита удивился точности, с какой старый механик охарактеризовал Завидонова.

— Не веришь, что ли? — рассмеялся Ашир Аширович. — В воздухе характер человека передается машине. Я сразу могу определить, кто в самолете. Погляжу, как на посадку заходит — и будь здоров.

— Ну, а остальные, Джибладзе например? — полюбопытствовал Никита.

— Джибладзе?.. Обстоятельный парень. А Черепков рано или поздно башку расшибет…

— Рискованный?

— Отчаянный, — с уважением поправил Ашир Аширович. — Может пойти на заведомо гиблое дело: Бойцов — тоже бедовая голова, артист, а вот Коренев…

— Что Коренев?

— У него во всем расчет. Точность любит. Молодец! Грамотный будет летчик. Не то, что некоторые. — Артыков, подмигнув Никите, пошел мыть руки. — После обеда можешь не приходить — я в город уеду.

Стоянку самолета, на котором летали питомцы Баранова, Никита, чтобы не расстраиваться, обходил стороной. Для этого приходилось делать приличный крюк: пересекать рулежную дорожку, спортплощадку и, самое неприятное, территорию командно-диспетчерского пункта, где всегда фланировал кто-нибудь из офицеров и где в любую минуту можно было нарваться на неприятный разговор о правилах ношения одежды, выправке и т. д. и т. п. «Начальство лучше обходить стороной, — проповедовал Славка, — а здороваться — только издали». В этом вопросе Никита был полностью согласен с другом, но в отличие от него натыкался на старших по званию в местах самых непредвиденных.

На этот раз начальство затребовало Никиту лично И сообщил ему об этом Завидонов. Он встретил приятеля около столовой, и по его виду, встревоженному и озабоченному, Никита сразу же понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Тебя вызывают в штаб, — тихо сказал Славка.

— Зачем?

— Понятия не имею. Уже полчаса разыскивают.

В штабе было оживленно и суетливо, и это обстоятельство насторожило Никиту. Обычно здесь царила торжественная, как в церкви, тишина, которая нарушалась только мерными шагами дневального да редкими телефонными звонками.

Никита доложил о своем прибытии дежурному офицеру — молоденькому лейтенанту, полному собственного достоинства. Лейтенант смерил Никиту проницательным взглядом и молча указал ему на дверь кабинета командира эскадрильи подполковника Малышева. Никита вошел. За столом, о чем-то дружески беседуя, сидели капитан Левин и… полковник Жихарев. Никита от неожиданности так растерялся, что забыл представиться.