Артёмка (сборник)

– Товарищи, может, нам и не положено посылать своего делегата – мало еще нас, и ничего мы еще такого не сделали пока, – а мы все-таки пошлем.

– Пошлем! – решительно отозвалось собрание.

– Может, нашу просьбу уважат, – продолжала Таня, – и дадут нашему делегату слово на съезде.

– Даду-ут! – уверенно сказали ребята.

– Ну, так кого ж пошлем на съезд? Тогда все, точно сговорившись, в один голос крикнули:

– Артема Загоруйко!

– Я так и думала! – радостно сказала Таня. – И Дмитрий Дмитриевич не сомневался.

Проголосовали и выбрали Артемку единогласно.

– Теперь наказ надо дать, – сказал командир. Посыпались предложения:

– Чтоб били врагов не щадя жизни!

– Правильно разбираться в политике: что в ней к чему.

– С винтовкой аккуратно обращаться!

– Кто покуда неграмотный, чтоб в два счета обучился!

Одна из поселковых девушек потребовала:

– Чтоб парни не задирали нос перед девчатами, не обижали их.

Все засмеялись.

– Это ж ты в чей огород? – с вызовом спросил Ванюшка.

– Ни в чей, а вообще. Понятно? Ванюшка поморгал, поскреб в затылке и растерянно сказал:

– Понятно.

Артемка сидел ни жив ни мертв. От высокой чести, которую оказали ему товарищи, к тому же так неожиданно, он онемел и только к концу, когда наказ записали и проголосовали, решился поднять руку Начал он тихо, хриплым от волнения голосом, сбиваясь и растерянно останавливаясь. Но потом выправился.

– Товарищи, – сказал он, – я слово «Ленин» еще мальцом слышал. Фабричные его называли, что в будку к отцу сапоги чинить носили. Где мне тогда было знать, что равного слова на свете нет! Но все ж таки я понимал: для трудового народа в этом слове вся правда и все надежды… А потом пришел в будку Дмитрий Дмитриевич. Отца уже не было, один я был на свете… Оставил он мне книжки, душевно поговорил, в театр сводил. И не раз я потом думал: «А может, это сам Ленин ночевал у меня в будке?..» Глупо, да? А я рассуждаю так: кто такой Дмитрий Дмитриевич? Коммунист, партийный человек. А кто создал партию коммунистов? Ленин. Вот оно и выходит: хоть не сам Ленин побывал у меня в будке, а будто и он. И еще я хочу сказать вот что: сколько ни есть тут нас, молодых, все мы идем за товарищем Лениным, за коммунистами. А чего ж наш союз называется по-другому? Почему он называется социалистическим? Пусть тоже называется коммунистическим, как и сама партия. А то, что ни говорите, обидно как-то, вроде мы чужие…

Тут все повскакали с мест, повернулись к Дмитрию Дмитриевичу и Дукачеву и захлопали в ладоши.

И записали в наказ дополнительно, чтоб союзы молодежи повсеместно назывались коммунистическими.

А потом говорили Дукачев и Дмитрий Дмитриевич. II вот что сказал наш командир под конец:

– Наказ вы правильно составили и правильно сделали, что избрали Загоруйко своим делегатом. Он выскажет на съезде ваши предложения, вернется и отчитается перед вами. Ну, а какая будет его дальнейшая дорога? Кто позаботится, чтоб талант его не заглох? Вот, скажем, человек имеет хороший голос. Но это не все. Надо, как говорится, этот голос поставить. Только тогда его услышит вся страна. То же и с Артемкой. Одним нутром он всего не возьмет. Учиться надо. Учиться всему: и обыкновенным наукам и сценическим. Как вы думаете на этот счет?

Собрание молчало.

– А?.. Товарищи? В ответ кто-то вздохнул.

– Так-таки и будете молчать?

Девушка, вносившая предложение, чтоб парни не задирали нос, тихо сказала:

– Жалко разлучаться. Ну как это можно – отпустить такого парня!

Тогда заговорили и остальные:

– Жалко, товарищ командир!.. Жалко!..

– А вы глядите пошире, – сказал Дукачев, – за далекие горизонты.

Решил дело Пепс:

– Пусти Артиомка! – прижал он руку к груди и так посмотрел на ребят, что Ванюшка крикнул:

– Эх!.. Из самого сердца выдирает!

Собрание еще повздыхало, поохало и вынесло решение: «Просить товарища народного комиссара Анатолия Васильевича Луначарского определить Артема Загоруйко к театральным профессорам в учение на артиста в мировом масштабе».

Выслушав решение, Артемка хотел что-то сказать, но не смог и отвернулся к стене. Плечи его вздрагивали.

Вечером двинулись мы гурьбой к террикону, что черной громадой закрывал полнеба. У террикона, одетый в крестьянский ватный пиджак, верхом на Ласточке уже поджидал нас Ванюшка, держа на поводу двух взнузданных коней. Отсюда он, Пепс и Артемка проедут на рысях до Пахомовской рощи, а там, спешившись, Артемка и Пепс пойдут дальше, по болотам да лесам.

Шел с ними и Труба, белея в темноте поварским колпаком. Этот колпак он надел тотчас по возвращении в Припекино и ни за что не хотел с ним расставаться. И хоть Труба по-прежнему варил борщ с салом и кашу из «шрапнели», но прозвище «генерал» так за ним и осталось. Шел он рядом с Артемкой и упорно не глядел в сторону Пепса. Его он считал главным виновником своей разлуки с Артемкой.

Шли и командир и товарищ Дукачев. Не было только Тани. Все догадывались о переживаниях девушки и делали вид, что ничего не замечают.

Но, когда стали подходить к террикону и под ногами захрустела измельченная порода, в темноте вырисовалась одиноко стоящая фигура. Торопливым шагом Таня приблизилась к Артемке и взяла его за руку:

– Там, в Москве, не забывай про нас, Артемка. – Она помолчала и, справившись с волнением, тихо добавила: – А если встретишь там Лясю…

– Таня… – сказал Артемка и умолк.

Все поочередно обняли его и Пепса.

Ванюшка, вырываясь вперед, дернул повод, из-под копыт полетели в нас мелкие камешки, и трое всадников потонули в темноте.

– Что ж, – сказал командир, – пойдемте. Завтра двинемся и мы.

Нерешительно оглядываясь, будто всадники могли еще вернуться, все пошли к поселку. И только Труба, Таня да я еще долго стояли на перекрестке и прислушивались к замиравшему вдали топоту.

1949