Крайняя изба

Как только сходит снег, как только подсыхает дорога на Малые Ключики, так для старухи Кислициной и начинаются самые хлопотные месяцы, отбоя от гостей нет. Идут и идут из ближних и дальних деревень, и пожилые, и вовсе старики приходят, каждый со своим недугом, со своей болезнью, наружной иль скрытой, а бабы — те чаще всего мальцов приносят: тому грыжевой пупок заговорить, того от испуга, того от черного, дурного сглазу избавить. Случается, и издалека наезжают, из города. Земля слухом пользуется. Редки, ох как редки теперь в деревнях такие старухи!

Стоят июльские, жаркие дни. Сердцевина лета. Давно уж прошла пора цветения, пора тонких и нежных запахов, легких и мягких ветров, пора белых ночей и кроткого, ласкового неба. Сейчас пора созревания, духмяного воздуха, пора луговых и приречных туманов по утрам, пора неожиданных ночных гроз с тяжелым обвальным накатом громов, с яркими, голубыми, беспрерывными зарницами. Пора каких-то неясных, невесть откуда возникающих звуков, будто кто-то постоянно зовет тебя, окликает: в поле, в лесу, в лугах ли, а оглянешься — никого. Но в тебе уже все всколыхнулось, напряглось — ждет нового оклика, зова.

Жизнь в Малых Ключиках начинается рано. Первым, как всегда, поднимается Назар. Еще только-только забрезжило на востоке, а он уже на ногах, ходит-бродит по дому, кашляет со сна, трубит прокуренным махрой горлом, возится, копошится, бренча ключами, возле косилки — смазывает подшипники, втулки, закручивает, подтягивает гайки, задает овса лошадям, поит их у колодцев, ведет запрягать.

Лошадей пара: медлительный, но выносливый и тягучий мерин Моргун и трехлетка Крылатка, пегая, малоприрученная еще кобылка, первое лето ходившая пристяжной. Две другие лошади, сменка — каурый жеребчик Смелый и старая, опытная Марта, — пасутся в лугах, за огородами, спутанные. Их Назар после обеда, после дневной утомительной жары поставит в упряжь.

Назару на время сенокоса разрешено держать лошадей при своем хозяйстве — не гонять же их каждый день обратно в Большие Ключики. Фураж им Серега-тракторист подбрасывает, получает у завхоза на складе. Да и какой летом фураж коням нужен! Больше пусть на подножный корм налегают. Лошадей и дают с тем расчетом, чтоб откормились в сенокосные месяцы. Двойная получается польза: и с малоключевскими сенами Назар управится, и всех почти оставшихся совхозных коней откормит, наведет им круглые да гладкие спины.

Лошади наготове, топчутся уж заузданные. Пора и перекурить. В дороге-то, в тряске, какое курево. Назар садится на лавочку перед домом, достает кисет, бумагу, сворачивает, обильно слюнявя, толстую цигарку, сует ее в зубы, поглядывая вокруг, нашаривая спички по карманам.

Место высокое, далеко видно. Глубоко, в леса, уходит речная излучина. Мягким провалом вьется она, теряется в отрогах темно-зеленого взгорья, затянутого сейчас серой утренней дымкой. Много сбежалось к речке лужков и полян из леса, отчего зелень вдоль нее светла, нежна и пятниста, не размыта далью. Вьется, плывет над речкой, над самой ее водой, меж высоких стен прибрежного ольховника легкий, подвижный парок, прозрачный туманец.

Туманцы в низинке оседают часто. Вода в речке холодная, быстрая, бьет много ключей. Недаром ее прозвали Ключевая. И деревни по ней — Ключики: Малые Ключики, Большие Ключики. Были когда-то и Средние Ключики, но совхоз их быстрее к рукам прибрал — перетянул всех людей из деревни и распахал огороды.

А вот Малые Ключики пока что дышат, пока еще цепляются за свой угор. Да и в совхозе вроде бы попускаться начали, махнули рукой, поняли, видно, что не все следует мерить одной меркой, живут, мол, в деревне люди и пускай живут, раз так нравится, раз привыкли так. Зато хоть с уборкой сена в дальнем этом углу большого совхозного хозяйства дело налажено. Благодаря Назару налажено.

А веснами, а осенями, когда дороги развозит, когда через крутой угор перед Малыми Ключиками не больно-то туда да сюда налетаешь на технике, живет здесь безвылазно бригада механизаторов вместе с машинами (сюда им и горючее, и обеды подвозят), обрабатывает поля и днем и ночью. Поля, правда, не столь богатые и обширные, как под Большими Ключиками, но и они свое дают, не бросать же, когда-то ведь целая деревня убивалась на этих землях.

А в ягодную, а в грибную пору, когда малина назреет, когда подосиновик да подберезовик валом попрут, сколько народу из тех же Больших Ключиков сюда нагрянет! Все оставленные, пустующие дома займут, не хутор будет, а содом, ярмарка, светопреставление настоящее.

В общем, куда ни поверни, нужны еще Малые Ключики, нужны. И если кто-то не удрал отсюда, то и слава богу, то и пусть, худа от этого никому нет.

Испалив цигарку до пальцев, Назар бросает окурок, идет в избу, снимает со стены в сенцах тугую, набитую полевую сумку. В ней хлеб, молоко, яйца, огурцы свежие. Евгения еще с вечера приготовила. Назар позавтракает в лугах.

Отдохнувшие лошади берут с места рысцой: мерин трусит ровно и деловито, гулко ёкая селезенкой, роняя в дорожную, слегка прибитую росой пыль крупные, парные, рассыпающиеся комья; Крылатка бежит как-то боком, задрав высоко голову, косит на Назара фиолетовым глазом.

Назар с трактористом Серегой — один на лошадях, другой на тракторе — приречные лужки и полянки выкашивают. Вернее, выкашивает Серега, у него «агрегат мощнее», но и на долю Назара — там, где трактору ни подъезда, ни разворота должного, — приходится немало: каждый куст черемухи на этих лужках и полянках объехать, окосить надо; свалить траву в топких, сырых местах; окорнать взлобки лесных угоров, свободных от кустарника и деревьев.

Словом, задача Назара — подготавливать участки для тракторной косьбы. Участки, с которыми Серега живо-два расправляется. Назар не один день косит, мает лошадей, а Серега наехал, пострекотал-пострекотал — и готово. Великая сила — техника. Не все только, жаль, и ей доступно.

За Серегой на другой же день (трава при такой жаре быстро сохнет) наезжает бригада. В бригаде тоже все почти тракторами приноровились делать: и сгребут, и скопнят, и к зародам копны подтянут. Мужикам у зародов только поплевать на руки — и пошла работа, издревле привычное крестьянским рукам дело. А Назар уже выше по речке стрекочет.

И заставляются помаленьку приречные травные места тугими зелеными стожками. Основную заготовку сена совхоз в низовье Ключевой производит, туда большая часть людей и техники брошена, здесь же, в Малых Ключиках, лишь наездами и малыми силами управляются.

Часа полтора спустя после отъезда Назара поднимается Евгения. Все это время она спала и не спала, лежала в какой-то тягучей, сладкой полудреме, чувствуя, как насыщается светом раннее летнее утро, как наливается соками горизонт на востоке.

В одной ночной рубашке, босая, подходит Евгения к окну, распустив зачем-то, развалив на затылке слабозашпиленный ком льняных, мягких волос, тяжелой, теплой волной плеснувших на спину.

Створки окна распахнуты, едва ощутимо поскрипывают от дуновения ветерка; сквозь густую зелень герани на подоконнике, сквозь тонкое и нежное дыхание ее пышных красных цветов опахивает прохладой.

Поеживаясь в приятном, легком ознобе, обняв грудь руками, стоит Евгения у окна, смотрит перед собой широко раскрытыми, ничего, однако, не видящими глазами, прислушивается к себе, стараясь разобраться, понять, что с ней происходит последнее время, чем таким полнится душа и тело.

В это жаркое, душное лето вернулось к Евгении что-то из молодости, какое-то полузабытое, давнишнее, сладко томившее ее и тревожившее состояние.

Особенно замечала она это в ранние, утренние часы, когда просыпалась, пока была бодра и полна сил, пока еще дневные хлопоты не подхватили, не понесли в свой неизменный, затягивающий круговорот.

То ли это было связано с намеченным переездом, и теперь Евгения как бы уже прощалась с родными местами, где еще девчонкой все обегала, где все было памятно и дорого ей, где каждая тропка, каждая лужайка в лесу знакомы. Жадно, глубоко жила она нынешним летом, находя радость и удовольствие в самых, казалось бы, неприметных делах: на работу ходила с каким-то веселым, неустанным рвением; любила и баловала, как никогда, семью — чаще за стряпню принималась, чаще отправлялась по грибы, по землянику с Ленкой, чаще разрешала Назару стопочку перед ужином. Евгения словно спешила наверстать упущенное, словно не добрала чего-то, проживя в Малых Ключиках сорок с лишним лет. Ведь скоро все предстоит начинать заново, осваивать, обихаживать другой дом, подгонять его под себя, под Назара и Ленку, под их и свои привычки. А потом Алексей со службы вернется, женится, даст бог, детишки пойдут. Совсем тогда закрутишься, замотаешься. Такой вот устоявшейся, налаженной жизни не будет и в помине.