Избранное в двух томах. Том второй

С первыми лучами солнца на гребень белого холма взметнулся всадник. За ним появился второй, потом третий... Увидев лежащего возле потухшего костра человека, всадники ринулись вниз. Впереди скакал Каламуш, похожий на юного богатыря, а за ним его товарищи.

— Милые мои, я здесь! — хочет крикнуть Коспан...

ИНДИЙСКАЯ ПОВЕСТЬ

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

Долгие сборы. Ночной полет. Космические тревоги. Аленка на чужой сторонке. Первые встречи.

Ощущение заграницы начинается совсем неподалеку от Москвы. Как только ты миновал, барьер контрольного пункта на международном аэродроме Шереметьево, тебя тут же охватывает тревожное щемящее чувство расставания, и рядом с мечтой о дальних странствиях возникает мечта о том дне, когда ты снова перейдешь этот барьер уже в обратную сторону. Кто-то сказал, что в заграничных поездках самый увлекательный момент — это возвращение на родину... Неплохо сказано!

Однако эти соображения ничуть не уменьшали нашей досады в связи с тем, что проводы из Москвы сильно затянулись. А долгие проводы, как известно, — лишние слезы...

Поездка наша, запланированная сначала на октябрь, многократно отодвигалась то на ноябрь, то на январь, то на конец февраля. И уже после прохождения всех медицинских процедур, связанных с резкой переменой климата, заветная дата снова ускользнула от нас, переместившись на десятое марта.

Я сидел довольно уныло в номере гостиницы «Россия», пытаясь отвлечься то приемом таких добрых друзей, как Юрий Казаков, любимый мной за его яркую талантливость, то просто созерцанием из моего окна удивительной гармонии Василия Блаженного и Спасских ворот. И как раз в такой момент, когда я уже и ждать перестал, раздался телефонный звонок. Меня приглашали на званый вечер к советнику индийского посольства по культурным связям господину Маданджиту Сингху. Это был явный знак близкого отъезда и конца томительного ожидания.

Именно так восприняли это приглашение и мои будущие спутники: писатель Леонид Почивалов — спецкор «Правды», драматург Майя Ганина и редактор журнала «Советская женщина» на языке хинди Исаак Голубев.

И вот я мечусь в поисках приличных цветов для жены советника... Увы, это канун восьмого марта, и очереди даже за самыми чахлыми букетиками протянулись, как говорят у казахов, на расстояние лошадиных скачек. Только при помощи дотошного таксиста я раздобыл несколько свежих хризантем. Они были красивы, но, выражаясь высоким стилем, — красота их меркла перед красотой встретившей нас женщины.

Пожалуй, можно сказать, что знакомство с чудесами далекой Индии началось для нас еще в Москве... Глядя на хозяйку этого посольского приема, я впервые глубоко понял слова поэта: «благоговея богомольно перед святыней красоты...» Она была совершенна, как произведение искусства, эта маленькая хрупкая женщина в розовом сари. Безупречность пропорций, пластичность движений, пленительность взгляда...

Я прислушивался к речам господина советника, оказавшегося живописцем и знатоком гималайского искусства, а взгляд мой то и дело обращался в ту сторону, где сверкала почти неправдоподобной красотой его жена. В голове моей вставали с детства привычные образы восточного фольклора: «... Губы твои, как лепесток, кожа, как зрелый персик». Нет, всего этого тут недостаточно.

И видит бог, охватившее меня чувство было чистейшим эстетическим наслаждением, которое, кстати, разделяла со мной и моя будущая попутчица Майя Ганина. А уж если женская красота вызывает отклик в другой женщине, то о чем тут можно еще говорить...

Молодые индийцы, сотрудники посольства, довольно сносно объясняясь по-русски, высказали нам немало добрых пожеланий. Но все это разбилось о лаконичное сообщение, полученное нами через день: по просьбе правительства Индии наша поездка опять отодвигается, на этот раз до 27 марта.

Снова возвращение в Алма-Ату, снова утомительные расспросы знакомых: «Ну, как там Индия? Ах, еще не ездил?» Новый вызов в Москву, такой долгожданный, как ни странно, застал врасплох. Начались мелкие неприятности из серии «черт попутал». То неизвестно куда задевался фотоаппарат «Зенит», предусмотрительно приобретенный для индийских снимков, то уже перед посадкой в самолет вдруг обнаруживается, что проездной билет потерян. Ну, будем считать, что это жертва богам, подобная той, что приносили, отправляясь в поход или в дальнее плавание, древние греки и римляне. Да ведь и наши казахские предки жертвовали святому Карасану барана, а святому Аулие — коня. «Чтоб святые хранили, чтоб чума не брала...» Будем же считать все неприятности искупительными жертвами богам! Ведь все это пустяки сравнительно с тем фактом, что наш ИЛ-62 поднялся в воздух и взял курс на Дели.

Пять с половиной летных часов. Столько же, сколько от Москвы до Алма-Аты. Но как много вмещают в себя эти короткие часы, лежащие между нами и той неведомой многоликой страной, куда мы летим, страной, о которой в любой книге можно прочесть, что она, отгороженная от других Гималаями и океаном, представляет собой некий особый мир.

Никто в самолете не дремлет, никто не принимает в креслах расслабленных удобных поз. Всеми владеет сдержанное возбуждение, все напряженно всматриваются в иллюминаторы, стараясь с высоты в десять тысяч метров разглядеть землю. Мы долго летим над Казахстаном. Территория Казахстана незаметно сливается с узбекскими землями, а огни Самарканда и Бухары, отделенные друг от друга полуторастами километров, засверкали одновременно.

Мы уже летели над Афганистаном, остро всматриваясь в очертания гор, когда раздались возгласы:

— Комета! Смотрите! Вот, вот, слева!

Я увидел светлый круг величиной с небольшую деревянную чашу с белесым хвостом, напоминавшим луч прожектора. Это и была знаменитая коварная комета Беннета, стремительно приближавшаяся к Земле, хотя казалась неподвижно стоящей на месте.

Удивительное чувство овладело мной. Точно какая-то прапамять ожила в моем сознании, и я физически ощутил тревогу своих предков, испокон веков боявшихся «хвостатых звезд». Комета — это всегда предвестие черного дня, это напоминание о безбрежности мирового океана и о тех опасностях, которые грозят нашей маленькой планете, летящей куда-то в беспредельной и безмолвной пустоте. А что, если столкнутся? Вдруг живо представилось, какая оглушительная тишина воцарилась бы после подобного столкновения в нашем «прекрасном и яростном мире», где выращивают цветы и мастерят водородные бомбы, где живут поэты к военачальники.

Утренняя заря растворила в своем все крепнущем свете эти странные космические тревоги. Медленно угасая, удалялась комета. Вот в последний раз мелькнул ее лучистый хвост, потускнел огненный диск. Исчезли под нами смутные очертания земли, и вот мы уже летим по самой кромке светотени, и хотя там, внизу, еще глухая ночь, но над нами уже день с его трезвыми дневными заботами.

В течение всего пути нас заботила тоненькая белокурая молодая женщина с ребенком, сидевшая впереди меня. На ее мягкое лицо ярко выраженного славянского типа то и дело набегала тревога, которую она неумело пыталась скрыть. Ее нервное состояние передавалось маленькому сынишке. Он не хотел спать, то сползал с материнских колен, то снова забирался на них. Мальчишка был настолько смугл, черноволос и кудряв, что казалось, будто он рожден непосредственно своим индийским папой, без всякого участия светлоглазой русской мамы.