Земля родная

Половину каждой получки Трубников отдавал Панкову на хранение — на себя не очень надеялся. Так же поступил он и сейчас.

— Добре… — принимая деньги, сказал Панков. — Дело, брат, не в женитьбе. Это я к слову. Ты же рабочий, подручный сталевара. Тебе одеться надо получше.

— Одеться — это хорошо. — Сережка почесал за ухом. — Но грошей маловато…

— Ты пять получек получил? Получил. Деньги на ветер бросал? Нет, не бросал. Они у моей старухи, а она в нашем семействе — знаменитая копилка.

— Так я же обедал у вас. Потом всякие хлопоты…

— Обедал… Хлопоты… — передразнил его Мирон Васильевич. — Не хватит — своих добавим. Потом рассчитаешься. Забирай Брагина и Вохминцева. Через пять минут выходим.

Зашли на минуту в дом Панковых. Степановна передала мужу деньги и какой-то сверток.

— Что это? — спросил Сережка.

— Секрет. Поживешь — узнаешь, — уклончиво ответил Мирон Васильевич и взял пакет подмышку.

…И снова оказался Сережка на златоустовском базаре. Площадь кипела и бурлила, пела и ругалась. Плавно колыхалось море человеческих тел, пестрое и неспокойное.

Заискивающе улыбались Сережке пацаны в живописных лохмотьях.

— Значит, жив, Труба?

Сережка снисходительно улыбался в ответ.

Андрей спросил:

— Может, семечек купим для начала?

Они гуськом потянулись вдоль торговых рядов. Торгаши еще помнили Сережку. Увидев Трубникова, кое-кто из них боязливо прикрывал свои товары. Мирон Васильевич понял, что это означает, и строго спросил одну толстую перепуганную торговку, вдруг завязавшую мешок с семечками:

— Что ты — очумела?

— Да я не от вас хоронюсь. Вот этот длинный…

— Он честный рабочий.

— Знаю я, какой он честный!

— А ну тебя к черту! Купим у другой, — осердился Мирон Васильевич. — Пошли, ребята!

Сережка, замыкавший шествие, состроил торговке гримасу.

Нагрузив карманы семечками, они пошли к суконному ряду. Шли неторопливо, солидно.

Вскоре Сережка держал в руках новый костюм. Мирон Васильевич, строгий и придирчивый, заставил одеть обнову, поворачивал то спиной, то боком, дергал за полы пиджака и поминутно спрашивал Саньку и Андрея:

— Ну, как? Сойдет?

Минута была торжественная. Ребята тоже были очень серьезными и с ответами не торопились. Трогали пальцами пиджак, отходили в сторону, издали окидывали Сережкину фигуру и только тогда уж осторожно говорили:

— Да так, ничего… Вещь как будто подходящая…

Продавец видел, что имеет дело с солидными покупателями, поэтому не торопил с выбором, а предлагал:

— Может быть, вот этот костюм посмотрите? Молодому человеку коричневый больше к лицу.

— Как же коричневый, если у нас у всех темно-синие? — удивился Мирон Васильевич. — Пусть и у него такой будет.

Наконец костюм аккуратно уложили в пакет. Сережке хотелось плясать, прыгать, как мальчишке. Куплена первая вещь на деньги, заработанные самим.

Мирон Васильевич поглядел на него и поморщился:

— Фу! Не желаю видеть тебя в старом наряде.

Они тут же в магазине скрылись за ширму. Через минуту Сережка вынырнул оттуда в новеньком костюме.

— Ну вот, теперь ты похож на рабочего, — удовлетворенно сказал Мирон Васильевич. — А бывшую свою одежонку сверни. Пойдем-ка в одно место.

Мирон Васильевич привел недоумевающего Сережку к ларьку, где принимали утильсырье. Подал ему пакет, захваченный из дома. Приказал:

— Разверни.

В руках Сережки оказался его старенький, много раз залатанный лыжный костюм. Сережка вручил его сборщику утиля:

— Прошу принять мое прошлое.

Цена этого прошлого оказалась копеечная. Медяков едва хватило на разноцветную погремушку для младшего ребенка Панковых. Взяли еще две маленькие куклы в пестрых платьях. За них пришлось доплачивать.

Угрюмому и равнодушному приемщику утиля было невдомек, какое важное событие происходило сегодня в жизни Сережки Трубникова. Вручая голубоглазые куклы, он спросил простуженным басом:

— Женка двойню принесла?

— Не женат по причине малолетства.

— А куклы для кого берешь? Для себя?

— Хочу подарить милиционеру.

— Чудак! — отозвался приемщик.

Сережка еще что-то хотел сморозить в ответ, но, обернувшись, увидел, как вдруг заколыхалась базарная толпа. Милиционер вел за руку грязного подростка и выговаривал ему:

— Опять смотался из детдома? Опять к карманам потянуло?

— Последний раз, дяденька… Больше не буду, — хныкал тот.

— Знаем мы вашего брата!

Сережка знал этого беспризорника — Петьку Хомутова. У паренька, как и у Сережки, была нелегкая судьба.

— Товарищ милиционер, можно на минуточку, — почтительно обратился Сережка к милиционеру. И к Панкову: — Мирон Васильевич, ведь я такой же был?

— Точно, — согласился Панков. — Знаете, товарищ милиционер, разрешите нам забрать с собой этого пацана?

Беседа была непродолжительной. Милиционер отпустил Петьку, для порядку пригрозив пальцем:

— Смотри, не балуй, в хорошие руки отдаю!

Петька скоро пришел в себя. Он с восхищением разглядывал Сережку:

— Какой ты нарядный стал! Жених вроде. Работаешь где-нибудь?

— А как же! На заводе, в мартене, — гордо ответил Сережка. — Вот что, друг. Это позор — такому хорошему парню пропадать на базаре. Бросай свое ремесло. Иди к нам на завод.

— Верно! — подхватил Санька.

— Правильно! — одобрил Мирон Васильевич.

А Сережка, ободренный дружеской поддержкой своих друзей, продолжал:

— Рабочий — это, брат, такая сила! Они все могут! Честное слово, иди к нам, Петька. Знаешь, какие у нас ребята? Вот какие! — и он широким жестом показал на друзей — товарищей своих — Саньку Брагина, Гриньку Вохминцева, Андрея Панкова.

Петька улыбнулся. И вдруг с размаху шлепнул ладонью по Сережкиной руке:

— Идет!

А. Головин

СТИХОТВОРЕНИЕ

Н. Кутов

СТИХОТВОРЕНИЕ