Андрей Снежков учится жить

Спускаясь по ступенькам, пронзительно потрескивающим от мороза, Маша увидела выходившую из коровника Катерину.

— Мареюшка, обожди! — крикнула Катерина и заспешила к ней навстречу, держа в слегка отставленной в сторону руке тяжелую дойницу.

Невестка остановилась перед Машей, обдавая ее приятным, смешанным запахом парного молока и сена, и, кивнув на сверток, который та прижимала к груди, спросила:

— Ты уж подарки несешь?

— Подарки, — ответила Маша. — Кисеты, пару теплого белья да шерстяной свитер.

— Постой тут, я сейчас, — сказал Катерина и гулко застучала по ступенькам подошвами солдатских ботинок.

Через минуту она выбежала из сеней, волоча за собой большой, чем-то набитый мешок.

— Смотри только батюшке ни-ни, — шепотком зачастила Катерина. — Тут Костенькин полушубок. Тот, что перед войной купили... И надевал-то всего раза два, на праздники.

Маша посмотрела на невестку удивленными глазами.

— Только бы вернулся, Мареюшка. Тогда новый наживем! — Катерина вздохнула, и разрумянившееся лицо ее покрылось паутиной мелких морщинок. — Я помогу тебе, донести до конторы, а с Колечкой пока Алешка побудет.

— Ну, что ты! Совсем и не тяжело, — сказала Маша, поднимая с земли мешок.

Сотрудницы бухгалтерии встретили Машу шумными возгласами:

— О наступлений наших под Сталинградом слышала?

— Девушки, да у Машеньки целый мешок подарков!

— Покажи скорее, что принесла.

Бесцеремонно расталкивая всех, к Маше подошла Валентина Семенова.

— Представься нынче всю ночь не спала. То плакать начну, то смеяться, — закричала подруга и чмокнула смущенную, улыбающуюся Машу в губы.

Маша уже совсем поправилась. Быстрая утомляемость, легкие головокружения, которые она испытывала в первое время после болезни, вскоре исчезли, и Маша чувствовала, как с каждым днем к ней все больше и больше возвращаются силы.

И завтракала и обедала она теперь хорошо, расхваливая Катерину за ее умение вкусно готовить. Во всем находила она что-нибудь привлекательное, новое: и в сверкании снежных нетронутых сугробов, и в пронзительно щемящем голубоватом пятнышке на небе, вдруг появившемся между рыхлыми серыми тучами, и в улыбке Коленьки, с ее помощью сделавшего по комнате первые четыре шага и очень довольного этим.

Давно никто не видел Машу такой жизнерадостной, такой непоседливой. А ей все чего-то хотелось исключительного, какой-то живой, большой работы, которой она могла бы по-настоящему увлечься и отдавать все свои молодые силы.

Возвращаясь домой из конторы, она подолгу нянчилась с мальчиком, помотала Катерине по дому.

В этот вечер после обеда Маша мыла полы, а потом, закончив уборку, отдыхала. Перед ужином к ней зашла Катерина.

— Садись, Катюша, — предложила Маша. — Читаю вот роман «Сестра Керри». О бедной американской девушке, о ее мытарствах. До чего же трогательно написано... ты представить себе не можешь!

— Хорошо тебе, Мареюшка! А я вот... Получу когда от мужа письмо и целый день мусолю его, — Катерина вздохнула, морща в горькой усмешке тонкие губы. — Рано пришлось в детстве школу бросить.

— А ты знаешь, Катюша, — заговорила Маша, порывисто вставая, — я тебе помогу учиться. Хочешь? Это не так уж трудно...

— Выдумываешь! Легко ли мне теперь... Годы-то не те, — перебивая невестку, сказала Катерина, расправляя на коленях пестрый фартук. — Как-то Егор меня уговаривал, да я отругала его тогда... чтобы не приставал!

Остановившись около Катерины, Маша ласково заглянула ей в лицо:

— А ты не бойся, не бойся, говорю тебе! Если будем заниматься, ну скажем, через день, то к маю ты и писать и читать хорошо научишься. Правду говорю!

— Возилась у печки с горшками и нужды не было в грамоте, — вздохнув, проговорила Катерина. — А на бакене стала с батюшкой работать заместо Кости... Приезжает старшина. А я одна дежурю. «Покажи, говорит, дневник. Что ты там о дежурстве записала?» А я глазами только моргаю. Совестно свои закорючки показывать. Или при закрытии навигации. Приказ привез старшина. Благодарственное слово про нас с батюшкой прописано, и подпись надо поставить. Батюшка хоть и не шибко письменность одолел, а все же расписался быстро, а я царапала, царапала...

Катерина снова вздохнула и тоже встала.

— Пожалуй, и ужинать пора собирать... Заговорились мы тут с тобой.

— Завтра, Катюша, — сказала Маша, — завтра и начнем. Возьму в библиотеке учебники для взрослых и заниматься будем.

— Разве и в самом деле попытать? — нерешительно спросила невестка и шепотом добавила: — Ты, Мареюшка, нашим-то ни слова. Мы с тобой потихоньку... а то еще просмеют!

Когда в субботу Маша шла с работы домой, было уже совсем темно.

Морозило, а с Волги задувал острый, колючий ветришко.

Маша спрятала в муфту руки и уткнулась подбородком в пушистый воротник.

У ворот ее поджидала Катерина.

— Мареюшка, касатка! Письмо ведь пришло. От Костеньки моего!

— Да что ты, Катюша? Вот как хорошо! — обрадовалась Маша. — Я тебе говорила... О чем же пишет Константин Дмитриевич?

— Наградили, Машенька, моего муженька! Идем скорее, почитай мне сама. А то Егорка, баловник, из школы все не воротился, и батюшка тоже пропал... Алешка — и тот где-то бегает. И ты как на грех что-то припоздала. Извелась вся, поделиться радостью не с кем!

— У нас комсомольское собрание было. Вот и задержалась на полчасика, — говорила Маша, едва поспевая за невесткой. — А как Коленька, Катюша?

— Все забавлялась с ним. Возьмет в ручонки мячик, кинет и смеется. Угомонился только что, — невестка протянула Маше угольником сложенное письмо. Заметив приставшую к нему хлебную крошку, Катерина осторожно отколупнула ее ногтем, улыбнулась. — Читай скорее.

Маше пришлось читать письмо тут же, даже не раздевшись, потому что взволнованная Катерина не хотела больше ждать ни одной минуты.

Маша положила на стол исписанный крупным почерком листик из ученической тетрадки.

Катерина провела ладонью по письму. Мелкие сухие морщинки, рано избороздившие ее лицо, разгладились, и она вдруг вся как-то расцвела, помолодела.

— Так бы, кажись, до утра сидела и слушала! — сказала она. — Пробеги-ка еще, Мареюшка, уж больно ты складно читаешь.

В это время в избу вбежал запыхавшийся краснощекий Егор в потрепанном, порыжелом пиджаке нараспашку и сбитой на левое ухо шапке. С шумом захлопнув дверь, он бросил на лавку стопку учебников и тетрадей, опоясанных полосатым шарфом, и, сверкая темными бусинами озорных глаз, возбужденно закричал:

— А я чего скажу сейчас вам! К апрелю во всех домах радио заговорит! А на промысел оборудование для новой электростанции присылают!

— Слышали, слышали... Опоздал со своей новостью! — улыбнулась Маша.

Катерина, оглядев с головы до ног сына, покачала головой:

— И в кого ты растешь непутевым? Ну, разве можно так ходить, долго ли простыть?

— Что ты, мам, мне жарко! — усмехнулся Егор, нетерпеливо сбрасывая с себя пиджак.

— Обожди раздеваться. Иди Алешку-пострела разыщи, — напуская на себя строгость, сказала Катерина. — Попрошу ужо Мареюшку написать отцу, как от рук оба отбиваетесь, тогда узнаете.