Двор. Книга 2

Все дни, пока улаживали дело, Дина Варгафтик тысячу раз клялась памятью своего Гриши, пусть ее озолотят, больше она не будет такой дурой, чтобы подставлять голову ради чужого счастья.

В воскресенье вечером Полина Исаевна сидела дома и пекла пирог с повидлом к Новому году, Иона Овсеич пригласил к себе Клаву Ивановну и сказал:

— Малая, первый раз, начиная с двадцать четвертого года, ты меня обманула.

При чем здесь обман, Клава Ивановна хлопнула себя рукой по колену, просто у Дегтяря столько забот, что без того хватает.

— Малая, — повторил Иона Овсеич, — первый раз, начиная с двадцать четвертого года, когда тебя выдвинули в актив, ты меня обманула. Малая, кому я могу теперь верить?

Клава Ивановна опять хлопнула себя, но ответить не успела, позвонила дворничка Лебедева и прямо с порога, лицо бледное, как стена, голова трясется, сказала шепотом:

— Котляра берут. Черный ворон приехал. Котляра берут. Клава Ивановна и Полина Исаевна остались сидеть на месте, словно напал столбняк, Иона Овсеич подошел к окну и посмотрел вниз: у ворот стоял темно-синий автофургон, шофер натягивал на радиатор капот, чтобы не стыл на морозе.

VII

На площади Советской Армии, в том месте, где берут свое начало три улицы — Горького, Толстого и Подбельского, — город получил хороший подарок: стеклянную карту таких огромных размеров, какие бывают только в сказках. На карте были отмечены главные пункты великих строек коммунизма, которые, наряду с лесонасаждениями, вошли в общий грандиозный, невиданный еще в истории, план преобразования природы. Главные реки, каналы и водохранилища были нарисованы такой яркой лазоревой краской, что даже настоящее море не могло идти с ними в сравнение. Вечером, когда стемнело, на берегах загорелись красные звезды — будущие гидростанции с годовой выработкой в миллиарды киловатт-часов электроэнергии. Немного позади, примерно в двух метрах, поставили плетеное кресло из железобетона, в кресле, положив руки на подлокотники, сидел товарищ Сталин и задумчиво смотрел вдаль.

Вокруг карты целый день, с утра до самого вечера, гоняли на велосипедах дети, молодые мамы, чтобы внести немножко порядка, устраивали соревнование, кто раньше объедет, снимали победителей с велосипедов и высоко поднимали в воздух. На несколько минут движение останавливалось, страсти утихали, люди аплодировали победителям, потом все повторялось сначала.

Спустя несколько дней, рядом с картой была оборудована станция детской дороги, которую обслуживал фургон с двумя пони в упряжке. Фургон был желтый с большими красными солнцами на боку.

Клава Ивановна, когда первый раз увидела эту красоту, предложила в обязательном порядке провести экскурсию всем двором, а то каждый в отдельности растранжирит свое время на всякие пустяки и для самого главного уже не хватит. Иона Овсеич улыбнулся: Малая хочет, чтобы все люди смотрели на мир ее глазами. Клава Ивановна ответила, она ничего не хочет, она просто хочет, чтобы люди получили удовольствие и увидели воочию, как планы превращаются в жизнь.

Иона Овсеич опять улыбнулся и сказал: хорошо, пусть Малая попробует организовать экскурсию и поведет весь двор на Соборную площадь, то есть Советской Армии, а экскурсовода он берет на себя. Имеется только одна-единственная просьба — предупредить хотя бы за день.

Через неделю Клава Ивановна зашла к Дегтярю и признала, что он был прав: все соседи, когда она им предлагала экскурсию на площадь Советской Армии, смеялись, как Ваньки-рутютю, и отвечали, что на Соборную площадь ходят гулять, а с экскурсией надо ехать в Крым, на Кавказ или в Ленинград, где стоит крейсер «Аврора».

— Малая, — покачал головой Дегтярь, — они по-своему правы, и если мы не нашли к ним дорогу — это наша вина.

— Моя, ты хочешь сказать, — подхватила Клава Ивановна. — А я тебе отвечу: надо было не уговаривать, а пройти со списком по квартирам, указать день, час, и пусть каждый распишется против своей фамилии.

— А потом, — Иона Овсеич прищурил правый глаз, — пригласить милиционера, построить весь двор парами, пусть возьмутся за ручки, и повести.

Клава Ивановна полминуты молчала, тяжело вздохнула и сказала: хорошо, она старая дура, она уже ничего не понимает, но надо же с людьми работать. Или, может быть, уже не надо с людьми работать?

— Малая, — Иона Овсеич смотрел в упор, глаза были печальные, — три года назад, когда стоял вопрос, форпост или квартира для Чеперухи, мы допустили преступное малодушие, и сегодня нам негде собраться и открыто, по душам, поговорить с людьми. Это можно было предвидеть.

Да, пожала плечами Клава Ивановна, Дегтярь предвидел, но кто мог думать, что затянется на три года.

— Малая, — прошептал Иона Овсеич, — затянется больше, чем на три года.

Клава Ивановна тихо застонала: три года! Ефим Граник по-прежнему ютится в своей каморке, а его Лизочка живет у чужих людей.

— При чем здесь Ефим, при чем здесь Лизочка! — рассердился Иона Овсеич. — С людьми надо сегодня работать в десять раз, в сто раз больше, чем вчера, а условия нам никто создавать не будет — мы сами должны создавать себе условия.

Иона Овсеич поднялся, засунул большой палец под борт пиджака и стал быстро ходить из угла в угол.

— Малая, — сказал Иона Овсеич, — слушай меня внимательно. Сейчас ты зайдешь к Ефиму, и пусть при тебе напишет объявление, что на выходной день назначается воскресник по благоустройству двора. Детали наметим потом, а сейчас не откладывай в долгий ящик. Объявление надо написать красиво: в одном углу каштан, в другом — акация, а на самом верху елочка, как возле кремлевской стены. Кто имеет дома лопату, топор, пусть принесет, а кто не имеет, надо где-нибудь занять.

На другой день в подъезде повесили объявление, в воскресенье рано утром дворничка Лебедева зашла к каждому в отдельности и напомнила еще раз. Старый Чеперуха поехал двенадцатым номером трамвая в Валиховский переулок, где возле большой анатомки стоял в конюшне Мальчик, запряг его и направился в питомник за саженцами: Иона Овсеич договорился заблаговременно, через Сталинский райисполком, и теперь надо было только забрать.

В девять-полдесятого люди собрались во дворе, Иона Овсеич поздоровался, спросил, как спалось, и всем, кто не доспал, дал гарантию, что после работы на свежем воздухе доберут с лихвой. Катерина засмеялась и сказала, дай бог нашим бабам свое получить, Марина Бирюк тоже засмеялась, а остальные слушали молча и ждали.

— Товарищи, — обратился Иона Овсеич, — мы все здесь грамотные, и не нужно лишний раз объяснять, что преобразование природы, которое захватило всю страну от края и до края, касается не только тех, кто проживает в условиях сельской местности, но непосредственно затрагивает и нас с вами, то есть город. Пройдитесь по Александровским садикам на проспекте Сталина, и вы за голову схватитесь, сколько каштанов валяется зря на земле в то время, когда эти бесценные семена должны дать побеги молодым деревьям, а те, в свою очередь, защитят нас от степного суховея, прочистят наши легкие и укроют от палящего солнца в знойный день.

— А с гипертонией, — крикнула Клава Ивановна, — вообще нельзя сидеть на солнце!

Иона Овсеич одобрительно кивнул головой и сделал рукой знак, чтобы его не перебивали.

— Пройдитесь в парке Шевченко, — Иона Овсеич погрозил пальцем, — и вы своими глазами увидите, как могучий дуб, этот царь степей, роняет на траву свои желуди, которые у нас на Одесщине дороже золота, а многие дети даже не знают, какой они имеют внешний вид!

Степа Хомицкий засмеялся:

— А ты спроси у нас, кто здесь видел живого желудя?

— Твоя правда, Степан, — горько улыбнулся товарищ Дегтярь, — но, как говорится, так было — так больше не будет! Народ — хозяин в своем доме, и всякому терпению приходит конец. Сегодня мы собрались на свой воскресник, который лишь маленькая частица, незаметный винтик в общесоюзном плане преобразования природы. Сто двадцать тысяч га государственных лесополос плюс шесть миллионов га совхозно-колхозных лесополос, плюс тридцать миллиардов штук лесопосадочного материала — такова картина по стране!