У черты заката. Ступи за ограду

Дон Луис задумчиво пожевал свою черную сигарку.

— Пожалуй… Так будет разумнее. Чем раньше, тем лучше. Владелец не слишком любопытен?

— А черт его знает, я встречался-то с ним всего два раза. В любом случае его там не будет… А на эти дни придумайте, что говорить, если станет расспрашивать. В общем, я с ним договорюсь, вы позвоните мне завтра к вечеру. Или зайдите, если будете поблизости.

— Я позвоню.

— Прекрасно. А сейчас давайте прикончим бутылку. — Жерару уже начинал нравиться этот спокойный, немногословный человек. — Если чилийское вино вам по вкусу.

— Да у меня, знаете, вкус не слишком избалован, — усмехнулся Хуарес. — А вообще чилийские вина хороши. Давно вы здесь?

— В Америке? Два года.

— А-а, новичок. Как говорится — «зеленый гринго», не в обиду вам будь сказано. — У глаз дона Луиса собрались морщинки. — А хорошо говорите по-кастильски. Долго учили?

— Вообще не учил. Так, просто на слух.

— Значит, у вас способности. Я тут знаю людей — по двадцать лет живут, а говорят хуже.

Его глаза встретились со взглядом Жерара, задержались на пару секунд и скользнули в сторону.

— Ваша работа? — спросил он, кивнув на висящую на стене акварель.

— Нет, я пишу маслом…

— Так, так… Кстати, сеньор Бюиссонье, вам даже неинтересно, что такого натворил человек, которого вы будете прятать?

Жерар, занятый чисткой мундштука трубки, поднял голову и удивленно глянул на Хуареса:

— Мне никогда не задавали таких вопросов самому, когда прятали во время войны, и я тоже не собираюсь их задавать… Это не мое дело, что вы там натворили. За вас просил дон Хесус — этого достаточно… А то, что вы не фашист, вытекает из вашего прошлого — Интербригада, тарбский лагерь и так далее. Я не профессиональный конспиратор, сеньор Хуарес, но и не такой дурак, чтобы не уметь вести себя в известных случаях.

— Да вы не обижайтесь, — добродушно сказал дон Луис. — А теперь кроме шуток, сеньор Бюиссонье. Ценю вашу скромность и все такое, но чтобы было спокойнее, я вам скажу вот что. Полиция меня не разыскивает, она даже не знает, что я в столице. Если узнает, то Огненная Земля мне обеспечена, и надолго. А мне нужно побыть здесь несколько ближайших месяцев… чтобы устроить кое-какие дела.

— Очень рад, если смогу оказаться полезен. Меня только удивляет одно…

— Да?

— Только не истолкуйте мой вопрос превратно. Неужели так трудно спрятаться в Байресе, что вы вынуждены прибегать к помощи незнакомого человека? Черт побери, я всегда считал, что в этом Вавилоне можно затеряться буквально как иголка в сене и ни один дьявол тебя не сыщет… Четырехмиллионный город — и никакой регистрации по месту жительства, никаких адресных столов…

Дон Луис улыбнулся:

— Просто вы не знаете, что такое наша федеральная полиция, сеньор Бюиссонье. Специалисты считают ее одной из лучших в мире. Да иначе и быть не может — к нам год за годом съезжалось жулье со всей Европы, — да мы бы здесь пропали без умелой полиции! Ну а вот мне приходится от нее прятаться. Нет, это не так просто, как вам кажется. Ясно, — он пожал плечами, — у меня есть друзья в городе. Но они все живут как под стеклышком, сами понимаете… Остановись я у любого из них, и завтра же это станет известно на улице Морено [20]. Мы большие друзья с братом дона Хесуса, вот он и сказал мне о вас… Это вы помогли тогда устроить девочку в санаторий?

— Я достал ему небольшое пособие… через фонд Эвы Перон.

— Ну, словом, он мне о вас наговорил много хорошего… Иначе я бы, понятно, поискал другой выход. Нет, в Буэнос-Айресе не так легко спрятаться…

Они сидели друг против друга, разделенные низким столиком, на котором стояло вино, пепельница и жестянка с табаком. Жерар обратил внимание на руки своего нового знакомца — небольшие, как обычно у аргентинцев, и сильно загорелые, они как-то особенно спокойно лежали на подлокотниках кресла, почти не шевелясь и лишь изредка подчеркивая ту или иную фразу сдержанными движениями пальцев. «Первый аргентинец, который скупится на жесты, — подумал Жерар. — Очевидно, привычка к профессиональной скрытности. Интересно, чем он вообще занимается, кроме заговоров…»

— Вам уже приходилось когда-нибудь быть садовником? — спросил он. — Не подумайте только, что я боюсь за свой сад…

— Я бы на вашем месте определенно боялся, но могу вас успокоить. Мне приходилось быть и садовником.

Жерар улыбнулся и покачал головой.

— А ведь любопытно, черт возьми! Я, пожалуй, впервые сижу вот так с настоящим, живым конспиратором-профессионалом. Во время войны конспирироваться приходилось нам всем, но то была любительская работа и к тому же временная. А у вас…

— А что у меня? — смешливо прищурился дои Луис. — Я ведь, каррамба, тоже надеюсь, что это у меня временное занятие, ха-ха-ха!

Жерар тоже рассмеялся. Взяв бутылку, он посмотрел ее на свет и разлил вино по стаканам.

— Выпьем за то, чтобы ваша надежда сбылась как можно скорее, сеньор Хуарес.

— Хороший тост, сеньор Бюиссонье, спасибо. — Дон Луис выпил и разгладил усы. — Правда, мы занимаемся нашим делом в лучших условиях, нежели приходилось вам во время нацистской оккупации. Вы были в Сопротивлении?

— Да, не очень долго.

— Так вот, нам, конечно, легче. И потом у нас… — Правая рука дона Луиса, вернувшаяся на подлокотник, чуть приподнялась и шевельнула пальцами, словно что-то нащупывая. — У нас несколько иные задачи и иные методы. Кстати, вы не думайте, что те дела, ради которых я приехал в столицу, так уж романтичны. Обычная профсоюзная политика, которую приходится прятать в подполье только в таких странах, как сегодняшняя Аргентина. Так что вашей кинте не грозит опасность превратиться в тайный склад оружия… И даже явок там не будет.

— Даже явок? — в тон собеседнику переспросил Жерар. — Ну, тогда я могу спать спокойно.

— Да, вполне, сеньор Бюиссонье, вполне спокойно можете спать. Одним словом, — сказал дон Луис, легонько хлопнув ладонью по подлокотнику, — вы оказываете мне помощь из сочувствия к подпольщику, так как знаете по себе, что это означает. Верно? Ну а если вдобавок к этому вы узнаете, что я еще и коммунист, — не передумаете?

— Да нет, почему же. Мне в маки приходилось встречаться с коммунистами, среди них были неплохие парни, Правда, мы часто спорили, но, в общем, уживались…

— Ну, с вами мы постараемся не спорить, — улыбнулся дон Луис. — Я не был уверен, стоит ли об этом говорить, но, пожалуй, так лучше. А? Нет, я ведь знаю, как некоторые люди относятся к коммунистам… С моей стороны было бы просто свинством скрыть от вас такую вещь.

Жерар пожал плечами. Открыв жестянку, он взял щепоть табака и рассеянно понюхал его.

— Могли и не говорить, но раз уж сказали — спасибо за доверие… Нет, я ничего не имею против коммунистов… Кроме, пожалуй, их нетерпимости к чужому мнению. С этим мне всегда было труднее всего мириться. Да я и не мирился…

— Значит, в отношении нетерпимости вы и сами были нетерпимы? — добродушно подмигнул дон Луис. — Вот видите, наверно, и они смотрели так же.

— И потом их отношение к искусству, — задумчиво продолжал Жерар, не расслышав последних слов собеседника. — Вы понимаете, больше всего мне приходилось спорить с ними именно об этом…

— Ну, мы с вами не будем, — повторил дон Луис. Откинувшись в своем кресле, он достал старомодные карманные часы и щелкнул крышкой. — Тут уж я просто побоялся бы, дон Херардо… спорить на такую тему, да еще со специалистом…

Щурясь, он махнул рукой и поднялся со стариковской неторопливостью. Встал и Жерар.

— Ну что ж, рад был познакомиться. Весьма вам признателен… Так я позвоню завтра? Дайте мне тогда ваш номерок…

— Сорок два, двадцать восемь, шестнадцать.

Дон Луис вытащил из кармана пухлую записную книжку и огрызок карандаша и стал записывать. В прихожей послышался шум открываемого замка, Жерар заметил, что карандаш на секунду замер и затем так же аккуратно продолжал выводить цифры.