Тьма сгущается перед рассветом

П е р в о е:

Усилить антиправительственную деятельность.

Для этого необходимо:

a) расширить сеть легионерских гнезд в стране;

b) создать видимость недовольства правительством Калинеску, которое попустительствует действиям коммунистов;

c) создать видимость готовящегося нападения большевистской России на Румынию;

d) любыми способами компрометировать коммунистов.

В т о р о е:

Не принимать никаких мер к освобождению господина Кодряну, так как нарушение обязательств, взятых правительством Калинеску, приведет к неизбежному и желательному для фюрера конфликту, в результате которого Румыния пойдет по новому пути.

Для, этого:

a) на пост капитана рейхсфюрер СС Гиммлер предлагает избрать господина Сима Хория;

b) господин Сима Хория должен впредь именоваться «Командующим легионерского движения»;

c) звание капитан, равно как и личность господина Кодряну, должны остаться символом великомученичества и патриотического самопожертвования во имя победы национальных идеалов!

Представитель германского посольства опустил руки по швам, щелкнул каблуками и, вскинув руку, выкрикнул:

— Хайль Гитлер!

Все четверо — Сима, Думитреску, Миронович и Заримба хором повторили «хайль», после чего воцарилась гробовая тишина, словно они решили уже сейчас почтить память погибшего «капитана».

— В крупной игре, братья легионеры, — медленно заговорил Заримба, — иногда жертвуют королевой, чтобы выиграть партию! Фюрер в своей искренней заботе о нашей Румынии готовится преподнести миру решающий мат! Игра крупная, братья легионеры, ответственная, решающая!. Будем же исполнительны, благоразумны и да ниспошлет нам свои дары всевышний!.. Да здравствует «Гвардия»! Да здравствует во веки наш великомученик «капитан»! Хайль Гитлер!

В комнате снова воцарилось молчание. Потом Хория Сима, как бы очнувшись, тихо сказал, что предпочел бы лучше положить свою голову, чем лишиться любимого «капитана». Однако идеалы «Гвардии» и интересы нации стоят превыше личных симпатий, любви и преданности… И он, Хория Сима, готов принять предложение фюрера!..

За то время, пока легионер Лулу Митреску успел проснуться, выкурить последнюю сигарету, протрезвиться и прийти к заключению, что его намерение побывать в кабачке на шоссе Жиану, а затем навестить Мими — сорвалось, — Заримба достал портрет Гитлера и положил его осторожно на стол. Рядом он поставил крест с барельефом «капитана» в центре.

Члены «Тайного совета» Думитреску и Миронович обменялись многозначительными взглядами, мол, «капитан» еще жив, а горбун уже причислил его к лику святых.

По одну сторону стола стали Думитреску и Миронович, по другую — Заримба и Доеринг. Хория Сима встал против портретов. Касаясь их левой рукой, а правую вскинув вверх, он начал давать присягу «Ф. К.» — «фюреру и капитану».

А Лулу никак не мог понять, куда девался добродетель? Знать бы раньше, он ни за что не пришел бы сюда. Лулу пошел было к выходу, но, к его удивлению, в дверях не оказалось ручки. Он попытался открыть дверь — тщетно. Только теперь Лулу понял, что шеф умышленно запер его. Он осмотрел комнату — окон не было. С трансильванского ковра, занимавшего всю стену, смотрел Гиммлер в эсэсовской форме с одним погоном, под который была продета портупея. Лулу удивился странной форме, но тут же вспомнил, что в «Зеленом доме» ему говорили, будто во всем мире только вождь эсэсовцев Генрих Гиммлер носит для отличия от остальных смертных — генералов, адмиралов и маршалов — единственный погон. Лулу это понравилось. Носить один погон! Забавно! Вдруг взгляд его упал на секретер, где рядом с бронзовым распятием скалил уцелевшие остатки зубов завернутый в целлофан человеческий череп. Лулу пожал плечами и отвел глаза. Потом снова покосился на череп. Ему стало как-то не по себе. Он не слышал, как бесшумно открылась дверь, а когда очнулся, в кресле сидел шеф так спокойно, будто он и не уходил из комнаты.

Заримба с улыбкой потрогал белоснежный накрахмаленный платочек, неизменно торчавший из кармашка, и сказал насмешливо:

— Вы, кажется, несколько задержались, господин лейтенант?

Лулу растерялся — и от неожиданного появления шефа и от его тона.

— Да… Нет, что вы!.. Собственно говоря…

— Ах да, дверь захлопнулась, — продолжал Заримба с таким видом, будто это произошло совершенно случайно. Но тут же улыбка сползла с лица парикмахера, и он продолжал строгим тоном.

— Если, господин Митреску, «Гвардия» авансировала вас званием лейтенанта, то вовсе не значит, что вы имеете право приходить сюда, как к себе домой. Только срочное, неотложное дело могло бы извинить вас. Ваш поступок нельзя расценить иначе, как нарушение метода работы, а следовательно, и присяги… К каким последствиям может привести нарушение присяги, надеюсь, господин лейтенант знает…

Лулу все казалось, что его добрый шеф шутит. Но когда Заримба подал ему листок бумаги и велел собственноручно написать о своем проступке, Лулу покраснел и молча сел писать. Случайно взглянув на секретер и снова увидев череп, он вздрогнул. Заримба перехватил его взгляд, улыбнулся и, вскинув руку, тихо произнес: «Хайль!».

Лулу вскочил и рявкнул:

— Хайль …итлер!

Заримба подошел к нему вплотную. Хотел положить по-приятельски руку на плечо, но увидел, что не достать. Тогда он прикоснулся желтой сморщенной рукой к груди легионера. Все выглядело, будто они по-прежнему друзья, хотя на этой работе «дело по делам, а суд по форме»…

— Теперь немного о деле, — сказал Заримба серьезно. — Вам, лейтенант Митреску, предполагается поручить важный участок работы — связь центра с филиалами, расположенными в пограничных районах страны. Работа будет сопряжена с трудностями и риском для жизни…

— Я офицер армии! — перебил Лулу. — Слово мое больше, чем святое!

— Вы, прежде-всего, легионер! А это превыше армии, — строго поправил его Заримба.

— Именно это я имел в виду, господин шеф! Все, что мне будет приказано, — я выполню. Слово чести офи… — Лулу осекся, но тут же поправился: — Слово чести легионера!

Заримба равнодушно произнес:

— Браво! Благодарю…

Лулу вскинул руку, но Заримба вдруг повернулся и вышел, снова захлопнув за собой дверь. Лулу так и остался с поднятой рукой и болезненно сморщенной физиономией… Перед приходом сюда он выпил бутылку вина и целый сифон сельтерской воды и теперь только и мечтал, как бы вырваться отсюда. Поглядев на открытый пюпитр секретера, где лежала бумага, на которой он сам написал свой приговор, Лулу тяжело вздохнул. Пропала Мими… Она же оказала: «Не позже десяти», а теперь уже двенадцать. Лулу размышлял, ждет ли его Мими или проводит время в номере какого-нибудь брюхастого волосатика. Впрочем — это, возможно, к лучшему. Волосатик может оказаться с набитым портмоне, а Мими не растеряется. Тогда и ему, возможно, удастся подразжиться. Судя по тому, как повернулось дело, шансы на получение «займа» скудные. А я еще называл его благодетелем, Христом!.. С Мими помирюсь… Загляну завтра. Правда, она снова заладит: «Киса — ты врун и шалопай», но не скажешь же ей, что весь вечер просидел с черепом. А деньжат придется все же где-нибудь раздобыть для начала, иначе не нащупаешь папенькиных сынков в кабаке. Но карты мне сегодня наврали, слово чести! Думал, раздобуду деньжат, а тут вдруг расписка, предупреждение, череп. Бр-р-р-р!.. Хотел подзанять малость у «благодетеля», а он меня сюда, к черепу… — Лулу осторожно взял его в руки. — Наверное, «чикнули» кого-нибудь. В затылке отверстие. Пулевое, конечно. Но к чему шеф держит его здесь? Талисман, может быть, какой? Вот бы показать его Мими! Завизжит на всю гостиницу… А я, дурак, думал, что он Христос!..

Мысли Лулу были прерваны звуком внезапно открывшейся двери, и в комнату ворвался среднего роста брюнет с усиками на бульдожьем лице и надорванным левым ухом.

Лулу его узнал, хотя ни разу прежде не видел. Это был тот самый Николай Думитреску, что несколько лет тому назад на вокзале в Синайе вместе со своими коллегами Кара-Нику и Никушором Белимаче убил премьер-министра Иона Георге Дука. Но Думитреску, по слухам, бежал в Германию. Его портреты тогда были во всех газетах. Лулу вскочил, вытянулся. Затем, выкинув быстрым движением руку вперед, прошептал: