Радиус взрыва неизвестен

— Согласен и на сына! — засмеялся адвокат. — Мне, признаться, картинка очень понравилась, и я не хотел бы, чтобы она висела в спальне у мистера Адамса. Он мне говорил, что предполагает поместить ее в спальне. Пусть картина лучше вернется в музей. Может, я с ней там еще увижусь! Пойду утешать моего доверителя.

Он отдал галантный поклон картине, потом помахал нам ручкой, сунул папку под мышку и пошел к двери. И я вдруг понял: совсем ни к чему было злиться на этого человека, он просто исполнял порученное ему малоприятное дело и теперь рад не меньше, чем мы сами.

— О наших догадках Адамсу не говорите! — окликнул его на пороге Гордеев.

— Что я, маленький? — обидчиво сказал адвокат. Он снова сделал свой смешной жест ручкой и исчез.

— Как поступить с картиной? — спросил таможенник, почтительно поглядывая на Гордеева, который, как видно, пробудил и в его черствой душе уважение к художеству.

— Вызовите хранителя местного музея и упакуйте ее под его наблюдением. Рассказывать о наших предположениях ему не стоит. Отправьте в Москву. Там мы произведем проверку и решим, как поступить с нею.

— А если этот Адамс не отступится?

— Он и сам, наверно, сообразил, что картина краденая. Просто верните затраченные им деньги. Не думаю, чтобы он стал протестовать. Эти «люди дела» понимают в искусстве меньше, чем в биржевых операциях. А в свою спальню он может повесить какого-нибудь модерниста… И позвоните, пожалуйста, на аэродром. Нам нужен ближайший самолет на Москву…

Самолет уходил утром. У нас был впереди целый день прогулок по городу, веселой болтовни, случайных наблюдений.

Я и Марта Кришьяновна провели этот день очень весело. Но Гордеев что-то притих. После обеда он часа на два покинул нас, а вернулся совсем сумрачным. Но мне не хотелось омрачать эти часы случайно выпавшего отдыха, тем более что в конце-то концов мы сделали отличное дело, и я не стал расспрашивать его.

Я сидел в номере Гордеевых, ожидая, когда Марта Кришьяновна соберется к ужину, как зазвонил телефон. Спрашивали меня.

Гордеев передал мне трубку. Слышался извиняющийся голос нашего знакомого адвоката. Он просил о встрече.

Мы с Гордеевым прошли ко мне. Адвокат уже топтался возле двери.

На этот раз он выглядел растерянным. Тщательно закрыв за собой двери, он прошел к окну, задернул штору и только тогда сказал:

— Ну, мой клиент, товарищи, танцует ковбойский танец с пистолетом! Он потребовал от меня предъявить иск вашему почтенному учреждению на двадцать тысяч рублей, которые заплатил за картину ее подлинному владельцу. Купчая на картину, нотариально оформленная, у него. Я снял с нее копию.

Адвокат вынул из портфеля бумагу и протянул мне. Это была оформленная и заверенная копия запродажной расписки на двадцать тысяч рублей, внесенных господином Адамсом гражданке Ивановой. И. Н., «паспорт… серия… номер… прописка…» — словом, ничего не было забыто. И картина называлась так же, как и в квитанции комиссионного магазина: «Копия с картины неизвестного итальянского художника — портрет женщины в красном…»

— Что же означала тогда эта комедия с комиссионным магазином? — раздраженно спросил я.

— Адамс объяснил, что картина была передана на комиссию в магазин по совету гражданки Ивановой. Иванова предупредила покупателя, что вывоз неизвестно где приобретенной картины будет затруднен. И Адамс согласился на эти условия.

— Но он уяснил, что купил краденое имущество?

— А он настаивает только на возврате мошеннически полученной с него суммы. Взыщете ли вы ее с этой «гражданки Ивановой», или оплатите за счет государства, ему все равно. Но, как я понял, судьба картины ему далеко не безразлична. В своем гневе он не удержался, буркнул, что сорвалось «выгодное дельце». Так что я посоветовал бы вам хранить ее получше! Как бы она снова не исчезла.

— Ну что ж, передайте ему, чтобы он действовал по закону, предъявил иск к «гражданке Ивановой», а уж мы его удовлетворим… когда поймаем эту торговку краденым…

— Значит, иск оформлять?

— Не только оформлять, но и тщательно защищать интересы вашего клиента. Ведь он-то потерял не только девятьсот двадцать рублей, что уплатил в магазине — уж там-то мы разберемся, как они «проводят» краденые картины, — и не только двадцать тысяч, которые дал Ивановой, но и те сто или двести тысяч долларов, которые надеялся получить со своего заказчика. Так что господина Адамса тоже надо пожалеть…

К адвокату вернулась его ехидная усмешечка. Уже спокойно собрал он свои документы и попрощался. Проводив его, я взглянул на молчаливого свидетеля этого разговора — Гордеева. Он выглядел так, как может выглядеть только дурное известие. С усилием сделав какое-то странное движение плечами, будто сбрасывая или, наоборот, принимая на себя тяжесть, он сказал:

— Какой-то коллекционер за рубежом усиленно собирает работы Эль Греко. А нам придется удвоить охрану наших сокровищ. Я звонил в Москву. Пропала «Мадонна Благородная»…

— Не принимайте этого близко к сердцу. Я привез вас сюда, надеясь обнаружить именно эту картину. А мы нашли другую…

— Я это понял, когда вспомнил ваше разочарование при взгляде на «Женщину в красном»… Но от этого нам не легче. Значит, этот «коллекционер» лучше нас знает наши хранилища! Ведь о пропаже «Женщины в красном» никто ничего не заявлял. А она, несомненно, выкрадена из какого-то музея! Как же это случилось?

— Я сообщил в управление. Там сейчас занимаются этим вопросом. Они найдут и «гражданку Иванову» и того болвана, который допустил потерю картины. Для него она, вероятно, до сих пор остается малоценной «копией»…

— На вашем месте я не был бы так спокоен. — Гордеев приглушенно вздохнул. — Если охота началась, она не окончится, пока охотник не убедится в том, что добычи не будет, или пока он не схватит эту добычу.

— Или пока не схватят его! Добыча-то в наших руках, а не в руках охотника, — довольно весело поддразнил я Гордеева.

Он промолчал, но я видел, что он очень взволнован. Однако за ужином держался спокойно. Должно быть, не хотел волновать своими переживаниями жену. Она-то ведь ничего не знала.

Утром мы вылетели в Москву.

И совершили вынужденную посадку в незнакомом городе, с рассказа о которой я и начал свою повесть.

5

И вот я сидел в своем номере гостиницы «Бристоль» в незнакомом мне городе и записывал для памяти историю с мистером Адамсом. — До назначенного Гербертом Брегманом времени оставалось не больше часа. Отложив перо, я уставился в стенку, за которой отдыхали сейчас Гордеевы. И вдруг мне показалось, что стена эта стеклянная: я отчетливо увидел все, что за нею делается.

Марта Кришьяновна, распустив свои пышные белокурые волосы и поддерживая их тяжелые волны на затылке так, словно они оттягивают голову назад, сидит за туалетным столиком и смотрит на свое отражение остановившимися глазами. Ей нужно сделать только несколько движений, чтобы сколоть прическу, но как раз на это и не хватает сил. Кажется, она сейчас уронит руки, волосы рассыплются по плечам, она склонит голову и зарыдает: для чего ей эта прическа? Кого она должна очаровывать? Мужа? Но вот он сидит рядом за письменным столом, уставившись в «Вечерние новости», и не видит ни строки — сплошные серые и черные пятна у него перед глазами. Они уже пытались поговорить о нечаянной встрече с Брегманом. Конечно, Гордеев не думает, что встреча эта намеренная, предрешенная, — столько-то здравого смысла у него есть, чтобы понимать: вынужденную посадку именно там, где находится Герберт, не спланируешь. Но и успокоить мужа Марта не может… Она действительно рада этой встрече и как только подумает о том, что через час увидит Герберта вновь, в глазах появляется беспокойный блеск, которого не скроешь ничем, разве только сидеть вот так, уставившись в одну точку, или просто прикрыть глаза ладонями. И она испуганно отпускает волосы и прячет лицо в ладонях.