Космонавты живут на земле

Шевеля губами, перечитал он надпись и вдруг с яростью разорвал письмо на мелкие клочки. Потом кинул их в стоявшую рядом урну, над которой розовела жестяная дощечка: «Окурки и мусор бросать сюда».

2

Алексею исполнилось уже одиннадцать лет, а его мать все еще ждала мужа. Давно многие вдовы в округе, кто как мог, определили свои судьбы, а она все ждала. В свои тридцать восемь лет Алена Дмитриевна была еще хороша. Пышная до пояса коса так и осталась не обмененной ни на какие модные прически. Губы свои она только раз или два за всю жизнь, и то из озорства, подводила помадой, а в последние годы считала, что это для нее, вдовы, непристойно. Но, может, поэтому губы ее и не вяли...

Лишь в дни самых жарких полевых работ, чтобы не нарождались новые морщины (они и без того уже свились от горя в углах рта у Алены), она густо мазала лицо кислым молоком. И солнце ее щадило, не старило. Когда она, полногрудая и стройная, проходила в праздник по окраинным улицам или вечером на полевом стане пела с девушками песни, на нее заглядывался не один мужчина.

Работала после войны Алена Дмитриевна все в том же совхозе «Заря коммунизма», где в юности встретилась в полеводческой бригаде с веселым городским парнем, приехавшим в совхоз по комсомольской путевке из самого Ленинграда.

Помнится, дежурила она одна на стане, и появился неведомо откуда этот ладный, чуть запотевший парень, с такими бесшабашными синими глазами, что в них было страшно глядеть, — совсем как в глубокий колодец. Комбайн стоял рядом, в высокой сизой пшенице — она в тот год вымахала такой, что человека в полный рост могла спрятать.

— Эй, молодица, дай-ка попить! — крикнул комбайнер.

Она поднесла ему железный ковшик и молча смотрела, как черпал им парень из деревянного, перехваченного обручами бочонка студеную воду и жадно пил, так что по смуглой от загара шее убегали за расстегнутый воротник струйки.

— Ух, до чего и прелесть твоя вода! — сказал он, отдавая ковшик и норовя задержать ее руку в своей. — Еще разок прийти попить к тебе можно?

— Отчего же. Вода у нас волжская, бесплатная.

— А я знаю, красавица, — вдруг выпалил парень, — тебя Аленушкой кличут.

— Смотри ты, вещий какой! Кому Аленушка, а кому Алена Дмитриевна.

Ничего не ответил комбайнер, а вечером, когда за волжский бугор уже пряталось солнце и тени скользили по жнивью, разыскал ее в поле, отбил от подружек и, дерзко заглядывая в глаза, спросил:

— Слушай, ты веришь в любовь с первого взгляда? Так это она ко мне пришла. Не сыщу я больше такой, как ты, если тебя потеряю. Иди за меня. Завтра же в загс явимся.

— Так ты и ступай один в этот самый загс, — отрезала Алена.

Но никакие насмешки не могли сломить упрямого парня. Стал он услужливым и кротким, ласковым и неназойливым, как иные кавалеры, добивавшиеся Алениного расположения. За лето Павел так понравился Алене, что всем было ясно — после уборки не миновать свадьбы.

Так оно и случилось. Легко и счастливо зажили молодые. У Павлуши были золотые руки, перед которыми ничто не могло устоять. Не без помощи дружков поставил он на окраине Верхневолжска небольшой светлый домишко с голубыми наличниками, на премиальные обзавелся мебелью: что купил, что сам смастерил. Даже самодельный радиоприемник осилил и поставил в самой большой комнате. Словом, хоть петь, хоть работать, хоть любить — был он щедрой души человек.

В конце сорокового почувствовала себя Алена Дмитриевна тяжелой, и Павел не знал, куда деваться от радости. А потом пыльная фронтовая дорога властно позвала его, как и всех других парней и мужиков Верхневолжска. Родила Алена в горькую, лихую осень сорок первого... Вместо подарка на крестины сына прислал отец армейскую газету со своей фотографией на первой странице. Он был снят в полном танкистском облачении, а короткая подпись гласила, что в боях под Можайском командир среднего танка лейтенант Павел Горелов уничтожил десять вражеских орудий и награжден за это орденом Боевого Красного Знамени.

Она тогда прослезилась от радости, что он жив и здоров, и всю ночь думала о том, как много еще таких боев предстоит перенести ее Павлуше.

Когда появлялся на их улице старый хромой почтальон Яков, она вздрагивала, боясь, что вместо письма получит дурное известие. Но время шло, а от мужа по-прежнему приходили короткие ласковые письма. Подрастал Алешка. Ему было около года, когда вдруг в душную августовскую ночь усталая после полевых работ Алена была разбужена громким стуком. В легкой рубашке, босиком, она выбежала в сенцы, задыхаясь от радостного предчувствия, спросила:

— Кто?

И услышала такой незабытый голос:

— Да открывай, не бойся, Аленушка. Я это.

Она так долго шарила в темноте, силясь сбросить три крючка и цепочку, что он засмеялся:

— Да что ты, или засов забыла снять?

— Руки дрожат, Павлуша...

— Не надо, ласточка. Живой я, здоровый, не волнуйся только.

Когда в проеме двери на фоне высокого звездного неба увидела Алена окутанную сумерками фигуру мужа с заплечным солдатским вещевым мешком, охнула, чуть не ударилась о дверной косяк. Неподатливыми руками ввела мужа в дом, разула, раздела. Сколько радости испытала она той ночью! Оказывается, Павел был отпущен на побывку за какой-то новый подвиг, и только на двое суток. Утром он брал на руки розового Алешку, щекотал колючей щекой и, жмурясь от счастья, рычал, приговаривая:

— Медведь пришел, парень.

Два дня побывки! Пролетели они мигом. А потом в такую же душную ночь Алена снова проводила мужа на фронт. И растаяла в сумерках высокая солдатская фигура.

Осенью сорок третьего она получила похоронную. Товарищи Павла рассказали в письме, что его танк был подожжен термитным снарядом и, не выходя из боя, врезался в дот, мешавший продвижению пехотинцев.

Хромой Яков три дня не решался переступить порог ее дома, а как только вошел, она сразу все поняла по его виновато опущенным глазам.

— Ты тово, Алена Дмитриевна... — хрипло пробормотал старик, — ты это самое... не больно убивайся-то. Всякое на фронте случается. Иной раз человека погибшим считают, а он жив... сквозь пламя, и воду, и огненные реки пробьется. Ты повремени убиваться. И потом сыночек у тебя какой, Алена! Кто же ему крылышки отрастит, если мать этак убиваться будет... Не у одной тебя горе, доченька. До всего народа добралось оно в эти годы.

И она была благодарна Якову за добрые слова. И долгие годы после этого старалась себя уверить, что, может, не все еще потеряно и что муж ее терпит беды и лишения в фашистских лагерях, а потом вернется. Дважды за Алену Дмитриевну сватались. И оба раза она выходила к сватам в черном траурном платье, сшитом на первую годовщину гибели Павла... Надежда еще теплила в ней слабые, не убитые временем ростки. Но в 1952 году, накопив деньжонок, вместе с подросшим Алешей она поехала на Украину и действительно на берегу Днепра, около деревни, указанной в похоронной, нашла серый гранитный обелиск... Надпись на нем не оставляла больше никаких сомнений: «Здесь 12.9.1943 года геройски погиб танковый экипаж в составе старшего лейтенанта П. Н. Горелова, механика-водителя старшины Боровых Г. X. и башенного стрелка Косенко А. Г. Вечная память героям!»

Она села на небольшой пригорок. Алеша, сжав кулачки, остался стоять и не вытирал слез, катившихся по загорелым щекам. Он не всхлипывал, стоял молча, будто вслушивался, как гудит под крутояром растревоженный седой Днепр и как, задевая крыльями гребни волн, кричат чайки.

Вот в этот день и погасли окончательно слабые ростки надежды в душе у Алены Дмитриевны. Весной следующего года вышла она замуж за старшего агронома совхоза, вдового сорокапятилетнего Никиту Петровича Крылова. Был он лысоват, низкоросл, но лицом недурен, и настрадавшаяся за долгие годы вдовьей своей жизни Алена надеялась если не на любовь, то на доброе отношение и ласку. И все, может быть, между ними так бы и было, если бы не Алешка. Она долго скрывала от мальчика правду. Когда агроном все "чаще и чаще стал наведываться в голубенький домик на Огородной, Алеша не задал матери ни одного вопроса. С угрюмым любопытством приглядывался он к малознакомому пожилому мужчине, и в глазах у него появлялась недетская печаль. Соседки уговорили Алену Дмитриевну отвести в день свадьбы сына к дальней родственнице, жившей на другом конце Верхневолжска.