Том 1. Камни под водой

— Понял… И как только вы в одиночку смогли все это принять и погрузить?

— Сам удивляюсь.

— Душно, товарищ капитан, здесь… Разрешите, я еще одну лючину отодвину?

Вольнов не ответил. Ему вдруг захотелось бросить всю эту груду неразобранной, плюнуть и уйти в город, в Петрозаводский городской сад и посидеть там на зеленой скамейке под пыльной листвой, послушать песенки с танцплощадки или почитать газеты в читальном павильоне.

Боцман, утопая сапогами в грудах ватных подушек, пробрался по трюму к комингсу, одной рукой поднял и отодвинул тяжелую лючину. Стало светлее. На потной, мускулистой спине боцмана заблестели капли пота.

Боцман шумно подышал в люк, вернулся, присел на корточки возле Вольнова и спросил:

— Воскресенье сегодня, да, товарищ капитан?

— Это точно.

Рябое, как луна в телескопе, лицо боцмана засветилось надеждой.

— Не сияй, Боб Степанович, — сказал Вольнов. — Все воскресенья до самой Камчатки будут теперь для нас понедельниками.

— Есть, — сказал боцман. И потух.

— Рукавицы с кожаными наладонниками?

И все пошло по-старому. Вольнов смотрел в ведомость и ставил птички возле наименований предметов, а боцман лазал по загроможденному до самой палубы трюму, отыскивал и считал вещи.

Часам к пяти вечера они закончили проверять снабжение. Не хватало, кроме флага, пары резиновых сапог, трех полотенец и десятка брезентовых рукавиц. Вольнов обозлился. Флагманский капитан заставил его принять снабжение на десять судов отряда, потому что на эти суда еще не прибыли команды, а склады отказывались хранить имущество. И все это барахло навалили без всякого разбора ему в трюм. И кладовщики, конечно, обжулили его рублей на шестьсот. Вольнов даже не ругался. Он тихо сидел на ящике с мылом и время от времени повторял:

— Ищи, боцман, резиновые сапоги!.. Ищи, боцманмат, рукавицы!.. Вперед на запад, Боб!.. Не могли же они меня так надуть… Я, конечно, хреновый интендант, но…

Боцман деловито сопел и копал в разных углах трюма шурфы.

«Он похож на собаку, — думал Вольнов. — Только совсем другую, нежели Айк. На коротконогую собаку с длинными ушами. Есть такие лохматые добродушные собаки, которых можно за хвост таскать сколько душе угодно. Они обожают выкапывать мышей из нор… Они упрямы и честны, но малость незадачливы. А вообще он славный парень…»

— Боб, — сказал Вольнов. — Хватит искать. Давай-ка, вылезем и покурим.

Боцман сразу же перестал рыться в груде спасательных кругов, вытер со лба пот и сказал:

— И вот здесь, в этом трюме, когда-нибудь будет биться рыба, да?

— Да, — сказал Вольнов, — обязательно.

Они вылезли на палубу сейнера, и Айк облобызал им сапоги.

Вечерело. Небо вспухло и посерело. Пахло сыростью, и это было приятно после духоты трюма. Вдоль причалов судостроительной верфи покачивались десятки других таких же маленьких сейнеров. Похожих друг на друга, как бывают похожи только близнецы. Скрытый мысами Петрозаводск ничем не выказывал своего присутствия. На востоке, над Онежским озером повисла мутная завеса дождя. Завеса приближалась. Перед ней спешил ветер, рябил воду. Из трубы лесопильной фабрики дым шел вниз, а не вверх, и окутывал хилые елки на холмах. С другой стороны причала, у входа в ковш судоверфи, торчали из воды останки деревянной баржи, похожие на старинную варяжскую ладью.

— Наши идут, товарищ капитан, — сказал боцман.

По причалу шли трое матросов с мешками на плечах. Позади них катился механик. Он нес какие-то шланги. А матросы тащили продукты. И все они торопились, поглядывая в сторону озера, в сторону приближающегося дождя.

— Называй меня Глебом Ивановичем, — сказал Вольнов. — И закрывай трюм. Намочит сейчас все дождем.

— Есть, Глеб Иванович, — послушно сказал боцман.

— Сосиски, сардельки, печенки и маленькие собачонки, — сказал Вольнов без улыбки. И боцман, и матросы были еще очень молоды. Они всего второй раз собирались идти в море. Они были курсантами средней мореходки, должны были набирать плавательный ценз и практиковаться на этом перегоне. И вот с ними предстояло идти через всю Арктику на Камчатку.

— Вы думаете, они сосиски и сардельки получали? — спросил боцман с наивной радостью.

Теперь Вольнов засмеялся.

— Сплошь печенки и маленькие собачонки, — повторил он. — Сплошь.

Боцман затягивал трюмный люк брезентом. Айк кусал его за штаны и мешал работать.

— Положи под брезент весло, — сказал Вольнов. — Тогда вода не будет скапливаться в провисе. Она будет скатываться, как с палатки. Все ясно?

— Ага, — сказал боцман.

«Из этого парня выйдет толк, — подумал Вольнов. — Он очень хочет стать настоящим моряком, и он им станет, даже если ему никто не будет помогать, потому что Боб умеет хотеть. Самое трудное в жизни — уметь чего-нибудь по-настоящему хотеть… Чекулин тоже станет хорошим моряком… А вот Корпускул — это вопрос. До чего же точно ребята умеют давать прозвища… „Корпускул есть Корпускул“, как сказал бы механик. И больше ничего не надо прибавлять. Он станет моряком, только если капитаны позаботятся об этом и не побоятся утруждать себя беспощадностью. Да, именно утруждать, потому что это совсем не легко и не просто быть беспощадным».

Вольнов смотрел на матросов. Первым шагал Чекулин — здоровый, с румянцем во всю щеку, мягкий, но физически сильный парень. Чувствовалось, что он вырос в дружной семье и любит родителей. Как-то по-особенному пахнет от тех юношей, которые жили с хорошей мамой и хорошим папой и хорошей младшей сестренкой. Такие парни любят писать письма и легко, без натуги их отправляют. Они не носят конверты с собой по две недели и не завязывают узелков на платке, чтобы не забыть их отправить.

— Боб, у Чекулина сестренка есть? — спросил Вольнов.

— Да, а вы откуда знаете? — сказал боцман. — Она этой зимой корью болела.

— Я, брат, все знаю, — сказал Вольнов. За Чекулиным, низко согнувшись под тяжестью мешка, шагал Корпускул. Фамилия его была Емельянов, но никто так его не называл. Он был бледный, не курил и больше всего на свете любил спать. «Скучный тип, как сплошной забор», — сказал о нем однажды боцман. Боцман сказал это прямо в лицо Емельянову, но тот даже не отмахнулся. Наплевать ему было на то, что он скучный.

— Пойду им навстречу, — сказал боцман. — У Корпускула, видно, мешок сильно тяжелый.

Он накинул ватник на голые плечи и полез на причал.

— Механику помогите, — сказал вдогонку Вольнов.

Даже отсюда, издалека, было видно, что старик не может поспеть за матросами, хотя и старается изо всех сил. Вольнов отвернулся, ему тяжело было это видеть.

С озера, фырча дизелем, нацеливался в ворота ковша незнакомый сейнер. Ветер догнал его, вывернул и рванул флаг на гафеле. Сейнер еще чаще застучал двигателем.

— Черт! — сказал Вольнов. — Откуда он и кто там капитан?

Сейнер бежал почти вплотную возле затонувшей баржи. Варяжский форштевень баржи можно было достать с его борта рукой.

Вольнов устроился поудобнее под навесом шлюпочного чехла и принялся наблюдать за незнакомым сейнером, поглаживая от хвоста к голове Айка. Вольнов был уверен, что сейчас произойдет что-нибудь интересное. Нельзя на таком ходу влетать в этот ковш. Из-за угла причала не видны камни и буй возле них. Как только сейнер вырвется из горла ковша, ему придется давать самый полный назад, корму судна забросить влево, потому что винт у него правого шага. Да еще ветер навальный будет, когда шквал подоспеет…

Все затихло вокруг, ожидая дождя. И стал слышен далекий зуд электропилы на фабрике. Берег был пустынным. И суда вдоль причалов стояли очень молчаливые какие-то, пустынные. То ли команды поуходили в город, то ли на судах ужинали. Первые капли дождя горохом посыпались на трюмный брезент. И в такт им четко и дробно простучали по доскам причала сапоги матросов. Матросы по одному спрыгивали вниз. И под Вольновым мягко заколебалась палуба.

— Пацан прыгнет, а пароход уже на борт ложится, — пробурчал Вольнов себе под нос. — Хороший пароход, прямо авианосец…