Спроси заклинателей духов

— В Уэлене. Будешь на восточном берегу — обязательно с ним встретишься.

Жуков не слушал нашего разговора, но потихоньку принялся за готовку.

— И кошку мы не знали, как назвать. И свинью. И корову. Старики про свиней говорили «страшный, толстый, безволосый белый зверь», — она засмеялась. — А кошку прямо боялись, когда она шипит. Назвали «мыльиттын». Переводится «ловкая собака». Правда, удачно?

Все согласились.

Совместными усилиями кур мы превратили в цыплят табака, чеснок нашли в запасах бывшего хозяина, томатную пасту тоже, а картофель решили отварить. Пир получился царский, а украшением его несомненно была Эми.

…Узкий краешек ночного солнца высовывался из-за горизонта, казалось, солнце тонет в океане. Пора на покой. Ребята начали располагаться в спальных мешках. Мы с Эми переглянулись.

— Есть идея, — предложил я. — Давайте разобьем здесь, в комнате, палатку. А?

Жуков понял:

— Веселей, мальчики!

Палатку мы укрепили растяжками за книжные стеллажи, батареи центрального отопления, ножки кровати. Вход был со стороны окна.

В двухместной палатке, если ее поставить низко, свободно умещаются трое. Там и расположились на своих спальных мешках Жуков и оба Саши. Нам с Эми досталась единственная кровать.

— Спокойной ночи, ребята!

— Спокойной ночи! — хором рявкнули из палатки бравые студенты.

Я слушал тишину и ждал, когда кто-нибудь из ребят слегка захрапит, как это бывало в поле.

— Подожди, — шепнула мне Эми, — они еще не спят.

Было утро. Я потихоньку открыл глаза. Рядом с кроватью стоял начальник Жуков и внимательно разглядывал нас. О чем он думал, глядя на нас, спящих, пока я не проснулся от тяжести его взгляда?

Потихоньку, чтобы не будить Эми, я выскользнул из-под одеяла и пошел за ним на кухню.

Он молча курил. Чай уже был готов. Он всегда вставал раньше нас и успевал приготовить чай.

— Что решил с Москвой? — спросил я его в лоб.

— Нелетная погода, — вздохнул он и улыбнулся грустно.

Я взглянул в окно. Было чистое безоблачное небо, синий спокойный океан и ясное полярное незаходящее солнце.

…Обедать все решили в ресторане. Но Эми повела нас на берег моря, она там заметила что-то. Это оказалась лодка Керго. Сам он радостно приветствовал нас и предложил Эми собираться и переходить в лодку.

— Он боится, что ты увезешь меня в город, — шепнула мне Эми. — А что мне в городе делать? Мне без тундры нельзя… С тобой хорошо, а без Керго и Имаклик я не могу…

Она объясняла мне все, как ребенку.

— Вот если б ты остался здесь, а? — спросила она.

— А куда же мне без них? — кивнул я на ребят.

— Вот видишь, — она улыбнулась. — Закончишь дело, приезжай, а?

«Великий охотник не может быть одновременно… — вспомнилось мне. — Да что они, сговорились, что ли, все? Наягнек, и Керго, и Эми!»

Она передала свою сумку старику. Он аккуратно положил ее в лодку, сел, закурил, молча глядя в океан. Потом что-то начал говорить по-эскимосски. Я удивился. Старик прекрасно без акцента говорил по-русски, знал английский, чукотский само собой. Зачем ему сейчас говорить по-эскимосски?

— Он тебе что-то говорит? — спросил я тихо Эми.

Она покачала головой и начала тихо переводить:

— …верьте солнцу… верьте ночи… верьте словам любимой… мы не умрем… мы не исчезнем.

— Это заклинание?

— Скорее совет… что-то родовое то ли старых гренландцев, то ли аляскинцев… я уже слышала это где-то. Ну да, ты прав, это заклинание… для нас с тобой, кто знает? Зря старик не будет вспоминать старые песни.

Она собрала на берегу много сухих щепок, плавника, дощечек. Подожгла.

— Пообещай, что он будет гореть до тех пор, пока ты не потеряешь из виду меня и лодку, — сказала она.

Лодка отчалила. Эми стоя махала рукой. Мы разожгли огонь поярче.

Ребята ушли, я сидел у костра один.

Костер горел долго.

День большого везения

В минувшую зиму у нас с Игорем был большой переход на собачьих упряжках с мыса Шмидта дальше на восток. Через много дней тяжелого пути мы заночевали в Нутепельмене, собак сменить нам не удалось, и утром, едва отдохнув, но хорошо на ночь покормив наших четвероногих товарищей по работе, двинулись дальше к конечной точке маршрута — маяку Дженретлен, чтобы, осмотрев его и оценив его возможности в будущей навигации, повернуть на юг к побережью Колючинской губы, где были наши балки — два передвижных домика лоцмейстерско-гидрографического отряда. Там надлежало сторожу экспедиционного имущества оставить собак (их заберут каюры с Нутепельмена), а самим, дождавшись вездеходов из бухты Провидения, возвращаться домой, в эту бухту.

За один перегон мы прошли Острова Серых Гусей (никакие это не острова, а длинные узкие песчаные отмели, насквозь продутые северными ветрами, и даже зимой с них выдувает снег и высокая желтая трава колышется от малейшего дуновения, и кажется издали, будто это желтые взмутненные волны моря), прошли косу Беляка, и собаки радостно вынесли нас на крутой обрыв, почуяв ярангу. Их энергии поприбавилось в предчувствии долгого отдыха, и, вконец обессиленная, упряжка остановилась у одинокой яранги, где когда-то было стойбище Тойгунен.

Удивительно, но никто нас не вышел встречать. Мы привязали нарту к выброшенному морем бревну и осторожно пошли к яранге. Зарычали черные лохматые псы хозяина, но никто так и не вышел. Псы обнюхали нас и замолчали.

Мы вошли в чоттагин [1], присели у потухшего костра.

Два черных пса вошли следом за нами. Откинулся полог, и выглянула старуха. Следом за ней показалась голова старика и тут же скрылась.

Мы поприветствовали хозяев, старуха не ответила, слушала молча, нашего чукотского языка было крайне недостаточно, чтобы растолковать ей о ночлеге, о кормежке для нашей упряжки, о том, чтобы взять взаймы хотя бы двух-трех псов взамен наших ослабевших.

Так же молча она вылезла из полога, собрала веток, разожгла костерок и повесила над ним закопченный чайник.

Мы поняли это как приглашение, как знак чукотского гостеприимства. Игорь остался, а я пошел к нарте и вскоре вернулся с рюкзаком, где были наши съестные припасы.

Мы с Игорем обратили внимание, что старик часто и натужно кашлял. Наверное, простудился. Наша аптечка была в том же рюкзаке, и, пока готовился чай, я достал необходимые таблетки, протянул старухе, показал в сторону полога, объяснил ей знаками, что старику их надо принять, показал сколько, налил горячего чая из термоса и протянул ей.

Она поняла, кивнула, забралась в полог, и мы слышали, как она объясняла своему мужу что-то по-чукотски.

После чая с сахаром и галетами (старуха присоединилась к нашей трапезе так же молча, подавая иногда в полог то кусочек сахару, то галету с маслом, то чай) мы принялись варить обед — суп из нерпы.

Чего-чего, а специй для чукотской кухни у нас было много, и старуха с удивлением вдыхала незнакомый запах нашего варева и внутренне удивлялась, как из обычной нерпы можно приготовить что-то с другим западом.

Игорь налил ей чашку бульона, она с готовностью приняла чашку, вдохнула, попробовала, выпила и улыбнулась, впервые улыбнулась за эти два часа.

Мы налили ей еще, и она отнесла чашку старику. Вернула чашку пустой.

Ночевали мы в яранге, в спальных мешках, а утром наварили ведро нерпичьего супу со специями, оставили его хозяевам, старуха улыбалась и кивала головой.

Потом я рассортировал таблетки по пакетикам, на каждом пакетике нарисовал — где голову (от головной боли значит), где шею и грудь (от кашля), трудности были с левомицетином и фталазолом. Тогда я на этих пакетиках изобразил веселого толстопузого человечка, схватившегося руками за живот. Отдавая каждый пакетик, показал знаками, что для чего. Она все приняла с молчаливой благодарностью, аккуратно спрятала таблетки в кожаный мешочек, мы простились и пошли к упряжке.