Господа, это я!

— Париж, Берлин… Как бы хотелось уехать на край света, подальше от всех и вся! Забыться хочу, но, увы, я над собой не властен, — с грустью сказал Камо и сразу же оживился. — Сегодня уже пятница, не пора ли тебе принарядиться, жениху под стать? Жених и невеста никак. Едем в Париж! Видела б меня моя мать…

— Завтра выпрошу что-нибудь у подруг.

…Было последнее августовское воскресенье. На железнодорожном вокзале необычной выглядела только нарядная красивая парочка. Носильщики наверняка знают, кто они. И полицейский офицер подошел к ним с расспросами.

— В Париж едут, медовый месяц у них. Он доктор, сын нефтепромышленника, — доложил носильщик.

Полицейский был не из дотошных чинуш, не то поподробнее бы расспросил и выяснил, что носильщик не все верно сказал. Во-первых, «медовый месяц» тут ни при чем. Это были «брат и сестра»: Неси Марковна Цейтлина уезжала в Париж в сопровождении брата Георга Марковича Цейтлина.

Заметив изысканно разодетую семью, офицер взял под козырек.

— Пардон, мсье, — и протянул руку к чемодану. — Силь ву пле, мадемуазель!

— Благодарю.

Как только пара скрылась в купе, офицер заворчал: «И чего я тут любезничаю?» И нащупал в кармане фотографию, размноженную в полицейском участке и выданную ему сегодня. Изображенный на фотографии молодой человек на Эриванской площади в Тифлисе средь бела дня ограбил карету, направляющуюся с денежной почтой в государственный банк, и прямо из-под носа вооруженных казаков похитил четверть миллиона рублей. «Вместо того чтобы заняться своим делом, я рассыпаюсь перед этими евреями», — снова пожурил он себя и огляделся по сторонам. Ему были подозрительны буквально все, кто в данную минуту находился на вокзале. Вне подозрений были только те «парижане».

— Затяните мне пояс потуже! Ну и придумаете же вы — завязать револьверы на спине! Если они мне понадобятся, придется шарить под рубашкой. Понимаю: конспирация, и я ценю ваш конспиративный талант. Обвязали, все уже? Разрешаете одеться?

— Разрешаю, сумасшедший.

— Благодарю, — и атлетического сложения кавказец обнял и поднял в воздух седовласую женщину. — Вот так и доставлю вас в Тифлис, на берег Куры, и наловлю вам рыбы.

— Ой, Камо, спусти меня, спусти, слышишь! — говорила мать Надежды Константиновны. — Надя, скажи ему!

Крупская сидела в кресле и беседовала с Верой Рудольфовной Менжинской [5]!

— Надежда Константиновна, — прервал их беседу Камо, — ну как такую женщину не любить? Одно загляденье, как я приоделся, а она говорит: волосы не так причесаны, плохо побрился, сорочка плохо выглажена. Ну прямо как тифлисский полицмейстер! Здравствуйте, Вера Рудольфовна. Мне пора уходить, а Владимира Ильича что-то не видно. Где он? Пойду попрощаюсь.

— Он в саду, пишет, — сказала Крупская. — Сейчас посмотрю, не сильно ли он занят?

— Нет, нет, я совершенно свободен, — раздался голос Владимира Ильича. — Сейчас поднимусь к вам.

Ленин торопливо поднялся по ступенькам.

— Здравствуйте, Вера Рудольфовна! Здравствуй, Камо. Уже собрался уходить?

— Да, Владимир Ильич.

— Посиди еще минут десять. Надо написать письмо тифлисским товарищам. Я сейчас. Побеседуй еще немножко с женщинами, пока спущусь вниз и напишу. Ты ел сегодня?

— Да, Владимир Ильич. Надежда Константиновна сытно меня накормила. И на дорогу дала гору оладей..

Станция Куоккала [6] в Финляндии в 1907 году не вошла еще в историю и, видимо, была лишь нанесена на местную карту и ничем не отличалась от других станций. Спустя много лет она станет известной. Но не благодаря живописной природе, густым лесам и голубым тихим озерам, а домику Лейтейзена, где временно скрывались от жандармов Ленин и Крупская. Они жили здесь вместе с матерью Надежды Константиновны и дружили с семьей Менжинских. Связь с Петербургом поддерживали Надежда Константиновна и Вера Рудольфовна. Вдвоем, или порознь они наведывались в город, встречались с товарищами из центра. Случалось, что Камо составлял им компанию. Через Крупскую и Менжинскую Ленин передавал товарищам указания, инструкции, статьи, от них получал сведения о положении дел в партии.

Владимир Ильич поднялся по ступенькам с двумя конвертами.

— Вот, дорогой Камо: одно письмо передашь в Тифлисский комитет партии, другое — лично Шаумяну. Если вдруг понадобится «потерять» их, то постарайся прежде запомнить содержание, конверты не запечатаны. Тем не менее адресатам передай на словах, что я не возражаю против проведения эксов. Но возглавлять их должен только ты, Камо. Никто другой.

— Спасибо, Владимир Ильич.

— Ну, желаю счастливого пути. Как ты доставишь письма в Тифлис, я не спрашиваю.

— До свидания, Владимир Ильич.

Попрощавшись со всеми, Камо быстро сбежал по лесенке и слился с зеленью деревьев.

— Да, — размышлял Ленин после его ухода, — вот такие люди и являются героями революции. В этом простом парне столько огня, что он готов в любую минуту вспыхнуть, точно мощный вулкан. Сколько в нем преданности! Счастливого тебе пути, дружище, счастливого пути!

…Старая одиночная камера Метехской тюрьмы. Темно. Тишина. Перевезенный сюда из Берлина заключенный был закован в кандалы и, сидя на нарах, размышлял о выходе из вроде бы безвыходного положения. «Сегодня 19 октября 19 октября 1909 года. Через двадцать дней будет два года, как я лишился свободы, сна, покоя. Надо по-прежнему притворяться сумасшедшим, не уповая на милость бога и царя. Как же, освободят тебя, черта с два! Но за что они предъявят мне обвинение? За Дмитрия Мирского? Зачем, мол, поехал за границу, присвоив паспорт чужестранца? Что мне ответить? Дескать, хорошо и сделал? „Ах вот как, — скажут они, — что ж, отдохни-ка пару лет в Метехской тюрьме и ступай домой. Отдохни так, как отдыхал эти два года в берлинских тюрьмах и психиатрических лечебницах“».

…На одной из немноголюдных улиц столицы кайзеровской Германии, в двухэтажном ничем не примечательном домике должны были встретиться двое — шеф и его подчиненный. Первый из них уже прибыл и, стоя у окна, разглядывал окутанную туманом берлинскую улицу. Тот, кого он ждал, опаздывал. Пароль ему был известен: в дверь не звонить, а постучаться пять раз и после паузы — еще пять раз. Подчиненный оказал неоценимую услугу тайной русской полиции. И вот сейчас от него ждал важных сведений Аркадий Гартинг, заведующий тайной агентурой русской полиции, он же — гражданин Пинский, провокатор Абрам Арон Гекельман, он же — известный во Франции под фамилией Ландезен. В настоящее время он всего лишь гражданин Пинский. Однако после окончания этого дела, видимо, станет Аркадием Гартингом — потомственным дворянином, рыцарем ордена святого Владимира, государственным советником.

Он ждал прихода Якова Житомирского, родом из Баку, выпускника медицинского факультета Берлинского университета, члена заграничной группы Российской социал-демократической рабочей партии — Отцова. В студенческие годы вместе с молодыми революционерами из Берлинского университета он был одним из активных организаторов берлинской группы социал-демократической рабочей партии, поддерживал личные связи с Лениным. Плехановым, Каутским, Мерингом, Бебелем. Завоевав доверие центра, он участвовал в съезде партии в Лондоне, на пленарных заседаниях Центрального комитета в Париже.

Якову Житомирскому было поручено обеспечить нелегальную деятельность в Берлине страхового агента, австрийского подданного Дмитрия Мирского (он же — Симен Аршакович Тер-Петросян, Камо), прибывшего сюда после знаменитой экспроприации на Эриванской площади в Тифлисе с тем, чтобы на похищенные деньги, вступившие уже в обращение, организовать скупку и перевозку оружия в Россию.

Центральный Комитет большевиков назначил ему помощником Якова Житомирского, пользующегося у них доверием. За пять лет до приезда Камо тот же Житомирский записался в царскую охранку, где его знали как Андре Дандена, и получал ежемесячное жалование в 250 марок.