Двор. Книга 3

— Пушкарь? Ты дома. А, — покачала головой Клава Ивановна, — Иона так и думал, что ты дома.

— Дома, — подтвердил Пушкарь.

— Дома, — повторила Клава Ивановна, проходя мимо. — Я вижу, ты дома. Ты, наверно, слышал…

— Слышал, — кивнул Федя.

— …нашего Ланду… — Клава Ивановна вдруг качнулась, протянула руку, будто хочет ухватиться за стенку, и свалилась как подкошенная.

Федя подбежал, стал поднимать, но тут же воротился, захлопнул двери, чтоб люди видели, только что пришел с улицы, застал Клаву Ивановну без памяти, в двух шагах от порога Чеперухи, откуда минуту назад старуха вышла, и громко стал звать на помощь.

Выскочила Катерина, за ней Зиновий, выглянули из окон соседи, Катерина наклонилась, взяла за руку, пыталась нащупать пульс, хлопнула несколько раз по щекам, голова качнулась влево, вправо, глаза оставались закрытыми, Федя спросил: кончилась? Катерина не ответила, с третьего этажа на весь двор закричали:

— Мадам Малая скончалась! Лежит возле форпоста, где Чеперухи.

Через две минуты вокруг собралась толпа, Катерина требовала, чтобы освободили пространство, а то нарочно создают условия для асфиксии, люди соглашались, что надо расступиться, освободить пространство, но получалось наоборот, еще теснее обступали, пока, наконец, не вмешался старый Чеперуха, который один, как будто у себя в конюшне, не растолкал, раскидал людей, поднял с земли мадам Малую и понес на второй этаж, чтобы могла отлежаться на своей постели.

Катерина велела всем выйти, пришлось буквально выставлять, осталась одна у постели, взяла пузырек с нашатырем, аптечка стояла на тумбочке, прямо у изголовья, поднесла больной к носу, слегка смочила ноздри, послышался слабый стон, Клава Ивановна открыла глаза, во взгляде было недоумение, тихо спросила:

— Где я? Что со мной? — Чуть скривились губы, похоже было на горькую усмешку. — Я живая?

— Живая! — Катерина засмеялась, поцеловала в лоб. — Сто двадцать лет жить будете.

— А где этот… — Клава Ивановна напряглась, видно, пыталась вспомнить имя и не могла, — ну, этот, который растоптал своими ногами бутылку, я принесла ему подарок?

Катерина нахмурилась, в глазах мелькнула тревога:

— Мой тесть?

— Да, да, — обрадовалась мадам Малая, — твой тесть, ну, как его зовут? Я вижу, ты забыла, как его зовут. Ну, возьми себя в руки, ты должна вспомнить.

— Чеперуха, — Катерина наклонила голову. — Иона.

— Чеперуха, — повторила Клава Ивановна, — правильно: Иона Чеперуха. Он схватил топор и бегал за своим Зюнчиком по двору, а Степа Хомицкий и Фима Граник его останавливали. Я давно не видела Фиму. Ты не знаешь: где Фима? Раньше он жил на третьем этаже, а теперь с тобой рядом. Ты не любишь его, ты плохо к нему относишься.

Катерина взяла Клаву Ивановну за руку, пальцы были холодные, слегка помассировала и сказала:

— Лежите спокойно, не надо думать и вспоминать о плохом. Надо думать только о хорошем. Вам нельзя волноваться. Думайте только о хорошем.

— Катерина, — сказала Клава Ивановна, — здесь под кроватью горшок. Дай горшок: мне надо вырвать.

Катерина наклонилась, достала горшок, но пока поднесла, больную вырвало, все попало на халат, Катерина собрала в ладонь, стряхнула в горшок, взяла полотенце, смочила, тщательно вытерла, осталось только влажное пятно и немножко неприятный запах.

Клава Ивановна сказала, она хочет встать, пусть Катерина поможет ей, а то кружится голова, как будто долго качалась на качелях.

Катерина объяснила, вставать нельзя, только что был сильный обморок, наверно, спазм сосудов мозга, полагается лежать и сохранять абсолютный покой, пока не наступит полное восстановление сил.

Клава Ивановна сказала, она не хочет абсолютного покоя, пусть у наших врагов на том свете будет абсолютный покой, а у нее есть работа и, если она сама не сделает, никто другой за нее не сделает.

Катерина терпеливо выслушала, согласилась, да, Клава Ивановна сама должна сделать свою работу, никто другой не сделает, но если человек заболел и надо полежать, значит, надо полежать, а капризы ни к чему.

— Сволочи, — заплакала Клава Ивановна, — пока Малая на ногах, она за всеми ухаживает и подносит горшки, чтобы не делали под себя, а когда Малая говорит, помогите мне подняться, вы находите всякие отговорки, чтоб уложить ее навсегда, и тогда каждый сможет делать, как хочет!

— Очень хорошо, — сказала Катерина, — я вижу, вы уже при полной памяти, но все равно придется полежать. А хотите по-своему, сами и управляйтесь, я пособлять не стану.

Клава Ивановна привстала, оперлась на локоть, на шее, от напряжения, вздулись жилы, темно-синие, с лиловым отливом, Катерина молча смотрела, машинально сделала движение, чтобы помочь, но сдержала себя, Клава Ивановна сама продолжала подниматься, наконец выпрямилась, прислонилась спиной к стене, ноги опустила на пол, но, видно, потратила слишком много сил и опять свалилась.

— Мадам Малая, — сказала Катерина, — теперь вы сами видите: пока надо лежать.

— Помоги мне, — опять заплакала больная, — помогите! Я прошу: помогите!

Это была уже не просьба, это был крик о помощи, как будто кто-то навязывает свою волю или прямо насилует, Катерина грубо осадила, сказала, у нее тоже терпение не железное, всему есть предел, но Клава Ивановна, вместо того чтобы взять себя в руки, как можно было ожидать в ее положении, наоборот, собрала все свои силы и опять стала выкликать:

— Помогите! Ратуйте!

Катерина закрыла уши ладонями, чтобы не слышать этих воплей, но вдруг задергалась ручка, дверь затряслась от стука и грохота, словно высаживают тараном.

Катерина крикнула, чтоб прекратили бесчинства, а то придется вызвать милицию, но стук тут же повторился, Катерина побежала отворять и, едва отомкнула, увидела, что на пороге стоит майор Бирюк, в мундире, при всех своих регалиях.

Не говоря ни слова, майор отодвинул Катерину в сторону, как будто не живой человек, а какая-то кукла или манекен, подошел к мадам Малой, с ходу спросил, почему она лежит, почему не встает, Клава Ивановна смотрела испуганными глазами, Андрей Петрович протянул руку, чтоб больная могла ухватиться, и громко приказал:

— Вставай, Малая!

Катерина, наконец, опамятовалась, подошла к Андрею Петровичу, хотела оттолкнуть, как он давеча, едва ступив через порог, оттолкнул ее, но майор даже не качнулся, как будто ноги магнитом притянуло к полу, только посмотрел нехорошими глазами и, кивнув в сторону Малой, то ли спрашивал, то ли сам ставил диагноз:

— У старухи удар? Я в курсе дела. Разберемся. Пока вызывай скорую помощь, надо отправить в больницу.

Катерина сказала, это не удар, просто сильный спазм сосудов головного мозга. Майор махнул рукой и обратился к больной:

— Малая, у тебя шалят сосуды. Надо вызвать скорую помощь, чтобы отвезли в больницу. Малая, приготовься. Оставь, кому хочешь, ключи, чтобы могли присмотреть за домом. Можешь оставить мне, я сам организую.

— Бирюк, — больная протянула обе руки, кожа была морщинистая, с коричневыми пятнами от запястья до локтя, — зачем тебе надо, чтобы меня забрали в больницу? Я не хочу в больницу, прошу тебя, я хочу остаться у себя дома. Я обещаю тебе: завтра я буду уже на ногах, и никому не надо будет возиться со мной.

— Малая, — перебил майор, — давай не будем разводить канитель. Сказано: у тебя шалят сосуды, надо принимать меры. Я позвоню, чтобы прислали карету. Когда в больнице обследуют, будем решать, — Андрей Петрович кивнул в сторону Катерины, — что делать дальше. Пока задание номер один: госпитализация.

Андрей Петрович вышел, тут же заглянул старый Че-перуха, Катерина сделала знак, чтоб не заходил, но все равно зашел, кулаками сжал с обеих сторон голову, Клава Ивановна повернулась, увидела, поманила пальцем, пусть подойдет к ней.

Иона топтался на одном месте, видно, не решался или не понял, что зовут. Малая опять поманила пальцем и сказала:

— Подойди, я зову тебя.

Иона стоял растерянный, было впечатление, что ждет сигнала от невестки, Катерина процедила: