Месс-Менд, или Янки в Петрограде (изд.1956 г.)

Тотчас в ответ на нажим педали дверь открылась, и в комнату заглянула необычайной красоты женщина, огненно-рыжая, с оливково-смуглым, ярким, как тропический цветок, лицом.

— Войдите, миссис Вессон, — произнес Джек Кресслинг. — Вы, как всегда, во-время!.. Морлендер, то, что вы говорите, остроумно. Это надо обдумать. Мы обдумаем вместе. А пока — покурим и обсудим, что делать взамен концессии Монморанси.

Тем временем миссис Вессон неслышно скользнула в комнату. Змеиным движением она открыла дверцу шкафчика, отделанного перламутром, достала бутылку, графин, стаканы, сифон. Коробка, источавшая аромат табака, легла на стол. Морлендер протянул руку за сигарой.

— Кстати, где ваши чертежи, дружище? Вы понимаете — те самые… — спросил вдруг Кресслинг, как будто вспомнив что-то неотложное.

— У Крафта в сейфе, — с удивлением ответил Морлендер, зажигая свою гавану и с наслаждением затягиваясь ею. — Все у Крафта. Перед отъездом, вы ведь сами знаете, я сдал ему наши технические расчеты, модель, формулы… Даже завещание успел… успел…

Он вдруг остановился.

Еще раз заплетающимся языком, сонно, словно отсчитывая буквы, протянул: «У-с-пе…» — и опустил голову на грудь.

— Заснул, — спокойно произнес Джек Кресслинг, вставая и глядя в глаза своей секретарше. — Он стал очень опасен. Нам нужно спрятать его и держать в тайнике. Его распропагандировали! Моего инженера распропагандировали! Завещание — черта с два! Элизабет, мы сделаем вас пока его законной вдовой… Запомните: вы тайно обвенчаны с ним. Он вам оставил по завещанию свои чертежи. И поскорей, поскорей, — все это надо успеть в ближайшие два-три дня!

2. АРТУР МОРЛЕНДЕР ВСТРЕЧАЕТ СВОЕГО ОТЦА

В майское утро по Риверсайд-Драйв с сумасшедшей скоростью мчался автомобиль.

Молодой человек весь в белом, сидевший рядом с задумчивым толстяком, почти кричал ему в ухо, борясь с шумом улицы и ветра:

— Не успокаивайте меня, доктор! Все равно я беспокоюсь, беспокоюсь, беспокоюсь!

Толстяк пожал плечами:

— Я бы на вашем месте не делал слона из мухи. Мистер Иеремия слишком умный человек, Артур, чтобы с ним что-нибудь случилось.

— Но телеграмма, телеграмма, Лепсиус! Чем объяснить, что она от каких-то незнакомых лиц? Чем объяснить, что она не мне, а секретарше Кресслинга, этой бархатной миссис Вессон, похожей на кобру!

— Очень красивую кобру, — вставил, подмигивая, доктор.

— Черт ее побери! — вырвалось у Артура. — Вы знаете, как мы дружны с отцом, — ведь мы даже считываем мысли друг друга с лица, словно два товарища, а не отец и сын. Можно ли допустить, чтоб он поручил кому-нибудь телеграфировать о своем приезде на адрес Вессон, а не на наш собственный, не мне, не мне?.. Что это значит, что под этим скрывается?

— Адрес Вессон — это ведь адрес Кресслинга, Артур. А Кресслинг — босс. Мало ли что помешало мистеру Морлендеру дать эту депешу лично! Он знал, что из конторы хозяина вас тотчас же известят, как это и произошло.

— Известят, известят… Чужой, противный, мурлыкающий голос по телефону, неприлично фамильярный тон, — какой я «Артур» для нее? Почему «Артур»? «Милый Артур, — как она смеет называть меня милым! — отец прибывает завтра на „Торпеде“… депеша от капитана Грегуара…» И вы еще уверяете, что не надо беспокоиться! Почему «отец», а не «ваш отец»? Кто, наконец, она такая, эта самая миссис Вессон?

— Мистер Иеремия ни разу не упоминал вам об этой ужасной женщине? — спросил толстяк. И когда его сосед резко замотал головой, он незаметно пожал плечами.

Доктор кое-что слышал. Иеремия Морлендер, вдовевший уже пятнадцать лет, мужчина редкого здоровья и богатырской корпуленции. Слухи ходили, что он близок с какой-то там секретаршей. Возможно, с этой самой Вессон. Один сын, как всегда, ничего не знает о делах собственного отца.

Стоп! Шофер круто повернул баранку и затормозил. Автомобиль остановился. Перед ними, весь в ярком блеске солнца, лежал Гудзонов залив, влившийся в берега тысячью тонких каналов и заводей. На рейде, сверкая пестротой флагов, белыми трубами и окошками кают-компаний, стояли бесчисленные пароходы. Множество белых лодочек бороздило залив по всем направлениям.

— «Торпеда» уже подошла, — сказал шофер, обернувшись к Артуру Морлендеру и доктору. — Надо поторопиться, чтобы подоспеть к спуску трапа.

Молодой Морлендер выпрыгнул из автомобиля и помог своему соседу. Толстяк вылез отдуваясь.

Это был знаменитый доктор Лепсиус, старый друг семейства Морлендеров. Попугаичьи пронзительные глазки его прикрыты очками, верхняя губа заметно короче нижней, а нижняя короче подбородка, причем все вместе производит впечатление удобной лестницы с отличными тремя ступеньками, ведущими сверху вниз прямехонько под самый нос.

Что касается молодого человека, то это приятный молодой человек — из тех, на кого существует наибольший спрос в кинематографах и романах. Он ловок, самоуверен, строен, хорошо сложен, хорошо одет и, по-видимому, не страдает излишком рефлексии. Белокурые волосы гладко зачесаны и подстрижены, что не мешает им виться на затылке крепкими завитками. Впрочем, в глазах его сверкает нечто, делающее этого «первого любовника» не совсем-то обыкновенным. Мистер Чарльз Диккенс, указав на этот огонь, намекнул бы своему читателю, что здесь скрыта какая-нибудь зловещая черта характера. Но мы с мистером Диккенсом пользуемся разными приемами характеристики.

Итак, оба сошли на землю и поспешили вмешаться в толпу нью-йоркцев, глазевших на только что прибывший пароход.

«Торпеда», огромный океанский пароход братьев Дуглас и Борлей, был целым городом, с внутренним самоуправлением, складами, радио, военно-инженерным отделом, газетой, лазаретом, театром, интригами и семейными драмами.

Трап спущен; пассажиры начали спускаться на землю. Здесь были спокойные янки, возвращавшиеся из дальнего странствования с трубкой в зубах и газетой подмышкой, точно вчера еще сидели в нью-йоркском Деловом клубе; были больные, едва расправлявшие члены; красивые женщины, искавшие в Америке золото; игроки, всемирные авантюристы и жулики.

— Странно! — сквозь зубы прошептал доктор Лепсиус, снимая шляпу и низко кланяясь какому-то краснолицему человеку военного типа. — Странно, генерал Гибгельд в Нью-Йорке!

Шепот его был прерван восклицанием Артура:

— Виконт! Как неожиданно! — И молодой человек быстро пошел навстречу красивому брюнету, постоянному клиенту конторы Кресслинга, опиравшемуся, прихрамывая, на руку лакея. — Вы не знаете, где мой отец?

— Виконт Монморанси! — пробормотал Лепсиус, снова снимая шляпу и кланяясь, хотя никто его не заметил. — Час от часу страннее! Что им нужно в такое время в Нью-Йорке?

Между тем толпа, хлынувшая от трапа, разделила их, и на минуту Лепсиус потерял Артура из виду.

Погода резко изменилась. Краски потухли, точно по всем предметам прошлись тушью. На небо набежали тучи. Воды Гудзона стали грязного серо-желтого цвета, кой-где тронутого белой полоской пены. У берега лаяли чайки, взлетев целым полчищем возле самой пристани. Рейд обезлюдел, пассажиры разъехались.

«Где же старый Морлендер?» — спросил себя доктор, озираясь по сторонам.

В ту же минуту он увидел Артура, побледневшего и вперившего глаза в одну точку.

По опустелому трапу спускалось теперь странное шествие. Несколько человек, одетых в черное, медленно несли большой цинковый гроб, прикрытый куском черного бархата. Рядом с ним, прижимая к лицу платочек, шла дама в глубоком трауре, стройная, рыжая и, несмотря на цвет волос, оливково-смуглая. Она казалась подавленной горем.

— Что это значит? — прошептал Артур. — Почему тут Вессон?.. А где же отец?

Шествие подвигалось. Элизабет Вессон, подняв глаза, увидела молодого Морлендера, слегка всплеснула руками и сделала несколько шагов в его сторону.

— Артур, дорогой мой, мужайтесь! — произнесла она с большим достоинством.

Молодой человек отшатнулся от нее, ухватившись за поручни трапа. Словно завороженный, он смотрел и смотрел на медленно приближавшийся гроб.