Встреча с чудом

— Нет, нет, — сказала Ася.

— А ты лучше спи. Кроме глупости, я ничего не скажу. А бить меня некому.

— Я рада за тебя! — сказала Ася.

— Да я-то вот не рад, — проворчал Космач, поднял воротник пиджака, натянул на уши кепку, накрылся телогрейкой, поджал ноги и сунул руки между коленок. Так он, бывало, спал на жестких нарах в пересыльной тюрьме.

Костер с треском пощелкивал семечки, прозрачным воркующим голосом о чем-то судачила Чара, булькала, точно разливала воду по невидимым бутылкам. В глубине завалов мрака будто глухо громыхали падающие с лесовоза бревна.

Асе от слов Космача стало снова легко. Она увидела и услышала таежную ночь.

Заскрипела, залязгала галька. К костру подошел Палей. Он сел у огня, сгорбился, порой озирался, испуганно смотрел в небо. И показался он Асе жалким и нищим. Сквозь легкий сон она слышала, как Чара все лила и лила в какие-то бутылки свою воду, ощущала тепло, будто дышал ей в бок горячий рот земли, и радовалась запаху черемухи, сосны и березовых веников...

Ася проснулась от гула, испуганно села. По глазам ее ударил зеленовато-ослепительный свет. Около спящего Космача метался Палей, то и дело перешагивая через дремлющий костер.

— Молния! Это, ребята, гроза! Смотрите, туча!

Небо было непроницаемо черным, точно каменный закопченный свод. Где-то над гольцами этот свод звучно и раскатисто лопнул. Палей втянул голову, вцепился в плечо приподнявшегося Космача, осматривая небо.

— Ты чего всполошился, крестник? — удивленно спрашивал Космач. — Гроза же за тридевять земель, а ты зубами лязгаешь!

...Однажды мальчишкой Палей с товарищем спрятался от ливня под сосну, а в нее ударила молния и убила товарища. С тех пор в грозу Палея охватывал ужас.

Опять блеснула, теперь уже фиолетовая, молния, глухо зароптала тайга, тронулась, покатилась куда-то морем. Палей залепетал;

— Может быть, уйдем? А? Переждем где-нибудь? А?

Космач серьезно возразил:

— Куда убежишь? Молния, она такая штучка, — она, язва, может хлестнуть куда угодно. А особенно у реки. Вода же! Она притягивает.

— Конечно, притягивает, — метался Палей то глядя в небо, то стремительно поворачиваясь к Космачу.

Ася пораженно смотрела на него.

— Однажды молния как трахнула в автобус, так в щепки его и разнесла, — продолжал серьезно Космач. — Ехал в нем без билета милиционер, одни пуговицы от него остались — раскатились по мостовой. Беда!

Небо грянуло над головами, огненные змеи ринулись в глубину Чары, Палей юркнул за Космача, потом вдруг бросился подальше от воды и сосен, упал в кустах таволги, уткнулся в траву.

— Вот это номер! Всякое видел, а такого не приходилось, — изумился Космач.

Береговой тропой пришли на стан через три дня, как и велел Грузинцев. Сбросили под брезентовым навесом чугунно-тяжелые рюкзаки, жадно напились. Максимовна засуетилась, но есть никто не стал, все полезли в свои палатки отдыхать.

У Палея на скуле и под глазом багровели синяки. Он тоскливо посмотрел в зеркальце, устало закрыл глаза. На душе было паршиво. Дело пахло скандалом. Все, конечно, зависит от Грузинцева. А что он за человек? Будто парень ничего. Хотя, кто его знает! И понял Палей, что за все время работы ни с кем не сдружился, ни в ком не разобрался. Жил от всех в отдалении, как барин. Нет, так дело не пойдет. Нужно учиться жить, ладить с людьми. Необходим диплом, чтобы занять солидное место. Идиот! Сам спутал все свои карты!

Он заворочался и даже застонал. Встреча с Грузинцевым страшила.

Вскоре пришел Петрович со своим отрядом. Ася обрадовалась Славке, обняла ее.

В сумерки все стали сходиться на бивак. Пришел из маршрута Посохов, приехал на лошади Грузинцев. Он был у буровиков. Собрались в большой зеленой палатке, которую называли камералкой. Здесь стоял раскладной походный стол, стулья с брезентовыми сиденьями, специальные сундучки с документами, ящики с пробами.

Грузинцев и Посохов соскучились о Петровиче. Они весело расспрашивали его о делах. В эту минуту вошел Космач. Мрачно двигая густейшими бровями, он рассказал о случае с Палеем. Грузинцев даже засопел и сжал кулак. Он переглянулся с товарищами, спросил:

— Каков мерзавец, а? — И приказал Космачу: — Позови его!

Палей вошел в камералку испуганный. Увидев Петровича и Посохова, он совсем растерялся.

— А ну, покажите свою физиономию! — проговорил Грузинцев, сдерживая ярость. — Мало, мало. За такое дело еще не так бьют. Рассказывайте!

— Александр Михайлович, честное слово, получилась какая-то ерунда! — умоляюще и тихо заговорил Палей. — По дурости все это. Ну, понравилась девчонка! Поторопился, погорячился, вот и наломал дров. Я уж сам не рад.

— За эту девчонку ноги вам выдернуть нужно! — взбесился Грузинцев. — Где ваша этика геолога? Ведь я мог Иевлеву послать с вами одну. И что бы вы там сделали? Преступление? Позор! Вы больше в нашей партии не работаете. Чтобы духу вашего здесь не было!

— Куда же я денусь? До села сто пятьдесят километров.

— Машины скоро придут. Вот с ними и отправляйтесь восвояси. Пусть это будет вам уроком.

— Александр Михайлович, ну, виноват я, но уж не так страшно, — просяще заговорил Палей.

— Вот тебе и физика вместо лирики, — проговорил Петрович, показывая на синяки. — Я бы с тобой не решился идти в серьезный маршрут. Начнешь тонуть — ты ведь не вытащишь, ногу сломаешь — ты ведь не понесешь. Циник ты, а не физик.

— Ей-богу, не такой уж я подлец, как вы рисуете. Ну, хорошо, я даю вам честное слово...

— Тонешь — топор обещаешь, а вытащат — топорища не дашь, — оборвал его Посохов.

— Вы и в университете были таким же? — спросил Грузинцев.

— Как привыкла собака бежать за телегой, так она бежит и за санями, — мрачно изрек Петрович. Никогда еще так много не говорил он.

— В управление сообщу, в университет сообщу — пусть они мозги вам вправят, — закончил Грузинцев. — Мы, знаете ли, порядочность любим. Есть у нас, у работяг-геологов, такая старомодная слабость. Лирики, что сделаешь. Уж не обессудьте!

Лебеди на заре

Однажды Славка пришла из тайги возбужденная, веселая и, как в добрые старые времена, размашистая и громогласная. Ася удивленно смотрела на нее. А Славка схватила сестру, прижала к себе.

— Тебя будто подменили, — сказала Ася.

— Нет, это я раньше была подмененной, а теперь сама своя.

Сладко спалось ей в эту ночь. Но едва лишь забрезжило, она проснулась, озираясь, выскользнула из палатки. На щеке ее виднелся отпечаток пуговицы от думки. Впервые она встала раньше Петровича.

Она спустилась к реке, раздвинула ивняк. По стволу лиственницы шнырял пепельный, рыжебокий поползень. И только он услыхал бульканье и скрип весел на заревой, дымящейся Чаре...

К завтраку Славка вернулась искупавшаяся, веселая, свежая.

— Где ты была? — спросила Ася.

— По берегу шаталась, зарю встречала.

Космач потянулся к Славкиному сахару, она звонко щелкнула его ложкой по лбу, захохотала. Уходя с Петровичем в маршрут, весело крикнула:

— Хлеб казенный не зря едим!

Ася радовалась за сестру, но не могла понять, что случилось.

И на другое утро Славка опять выскользнула из палатки в рассветные сумерки, опередив Петровича. Ася настороженно приподнялась. Но не слышала она скрежета прибрежной гальки, шепота, хлюпанья и стука весел.

И опять Ася подозрительно спросила за завтраком:

— Где ты была?

— Окуней ловила, грибы солила, цветы собирала, ноги разминала, — Славка засмеялась, закинула голову, показав полную, загорелую шею.

И на третье утро опять плеснули весла и лодка скользнула под нависшие ветви. Они мели по головам, взлохмачивали волосы. Прозрачный месяц таял в лучах солнца. Барабанил трехпалый, черно-пестрый дятел в золотистой шапочке.

Чара, балуясь, подмывала деревья, и они валились на воду, но все еще цеплялись за берег корнями, а река трепала их за зеленые космы, тянула, что есть силы, озоровала.