Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

— Ничего. Потерпите еще немного. Скоро парторг подойдет. Я уже послал за ним. Он займется вами по-настоящему.

Вот что мне, оказывается, грозило. Меня опять настигал человек по фамилии Парторг, который собирался заняться со мной не как-нибудь, а по-настоящему. Но как удалось ему опять меня настигнуть? И кто он такой был, чтобы так упорно интересоваться моей персоной? Как звали его? Но, кажется, я уже начинал догадываться, как его звали… И мороз пробежал у меня по спине от этой догадки, ибо этого человека, по фамилии Парторг, звали, конечно, Иваном. И был он тот самый Иван. Иначе зачем стал бы он с таким упорством за мной охотиться?

Я уже не садился больше на стул. Мне было не до стула. Я ходил взад и вперед по конторе, все ближе подступая к порогу. Но переступить его так и не успел. Едва председатель отпустил последнего посетителя, как в контору ввалились еще два парня, прикатившие к сельсовету на грузовой машине. Один из них подал председателю на подпись разные сопроводительные бумаги, а другой сказал девочкам:

— Не поедет ваш учитель. Некогда ему. Велел вам передать, что на следующей неделе отвезет.

Девочки загоревали.

— Как же быть? А мы на сегодня обещали. Даже телеграмму отправили. Теперь нам верить перестанут. А вы дотуда не поедете?

— Нет. Мы только до станции.

Я спросил:

— До какой станции?

— До Лоховицы.

— Это которая на железной дороге?

Парень удивился такому вопросу, но ответил:

— Да. Железнодорожная станция Лоховицы.

Я взглянул на председателя. Но он, подписав бумаги, обернулся к своей дочурке. Та сообщила ему унылым голосом, прижимая к себе бумажный сверток:

— Они не едут в Таранкино.

И другие девочки по ее примеру выглядели не менее уныло. Я подошел к ним поближе. У меня тоже могли быть в скором времени такие же славные, унылые девочки. Я спросил:

— А где это Таранкино?

Председатель ответил:

— Это в двенадцати километрах от станции Лоховицы, по ту сторону железной дороги.

— А сколько до Лоховицы?

— До Лоховицы тридцать семь.

— От вас туда часто идут машины?

— Нет. На этой неделе больше не пойдут.

— Ах, так…

Я напустил на себя озабоченный вид. Председатель спросил:

— А вас что интересует: Лоховицы или Таранкино?

— Меня все интересует.

Вот как я ему ответил. О, я знал, чем их можно взять! И я видел, как девочки торопливо зашептались между собой, украдкой поглядывая на меня. Парни тоже медлили выходить, выжидательно обернувшись к нам. Председатель сказал мне с улыбкой, кивая на девочек:

— Видали? Они уже готовы дать вам поручение в Таранкино. Рекомендация Нила Прохорыча в действии, так сказать.

А один из парней, уже поставивший ногу на порог, сказал мне напрямик:

— Если желаете с нами ехать, милости просим.

Я взглянул на председателя, выражая своим видом вопрос и затруднение. Другое выражение, кажется, не подходило для этого случая. Председатель улыбался, но молчал. Что-то надо было сказать, чтобы сдвинуть это дело с места, и я спросил его:

— А там колхоз есть, в этом Таранкине?

Он ответил:

— Конечно, есть. Колхозы везде есть.

— Тогда хороню.

Так я ответил, потому что для меня было очень важно, чтобы там оказался колхоз. Как я мог без колхоза? Мне непременно нужен был колхоз. Сколько времени я искал колхоз, мечтая вникнуть скорее в его хозяйство! И тут я тоже не мог от этого отказаться. Очень хорошо, что там был колхоз!

Тем временем пакет перешел в руки самой старшей Леночки. И, когда я обернулся к ней, она сказала смущенно, подняв на меня доверчиво раскрытые, ясные глаза:

— Это семена, для школьного питомника в Таранкине. Тут всякие: клен, береза, липа, бук. Желуди есть и шишки сосновые. Это Симе Студниковой нужно передать. Она рядом со школой живет. А письмо тоже ей, для ребят школьных.

Письмо было прихвачено к пакету бечевкой. Я взял из ее рук пакет, прочел на конверте, адрес и повернулся к председателю. Вид у меня был, как и следовало, не очень веселый. Еще бы! Только что представился мне такой счастливый случай углубиться в дела их колхоза, как обстоятельства отрывали меня от него. Ах, как мне было горько! Но председатель сельсовета успокоил меня. Он сказал, пожимая мне руку:

— Ладно. Поезжайте туда. А если останетесь чем-либо недовольны, возвращайтесь к нам. Всегда будем вам рады. И могу заверить, что у нас вам скучать не придется. Об этом позаботится парторг.

Да, Парторг! Ведь он уже был где-то близко… Я помахал девочкам ладонью и пошел к выходу. У машины один из парней сказал мне:

— Там наверху лен. Прямо на тюки садитесь.

Я забрался в кузов и сел прямо на тюки чесаного льна. Машина тронулась. Держа на коленях пакет с древесными семенами, я махал девочкам рукой, пока крыльцо сельсовета не скрылось из виду.

Так ловко ускользнул я от грозившей мне очередной опасности, оставив с носом и председателя и кого-то еще, по фамилии Парторг. И теперь никто больше не мог мне помешать вернуться к моей женщине.

Я ехал прямо к железной дороге, от которой уже не собирался отрываться. Правда, мне еще предстояло отдать пакет. Но что из этого? Двенадцать километров — два часа ходьбы. Всего, выходит, четыре часа. Зато потом я лечу полным ходом прямо в Ленинград и спустя еще день уже стою перед ней. Как она удивится, увидя меня! Как высоко поднимутся и раздвинутся врозь ее густые черные брови! И не грозные молнии будут блистать из-под них, а проглянет ласковый свет солнца. Стоя на крыльце, она подопрет сильной рукой свое тяжелое, красивое бедро и скажет радостно: «А-а, это вы! Наконец-то я дождалась вас!» или что-нибудь в этом роде.

И я отвечу: «Да, это я. Всю Россию проехал я для того, чтобы предстать перед вами. Просто так, взял и проехал на всякий случай, потому что я очень люблю ездить и смотреть вашу Россию. Это для дела дружбы полезно. Я смотрю и выясняю, годится русский народ в друзья финнам или нет. Да, да, такую задачу я себе поставил. Пора, давно пора! Не очень-то приятно, когда в каждом доме на тебя припасен остро наточенный топор. И вот я съездил, проверил. Колхозы ваши я очень люблю смотреть и сельсоветы. Поросятники меня особенно интересуют. И лесные питомники тоже.

Помню, в одном лесничестве, например, я сам лично посмотрел все и проверил. Да, неплохо дело поставлено, с размахом. Это где Устюженские бугры. Там у лесника дочь в университет поступила. В наш Ленинградский университет. А я люблю, когда ваша молодежь поступает в университеты. Это доказывает, что поднимается культура и все такое. На месте церквей будут клубы, и тогда старым женщинам уже не придется торопиться, чтобы успеть и туда и сюда. И свои каптюкинские моды пойдут на весь мир, как шило в подноготную. О, это все я приветствую, потому что сам давно перевоспитался, осознал и проникся коммунизмом. Насчет этого теперь можете быть вполне спокойны. Для того я и поехал, чтобы проникнуться. Я ехал через всю Россию и проникался.

Приходилось мне и поручения выполнять кое-какие. Так, пустяки, конечно. Это для меня ничего не составляло — взять и выполнить. Древесные семена, например. Кто их доставит из Каптюкина в Таранкино? Некому доставить. Я беру пакет и везу. Тридцать семь километров. Час езды. Но я еду два, три и четыре. Почему? Разные причины. Какой-то грузовик с сеном увяз на сыром лугу. Кто вытащит? Некому вытащить. Мой грузовик берется вытащить. А троса длинного нет. Ждем трос. Пока ждем, нам предлагают перекусить. Почему не перекусить, если предлагают? Перекусить никогда не вредно.

А бидон молока для такого жаркого дня выглядит куда как соблазнительно! Это парное молоко дневного удоя. Доярки завезли его прямо с пастбища. Они везли восемь полных бидонов и один неполный. Этот неполный они сняли с машины и передали сюда. Это списанное с дневного плана молоко. На него составлен какой-то протокол. Кто-то его сдал и кто-то принял. И вот оно стоит в прохладной ямке, дожидаясь работающих на лугу людей. Из бидона его наливают в кувшин, а из кувшина — в кружки. А к молоку прилагаются пироги с творогом. Это круглые румяные пироги по названию ватрушки. Они лежит стопками на клеенчатой скатерти, растянутой прямо на скошенном лугу. Когда вы съедаете одну ватрушку, вам говорят: «Еще ватрушечки не желаете ли?» и придвигают к вам другую, а потом третью и четвертую. Кто придвигает? Молодушки придвигают. Им так и крикнули: «Ау, молодушки! Бросайте грабли — ватрушки стынут!». И они оставили возле длинных валков сена свои конные грабли вместе с лошадьми, а сами сгрудились вокруг ватрушек и молока — все дородные и налитые, в тонких летних платьях.