След человеческий (сборник)

Думаю, что сам автор едва ли понимал значение этой книги. Она ворвалась в его жизнь, как дыхание уже близкого революционного девятьсот пятого года…

Оленин, конечно, не был революционером. Каждое лето с начала навигации он водил пассажирские пароходы по Волге и Каме. Здоровый сорокалетний мужчина, представительной внешности, человек компанейский, приятный собеседник, он легко и быстро сближался с интересными людьми, пассажирами своего парохода.

Я сужу так по «бортовому альбому», который завел тогда капитан. Этот альбом — небольшая книжечка в тисненом сафьяновом переплете — сохранился, и там можно встретить краткие отзывы самых разных людей — известных артистов, художников, учителей, студентов, присяжных поверенных и курсисток, писавших, что знакомство с обаятельным капитаном навсегда сохранится в их памяти.

Среди случайных знакомых Оленина-Волгаря были и такие люди, общаться с которыми по тем временам считалось опасным.

Впоследствии, уже после Октябрьской революции, он написал воспоминания об одной такой встрече.

Случилось это в 1906 году. Оленин тогда командовал пассажирским пароходом «Рыбинск». Однажды пароход задержался в Казани. Надо было вычистить котел. Отойдя от пристани, он встал на якорь у берега. Спустили пар. Команда приступила к работе, а капитан лег отдохнуть. Ночью его разбудил вахтенный и сообщил, что какой-то странный человек подплыл к пароходу в лодке и просит пустить его к капитану.

— Пустите, — распорядился Оленин.

Незнакомца впустили. Одежда его была бедной и, как видно, с чужого плеча. На голове запеклась кровь. Когда они остались в каюте вдвоем, с глазу на глаз, незнакомец сказал, что фамилия его Петров, он черноморский матрос с крейсера «Очаков», участник революционных событий в Севастополе, что там он стрелял в адмирала, был арестован и ему грозила виселица. Из тюрьмы удалось бежать. Он долго скрывался, но в Казани его выследили, снова схватили. Каким-то чудом он снова бежал и, не зная, где скрыться, решился на отчаянный поступок: увидев недалеко от берега пароход, подплыл к нему и вот теперь полагается на великодушие капитана…

«Сознаюсь, — вспоминает Оленин, — ни сам незнакомец, ни его странное, почти фантастическое повествование не внушали мне особого доверия. Сам я никогда ни в чем не был замешан, но слыл у полиции „красным“ и поэтому опасался провокации».

И все же капитан решил помочь моряку. В свою тайну он посвятил вахтенного матроса, которого считал «революционером в душе». Беглецу сделали перевязку и поместили в отдельную каюту, под видом больного.

На следующий день «Рыбинску» предстояло отвалить из Казани в Нижний. Подойдя к пристани, капитан заметил нечто подозрительное: то там, то здесь шныряли какие-то странные субъекты. Оленин спросил у знакомого околоточного: «Что здесь происходит?» И тот по секрету сообщил: «Из тюрьмы бежал важный политический преступник, его теперь ищут…»

Из Казани отвалили благополучно. В пути, перед вечером капитан зашел в каюту, где скрывался беглец, они разговорились. Между прочим, Петров признался, что, будучи в Полтаве, он застрелил Филонова…

Об убийстве Филонова в то время много шумели. В качестве непременного члена губернского присутствия по крестьянским делам Филонов проявил особо жестокое усердие при подавлении аграрных волнений в Полтавской губернии. О его зверствах гневно писал Короленко. Неведомый мститель за крестьян, застреливший Филонова, скрылся. И вот, оказывается, этим мстителем был человек, сидевший перед Олениным…

— Это дело вашей совести, — прервал его капитан, — я же думаю теперь о вашем спасении.

Он сказал, что ехать на пароходе до Нижнего Петрову опасно. Полиция наверняка будет обнюхивать каждого пассажира. Удобнее всего высадить его ночью в Великом Враге (недалеко от Нижнего).

«Так и было сделано, — пишет Оленин. — В Великом Враге я высвистал лодку и высадил в нее моего „гостя“. Он исчез в сумраке ночи. Я долго ничего не знал об его дальнейшей участи, да, признаться, и позабыл о нем в сутолоке навигации. Только много времени спустя конспиративным путем получил от него весточку из Женевы…»

Через год охранка все же узнала о встрече капитана с «очаковцем». Оленина вызвали для допроса в Московскую прокуратуру, и он думал, что уже не вернется оттуда. Но дело ограничилось снятием показаний. А через некоторое время Оленину удалось уехать в Италию.

Поселившись в Неаполе, Волгарь задумал написать эпопею из жизни дворянской семьи. Материалом служили рассказы отца и личные впечатления о жизни в Истомине. Когда первая часть эпопеи — повесть «Безлюдье»— была закончена, Петр Алексеевич отважился показать ее М. Горькому. Это было уже в 1911 году. Горький жил в то время на Капри.

Сохранилось письмо Оленина-Волгаря к брату, композитору А. А. Оленину, где он пишет:

«…Передай Марусе [1] просьбу от Максима Горького, приехать к нему, так как он жаждет ее услышать. Я вчера был у него на Капри целый день. Все старался устроиться в „Знании“. Он ужасно обрадовался Волгарю, был необыкновенно мил и прост. Я нашел его очень интересным и интеллигентным».

Это письмо датировано 15 февраля 1911 года. Стало быть, Оленин-Волгарь был у Горького 14 февраля, оставив Алексею Максимовичу свою повесть.

Через некоторое время от Горького был получен ответ:

«Уважаемый Петр Алексеевич, я прочитал вашу рукопись и уже передал ее К. П. Пятницкому [2].

Если вам интересно знать мое впечатление — позвольте мне говорить откровенно.

Вы обладаете богатым материалом, но — в повести много такого, что давно и хорошо знакомо русскому читателю и что очень замедляет ход рассказа. Архитектура повести, мне кажется, нарушена описанием рыбных промыслов. Этот эпизод, будучи интересен сам по себе, поставлен вами не на месте и — пропадает, разрушая внимание читателя.

Вы ввели его ради характеристики Дмитрия, но Дмитрию уделили очень мало места и перегрузили описательную часть.

Думаю, что „безлюдье“ — основную тему повести не следовало разрывать, перенося действие в иную среду да еще столь резко отличную, — тем более не нужно, что ведь Дм. является на сцену в самом конце повести. Основной, — или во всяком случае преобладающий тон отношения помещиков к „народу“ у вас добродушный, думаю, что читатель усомнится в этом.

К недостаткам следует отнести и тот факт, что вы берете дворян преимущественно в их делах и отношениях друг к другу и стушевываете их отношение к деревне, мужику. Эпоха, когда именно развивается действие повести, не ясна.

Вот какие соображения вызвала у меня ваша работа. Может быть, я не верно сужу, но — таково впечатление.

Желаю всего лучшего.

А. Пешков».

Вскоре пришло письмо и от Пятницкого. Возвращая Оленину-Волгарю рукопись «Безлюдье», Пятницкий отмечал, что в повести масса любопытных типов, чувствуется, что автор прекрасно знает среду, которую описывает, и советовал довести задуманную эпопею до конца. Но Петра Алексеевича в то время захватила идея найти соединение бассейнов Волги и Северной Двины и таким образом открыть кратчайший путь из Белого моря в Каспийское. Он возвращается в Россию и представляет в Общество содействия русскому торговому судоходству обширный доклад. Проект признали интересным, но в средствах на практическое осуществление его Оленину было отказано.

И тут начинается новый этап его деятельности. При содействии своего родственника П. С. Оленина, бывшего режиссером театра Зимина, Волгарь поступает в этот театр заведовать литературной частью. Он сочиняет проспекты, статьи, а сойдясь с артистической средой, опять начинает писать либретто и пьесы, причем на самые неожиданные темы — то из жизни Наполеона Бонапарта, то драму «Сын и умирающая мать», то пьесу-трилогию «Душа, тело и платье». Он также инсценировал для театра повесть Л. Н. Толстого «Казаки», главный герой которой, юнкер Дмитрий Оленин, как полагал, «списан» с его отца, в молодости служившего на Кавказе. Некоторые сочинения Оленина-Волгаря, например его пьеса-хроника «Севастополь», ставились на сценах. Альянс с театром продолжался до 1917 года.