Спроси заклинателей духов

— Не знаю, — растерянно проговорила Меланья. — А что с ней дальше было?

— Все родители в поселке заботились о Мухе. Понимали, что для их детенышей-северенышей она лучше любой игрушки, лучше сказки любой. Один кочегар при котельной ей закуток отвел. Там она в пургу согревалась. Из столовой ведрами отходы ей носили. А она и зимой на работу ходила. Станет возле горки, возле сугроба — и ждет ребятишек.

— А потом?

— А потом новый начальник заставы приехал. Молодой лейтенант, татарин. Оденется в гражданское — и к Мухе. Полные карманы сахару да моркови ей таскал. Гладит ее по шее и говорит, говорит что-то по-своему. Извинялся, наверное. Но на заставу она так и не вернулась. Люди заметили, что часто лейтенант к Мухе ходит. Так кочегар прямо ему и сказал, не мешай, мол, человеку, не смущай, прошлого, мол, не вернешь, поломанного не починишь. Так и жила она у кочегара, как собака. Лед помогала ему возить, воду, уголь. А потом, потом не знаю, что с ней стало. Нашу партию на Север перевели.

— Она, наверное, старая была, — сказал Николай.

— Конечно.

— Чайка молодая. К нам она сразу привыкнет. Вот увидишь.

— Хорошо бы.

Все сидели притихшие. Слышно было, как за окном шумит ливень.

Меланья тихо перебирала струны гитары. Захмелевший было дед проснулся. Смотрел ясными веселыми глазами.

— Магда! — шептал он ей на ухо. — Поставь-ка чай. — Веселей гляди, Меланья! Сыграй для души! Отдыхаем завтра! Воскресенье! Как, начальник?

— Отдыхаем… теперь торопиться бесполезно.

— Во! Хорош у меня начальник, а? То-то! Чего торопиться? Никто нас не ждет. Никто! Кроме начальства. Так я говорю?

Аникей кивнул.

— Совсем никого у вас в Анадыре нет? — удивленно спросила Меланья.

— У нас с дедом никого, — улыбнулся Аникей. — Сироты мы.

— Потому давай плясать! — закричал дед. — «Цыганочку» давай, Мила! «Цыганочку»!

Меланья «ударила» «цыганочку». Смотрел на нее Аникей, вдохновенно она играла.

Афанасьич вылез из-за стола, вышел на середину комнаты, топнул ногой:

— И-эх! Давай, кудрявая! Давай, черноглазая! Чавела! — Ухал, притоптывал ногой, половицы скрипели, громадные начищенное сапоги (он сменил резиновые на выходные, кирзовые) матово поблескивали в темноте.

— Эх, раз! Еще раз! Знамо, лучше сорок раз!

Плясал дед самозабвенно. На его ватных брюках беспомощно болтались пустые самодельные ножны. Ножны вздрагивали от прыжков, от топота, от коленец. Обрубки пальцев Афанасьича ходили над головой, наверное, если б пальцы были целы, слышалось бы прищелкивание.

— И-ех! Давай, кудрявая! Та-та-та-и-та-ттта!

— Намучились вы, наверное, там, в поле-то? — спросила Магда у Аникея и кивнула в сторону пляшущего деда.

— Бывало…

— А то… переходите ко мне, хоть оба, хоть кто один… чего здесь, неустроенно, а у меня хорошо… — шептала Магда.

— Спасибо, — так же шепотом ответил Аникей. — С нами хлопот не оберетесь. Мы к приличным домам непривычные.

Магда засмеялась:

— Сами одинокие, а одинокую женщину не понимаете.

И притворно надула губы.

«Вот так все и начинается», — подумал Аникей.

…Чай допивали под утро.

Аникей провожал Меланью, Афанасьич — Магду. Оба вскоре вернулись и, сбросив на пол мокрые плащи, молча, не раздеваясь, повалились поверх спальных мешков.

Глава седьмая

Маркову снились кошмары, и он проснулся первым. Был уже день. За окном по-прежнему шумел дождь. Он разделся и залез в спальный мешок. Голова побаливала.

— О-ой! — вздохнул он. — Чайку бы.

— Чего «ой!»? Чего «ой!»? — повысил голос Афанасьич. — Надо было у нее оставаться. А еще начальник. Она совсем была не против, а ты кашу размазывал.

— Да хватит тебе, — отмахнулся Аникей. — Тоже хорош гусь. Магда ему и так, и эдак, а он…

— Обидно, — тихо сказал дед. — Да меня тогда хоть самого бери под руки и тащи, перебрал с непривычки.

Кто-то протопал по коридору, и в комнату постучали.

— Га-а, — что-то нечленораздельное промычал дед.

В комнату вошла Меланья.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Здравствуй, голуба душа, — вздохнул дед.

— Болеете? — улыбалась Меланья.

— И не говори…

— Давайте я вам чайку приготовлю, чаем отпиваться хорошо, помогает.

Она открыла печь, вытащила совком золу, ссыпала ее в таз, вынесла таз на улицу, принесла дров, разожгла печь, поставила чайник. Все это у нее шло быстро и без суеты, без разговоров.

Чай загудел. Она вышла в коридор и вернулась с бутылкой, уже початой, было там чуть больше половины.

— Сначала полечитесь. Дома нашла, давно стояла, не помню уж когда и открывали, попробуйте.

Она разлила мужчинам по кружкам, поднесла каждому, сама не стала.

— Хор-рр-рош! — рявкнул дед.

— Вот… а теперь чай — и спите. Сон — он от всего.

Она присела на койку рядом с Аникеем, взлохматила его волосы.

— Смешные вы, — сказала она. — И не забудьте, обед сегодня у Магды Германовны. Она приглашает. Персонально… Так что спите, ни о чем не беспокойтесь.

— Сегодня ни-ни, ни грамма. Побаловались, хватит, — проворчал Марков. — Завтра идти, а куда мы в таком разобранном виде?

— Правильно, — поддержала его Меланья.

— Чуть-чуть — и все, — внес поправку дед.

— Ну как с таким работать? — кивнул на деда Аникей.

— Трудно, — засмеялась Меланья. И вдруг погладила его по щеке и выскочила на улицу.

— Хорошая девушка, — сказал дед. — Пожалела.

Аникей задумался.

— А что, если нам сегодня допустить отклонения от норм поведения, принятых в добропорядочном обществе?

— Чего, чего? — приподнялся дед.

— Это я так… дождь, говорю, стихает.

На улице действительно не было слышно дождя.

Меланья выскользнула из-под одеяла, накинула халатик и прошла на кухню.

— Не уходи, — сказал он.

— Я сейчас, только поставлю чай, — она включила плитку и вернулась.

«Дали свет… уже утро», — подумал Аникей.

Она раздвинула шторы. Сквозь хмурый рассвет видны были мокрые деревья. Рядом на столе холодно поблескивали тумблеры радиостанции.

«Понедельник», — подумал он.

Меланья угадала его мысль.

— Сеанс у меня через полтора часа, — она сбросила халат и нырнула к нему под одеяло.

— Зима скоро, — сказал он. — Конец сентября… ой, какие у тебя ноги ледяные! Ты чего босиком бегаешь?

— Ничего, — засмеялась она и прижалась к нему.

Вчера ночью, когда она уже заснула, Аникей никак не мог прийти в себя, волновался и думал — за что? За что такой подарок? Такая награда? За что это неожиданное счастье? Что он сделал такого, что его судьба благодарит? Может быть, воздается за поход, за погибших лошадей, за нервы, тоску, боль последних дней? Но ведь работа не кончена… И что ждет их там, впереди? Этого никто не знает. А хотел бы знать? — вдруг спросил он себя. И тут же ответил — нет. Не надо. Как будет так и будет. Пусть.

…Зазвенел будильник, и тут же в другой комнате — второй.

— Подожди, не уходи…

— Чудак, — она поцеловала его. — У нас же с тобой целый день впереди… И ночь.

— Мне сегодня… — начал он.

— Тебе ответ только днем придет, если придет. Не пойдешь же ты вечером, на ночь глядя?

— Конечно.

Меланья встала с постели, накинула халат, надела на ноги чижи — они у нее были вместо тапочек — и села у рации. Бумага и карандаши, как всегда, были приготовлены с вечера.

Аникей одевался. Вспомнив, бросился на кухню, чай давно выкипел. На плитке стоял пустой раскаленный чайник. Аникей с помощью полотенца снял его, нашел кастрюлю, наполнив ее водой, поставил на плитку.

Аникей встал в дверях и развел руками:

— Пропал твой чайник.

Меланья сняла наушники. Засмеялась и махнула рукой.

«Если б можно было здесь остаться, — подумал он. — Никуда не уходить. Или базу партии тут бы поставить. Да? Ишь чего захотел!»

— Мало нам сегодня, — Меланья отодвинула в сторону два исписанных бланка. — Никаких особых новостей.