Повесть о детстве

Шлема растерянно оглянулся, ища поддержки, но все уже покинули двор Лурии. Только бабушка стояла около коровы и с тоской смотрела на её худую спину.

— Боже мой,— шептала горестно бабушка,— на ней даже мяса нет! И она ещё смеет сходить за корову!

Но корова, не понимая чувств бабушки, подняла на неё свои испуганные, сиротские глаза и замычала тоскливо и глухо.

ШЕРЛ

Корову ругали за то, что она корова, и за то, что она не корова, и за многое другое. Наверно, за всю свою жизнь она не переживала ничего подобного.

Однако вскоре выяснилось, что корова не так уж безнадёжна.

К бабушке пришёл Шлема с Лурией. Сдвинув на затылок картуз, Шлема, улыбаясь, сообщил:

— Оказывается, нужно выждать время, и она будет доиться.

— А я что говорила! — обрадованно воскликнула бабушка.— Я это сразу заметила по её глазам!

— Да? — удивился Лурия.— А сколько, по-вашему, нужно ждать?

— Я знаю? День или три дня... У меня есть терпение.

— Хорошо,— вежливо согласился Шлема.— А год вы не хотите?

— Год? — Бабушка опустилась на стул и засмеялась.— Это уже слишком много для меня.

— Но вы подумайте,— уговаривал её Шлема,— ведь мы её купили совсем даром, по дешёвке. Пройдёт какой-нибудь год,

и, если с коровой ничего не случится, она начнёт лить молоко.

Но бабушка уже не слушала его.

— Ничего не надо! — воскликнула она, размахивая руками.— Довольно дешёвок! А то будет, как с тем мужем.

— С каким мужем? — заинтересовался Лурия.

— Вы разве не знаете? Был на свете один муж, и он любил иметь дело с дешёвками. Он принёс домой полдюжины стульев. Жена взглянула па покупку и ахпула: косые, хромые, ведь на них смотреть стыдно! «А зачем тебе на них смотреть? — успокоил её муж.— Тебе на них сидеть надо. И потом это дешёвка, полцены, всё разно как даром!» Прошло два месяца — стулья расклеились. Потом муж принёс ей отрез на платье, зелёный, как укроп. «Зачем мне такое платье?» — спросила жена. «Что ты спрашиваешь? — обиделся муж.— Хотя это крашеный кусок, но дешёвка, за полцены!» Жена вздохнула и спрятала материю в комод. Пусть лежит! Потом муж притащил на себе кровать, широкую, с большими птицами на спинках. «Зачем ещё это?» — возмутилась жена. «Ты ничего не понимаешь! — рассердился муж,—Хотя сетка здесь гнилая, но кровать досталась мне по дешёвке, за полцены!» Жена постояла, постояла, покачала головой и сказала: «Знаешь ты что, будь здоров с твоими дешёвками!» — и ушла к другому...

Лурия засмеялся н положил руку на плечо бабушки:

— Так что вы нам советуете? Пе иметь дела с дешёвками?

— Конечно. С курицей-наседкой я ещё могу помириться. Но корова-наседка...— Бабушка растерянно развела руками.— Бог с ней!

На этом и порешили. И, может быть, потому, что было принято решение, все вдруг стали говорливы и веселы. Гора свалилась с плеч! Все сразу почувствовали, как хорошо жить, не имея коровы,— ну просто одно удовольствие!

— Будем уж смеяться с горя,— сказал Лурия.— А вы заметили, как у неё торчат лопатки? Это же горбунья какая-то!

— Да,— подхватил его слова Шлема,— а вы бы видели, как она сегодня посмотрела на меня. Она уже сама не рада, что попала в такую историю!

— Вы так говорите,— вдруг вмешался в разговор Сёма,— как будто бы корову покупал я, а не вы.

Шлема закашлялся, почувствовал себя неловко и, подмигнув Лурии, быстро вынтел из комнаты. В тот же день корова была продана. Компаньоны ничего не заработали на ней. Но кто думал о прибыли? Спасибо, что обошлись без большого убытка!

И всё пошло по-старому, только Сёма, к своему удивлению,

заметил, что бабушка заважничала. Да, да? Встречаясь со знакомыми на базаре или на улице, она, куда надо и нуда не надо, умудрялась вставить такую фразу: «Когда у нас была корова...»

«Когда у пас была корова»! Стоит послушать, с какой важностью бабушка произносит эти слова, стоит посмотреть в эту минуту на её лицо!

Мойше Доля быстро привык к местечку и чувствовал себя хозяином положения. Сёма всегда с удовольствием наблюдал за ним во время прогулок по улицам. Мойше шёл по прямой линии, не сворачивая ни влево, пи вправо, и все встречные уступали ему дорогу. Одни это делали испуганно-быстро, другие с важностью переходили на противоположную сторону, как будто им просто наскучило гулять здесь. Заметив толпу, Доля спокойно шёл на неё, и толпа рассекалась надвое.

Люди провожали его пристальными взглядами и вздыхали с облегчением, когда он наконец исчезал. Сразу начинались разговоры о том, что не такой уж сильный Доля, что он просто нахал, что он «представляется», что он, хотя и сильный, по дурак. Да, дурак! На последнем особеппо настаивали люди тщедушные и узкогрудые. Возможность хоть так обругать сильного, здорового Долю, которому они тоскливо завидовали, доставляла им огромное удовольствие. Но, ругаясь, они готовы были сию же секунду отдать Доле весь свой ум п все свои доблести в обмен на кусочек его здоровья. Всех больных огорчало не только его пребывание в местечке. Вообще его существование на белом свете было им неприятно. «Здоров как бык! — бурчали они.— И хоть бы когда-нибудь у него болели зубы!»

Мойше слушал всё это, молча заходил в лавку, просил приготовить ему небольшую покупку - крупы, сахара, масла, муки. И, пока взвешивался товар, оп с любопытством вертел на указательном пальце маленькую пудовую гирю. Уже это не предвещало ничего хорошего, и хозяин аккуратненько заворачивал кулёчки, заискивающе засматривая в глаза Доле и боясь сказать лишнее слово.

Только однажды у Доли произошла осечка. Он вошёл в магазин Гозмана и, остановившись у прилавка, принялся рассматривать обувь. Двери были открыты, и Сёма вместе с другими любопытными наблюдал за происходящим. Мойше отбросил в сторону пару жёлтых туфель и попросил показать что-нибудь шевровое. Чёрные ботинки, высокие, с пряжками, видно, пришлись ему по вкусу, и он, причмокнув, сказал:

— Вот это товар! Я здесь имею долю.

В это время из конторки вышел Гозман и, заложив большой палец левой руки в карманчик жилетки, приблизился к Мойше.

— Что вы сказали? — спокойно спросил он, приподняв правую бровь.

— Я здесь имею долю,— повторил Мойше, с удивлением рассматривая осмелевшего купца.

— Почему? — заинтересовался Гозман.

— Так просто.

— А-а,— протяжно произнёс купец,— а я думал, что вы мой компаньон!

Присев на стул, Гозман задумчиво почесал затылок и, закрыв глаза, вытянул ноги. Через секунду он взглянул на Долю и удивлённо спросил:

— Вы ещё здесь? А я думал, что вы давно ушли.

Мойше пожал плечами, озадаченный неожиданным отпором, и, не глядя ни на кого, повернул к выходу. Большой, широкоплечий, он вдруг показался смущённым и маленьким, а купец продолжал сидеть на стуле и рассеянными глазами провожал непрошеного гостя. Сёма с досадой плюнул и пошёл вслед за Долей. Он готовился к приятному зрелищу. Он ждал, что вот-вот посрамлённый и испуганный Гозман убежит в конторку, но вышло наоборот. Спокойствие купца ошеломило Долю, и он сдался. Может быть, сейчас, идя по улице, Доля уже забыл о происшествии в магазине, но Сёме, у которого с хозяином были свои счёты, эта победа доставила мало удовольствия.

— Скажите,— отважился спросить Сёма,— почему вы его не толкнули?

— Воробей,— засмеялся Доля,— ты уже хочешь клевать?

— Да,— вздохнул Сёма,— если б мне вашу силу!

— А в участок ты бы за меня сел? — Доля, опустив голову, взглянул па Сёму и, улыбаясь, подбросил его вверх, как мячик.— Хорошо? Может быть, ещё раз?

— Папа! — раздался крик.

И Мойше, спрятав за спину руки, прошептал Сёме:

— Это моя дочь!

Похоже было, что Доля испугался её появления. Но Сёма не собирался бежать. Он вспомнил слова Пейси о «хворостиночке» и решил сам посмотреть на неё. Интересно, какая может быть дочь у Доли! Девушка приближалась к ним. В тёмном ситцевом платье с высоким воротпиком она казалась даже старше Сёмы. Она не опустила глаза, как это часто делали при встрече девочки, а посмотрела на Сёму в упор строгим и каким-то пробирающимся далеко взглядом.