Повесть о последней, ненайденной земле

Широкие мягкие листья ласково гладили руки.

— Пришли, — коротко сказал Геннадий Васильевич. — Сейчас я к речке спущусь, а ты мне ведро подашь.

Он бесшумно нырнул вниз, в темноту и плеск. Володя, остался один возле густой мохнатой лиственницы. В ее ветвях сонно завозилась какая-то птица. Он вздрогнул. Собственно, говоря, было не так уж и темно. Небо оставалось светлым, и; вдалеке над морем немеркнущая заря сливалась с заревом городских огней. Темнота притаилась лишь на земле, среди камней и деревьев.

Снизу позвал голос Геннадия Васильевича:

— Вали сюда! Тут комаров почти нет.

Камешек, сорвавшись из-под ног, звонко плюхнул в воду, но Володя уже стоял на узеньком карнизе подмытого берега. Рядом на корточках сидел Геннадий Васильевич, а возле их ног пела река. Другой берег тонул в плотной пелене тумана. Геннадий Васильевич сунул руку в воду:

— Смотри, у берега совсем теплая! Пойдем завтра купаться?

Володя тоже потрогал воду. Пальцы ожгло холодом. Он нагнулся, держась за ветку, и тронул воду подальше от берега.

Там течение было быстрее. И вдруг по ладони черкнуло что-то стремительное и гладкое, еще более холодное, чем вода. Володя отдернул руку, удивленно оглянулся:

— Слушай, там живое что-то…

— Так это же горбуша пошла, чудак. Здорово-то как, понимаешь!

Мальчики притихли, вслушиваясь.

Вся река странно всплескивала, бурлила, шелестела. То там, то тут плавники вспарывали воду, слышались плещущие удары хвостов. Шла горбуша. И словно сама ночь наполнилась могучими, требовательными голосами жизни.

Отец Володи был капитаном сейнера. Мальчик с детства знал разлучающее слово «путина», привык к тому, что жизнь с отцом дома — праздник. Без отца в доме поселялась тишина. Володя даже видел, какая она: серая, скомканная фигура без лица, прячущаяся в углах. Даже мамин голос не мог ее выгнать оттуда. Но лишь только на скрипучей деревянной лестнице слышались шаги отца, тишина испуганно шарахалась в самый дальний угол, за шкаф, исчезала там надолго…

Отец любил всякие диковины. То приносил огромных «королевских» крабов, медленно шевелящих страшными клешнями, то плоскую, похожую на две сложенные тарелки, раковину «японский гребешок»; А однажды принес вовсе уж не виданную вещь. На вид это был маленький невзрачный шарик, но когда его бросили в воду, он вдруг раскрылся и стал диковинным зверем.

В тяжелую осеннюю путину сейнер отца не вернулся. После одни говорили, что судно не смогло справиться со льдом, другие — что сейнер перекинулся. Володя так и не узнал тогда, что произошло в обледенелом, сером от стужи море. Может быть, мама и знала, но с тех пор, как отец не вернулся, она стала совсем молчаливой и тишина поселилась в их доме прочно, надолго. А от всего, что было связано с отцом, осталась только смутная память о сильных руках, несших Володю куда-то, да еще о диковинной игрушке.

А сейчас перед Володей так же неожиданно и чудесно открывалась новая земля. За ночь туман осел на кустах крупными, звонкими каплями. Капли барабанили по крыше палатки, гулко падали в ведро.

Василий Геннадиевич поднялся еще до света и куда-то ушел.

— Пошел на станцию, радио давать, — коротко объяснил сын.

Сам он вытащил из палатки катушки, лески, палочки и мастерил что-то непонятное. Володя смотрел, смотрел, но так ничего и не понял. Стало скучновато, а кругом оставалось столько неузнанного.

«…Капитан, по курсу зюйд-зюйд-вест обнаружена неисследованная горная страна. Туземцы носят золотые украшения. Может быть, это и есть знаменитое Эльдорадо?»

«Мы это скоро узнаем, боцман. В путь! Курс зюйд-зюйд-вест! Девиз — «Приключения и удача!»…»

Володя шел по дну ущелья. Широкий, загроможденный камнями распадок незаметно и быстро сузился. Камни исчезли. Зато с двух сторон поднялись шершавые серые стены, с которых, как клочья волос, свисали вниз бледные травы. Между стен змеился мелкий ручей. К нему с обоих берегов подступала густая черная тень, и только на самой середине камни на дне светились, как стеклянные, под солнечным лучом.

Ущелье кончилось внезапно, словно его обрубили. Ручеек с разбегу нырнул в море, а скалы слегка раздвинулись. На них уже не висели плакучие травы. Высоко, куда ни за что не добраться, между камней синели незабудки.

Большая черная тень вдруг легла на светлое утреннее море. Володя поднял голову: в небо, словно ввинчиваясь, поднималась огромная птица. Скоро орлан уже был так высоко, что напоминал маленький детский планер.

Володя уселся на шершавых от морской соли камнях. Спокойное море дремотно шуршало галькой, таскало взад-вперед бурые космы морской капусты и двух серых медуз.

Володя еще раз глянул вверх. С вершины обрыва свесилась старая лиственница, словно собираясь броситься вниз. Ему показалось, что дерево ожило и зашевелило ветками. Присмотревшись, он понял, что там, у самого ствола, сидел орлан. Детский планер в небе исчез. А возле корней дерева шла какая-то возня. Наверное, там делили добычу.

«Если туда заберешься, то сразу весь остров увидишь: выше этого места ничего нет», — подумал Володя.

…Руки моряка привыкли к вантам, но они не знают коварства земли.

«Пусть меня сожрет акула, если мы поднимемся на эту скалу, капитан! Я не обезьяна!» — ворчал угрюмый боцман.

«У нас нет другого выхода, мы должны узнать свою землю. И это еще не все, что нам предстоит…»

Хрупкий серый камень крошился и таял под руками, как мокрый сахар. Никлые травы словно и не имели корней — так легко они отрывались от скалы. Володя уже исцарапал руки и колени, а будто не двигался с места.

Он давно уже не смотрел вверх. Самое главное надо решить: куда теперь поставить ногу. Если взяться вот, за этот камень, то… Рядом с ним что-то с силой хлестнуло по камню. Веревка! Надежная, толстая веревка чуть покачивалась возле его руки. Он схватился за нее, не взглянув, откуда она взялась.

Только поднявшись до гребня, Володя увидел, что веревка привязана к могучему лиственничному пню. Рядом, придерживая ее обеими руками, стоял Геннадий Васильевич. Лицо у него было бледное и напряженное.

— Это ты?!

— А ты что думал — я тебя так и брошу? Ты же тут и не знаешь ничего, а лезешь!

Володя лег на густую, мягкую траву и стал смотреть в небо. Оно было высоким и синим, и только на почти неразличимой высоте тянулись по нему из конца в конец серебристые нити облаков. А за спиной угадывалось солнце.

Никуда больше не хотелось лезть. Просто лежать долго и смотреть в небо… И думать про что-нибудь хорошее. Уж конечно, не про эту позорную веревку.

А когда он поднялся, то увидел, что слева, еще выше, чем они были, поднималась скала Орлиного гнезда, а правее сопка ровно скатывалась к морю, и на ее склоне пристроилось несколько домиков. Чуть в стороне и выше белел отдельный домик — метеостанция.

— Так тут же люди живут! — вырвалось у Володи.

— А ты думал кто? Обезьяны? — презрительно спросил Геннадий Васильевич. Он делал вид, что его зря оторвали от дела, а вообще лопался от гордости.

Ненайденная земля исчезла. Ее открыли до него. Неважно кто и когда. Карта солгала, а его ждали теперь новые годы поисков, новые скалы, встающие из морских глубин.

«Все кончено, боцман. Я вижу лодки туземцев, причаленные у берега. Любая из них унесет нас в море».

«Как бы она не унесла нас в преисподнюю, капитан. Иногда земля надежнее моря, даже для моряка».

«Что ж, оставайся! А меня зовет пассат, и альбатросы кричат над волнами».

— Пойдем в обход, по отливу, — предложил Геннадий Васильевич, — тут совсем близко.

Издали казалось, что идти будет совсем легко. Море отступило далеко, оставив ровную полосу песка с редкими лужицами возле камней. Но песок мягко оседал под ногами, в каждом следе сейчас же с бульканьем собиралась вода. Кое-где непонятно отчего из песка взлетали водяные фонтанчики. Все кругом чавкало, охало, вздыхало. Словно море и не уходило никуда, а просто спряталось под песком.