Выше полярного круга (сборник)

— Буровики сидят у меня в приемной. Пришли за расчетом.

— И что ты собираешься делать?

— Платить.

— За три дня — тысячу?

— Но ведь каждый день мы теряем десятки тысяч от простоев…

— Посадят, — спокойно сказал парторг, — Завтра станет известно в народном контроле… Ты хоть скажи трудовикам, чтобы какой-нибудь липовый табель написали недели на три.

— Не бойся, в напарники тебя не возьму, — сказал Мартынов и вышел.

Бухгалтер уже ждал его у двери и прошел за ним в кабинет вместе с рабочими.

— Надо людям деньги заплатить по аккордному наряду. Я подписал, — сказал директор.

Высокий мужчина с совершенно седой головой и красивыми голубыми глазами, больше похожий на актера, чем на бухгалтера, вопросительно поднял густые брови.

— Там же большая сумма, — тихо напомнил он.

— Да. Большая. Люди закончили работу досрочно. Надо платить.

Бухгалтер молчал.

— Я подписал документ и буду нести за это ответственность, — решительно сказал Мартынов.

— Я думаю о другом, — проговорил бухгалтер. — В кассе нет ни гроша. На счету — тоже. Вы же знаете, что у нас просрочка в банке. Не представляю, чем будем платить аванс пятнадцатого числа.

Мартынов потер ладонью лоб, посидел молча.

— Ладно, вы свободны. — Павел Ефимович подождал, пока за бухгалтером закрылась дверь, и поднялся. — Не дают в этой кассе, найдем другую. — Он позвонил в гараж и вызвал машину — Поедете со мной или здесь подождете?

— Поедем, если не зря, — согласился Валька.

Они сели в «газик» и поехали в шахтерский поселок. Возле почтового отделения Мартынов приказал шоферу остановиться.

Через несколько минут Павел Ефимович возвратился и протянул буровику пачку купюр.

— Пересчитай. Здесь тысяча.

— Вы что, товарищ директор? — не очень настойчиво протестовал Валька. — Ваши личные не возьму. С книжки сняли?!

— Это не имеет значения. Я обещал. Договор дороже денег. Бери! Я не дарю тебе, а просто одалживаю шахте. У нее сейчас нет. Понимаешь? Нет!

— Если так, тогда ладно, — согласился буровик. Взял деньги, небрежно сунул их в карман и вышел из машины. Следом за ним выскочил Василий.

В понедельник буровик на смену не явился. Не было его во вторник и среду. В забоях, куда валом шел лес, горняки посмеивались, благодарили Вальку и говорили, что человек сделал доброе дело, сорвал хороший куш и пусть теперь погуляет в ресторане.

Вечером в четверг прогульщик ввалился в кабинет директора. Он был в новом костюме, модной куртке и новеньких, но очень грязных ботинках. Человек плохо держался на ногах. Он прислонился к косяку двери.

— Я скотина? Я человек… и у меня есть совесть! Думал, последний человек Валька? Ограбил директора… Я больше работать здесь не могу. Уеду к чертовой матери! Уеду! Мой вопрос. Подпиши заявление. — Шатаясь, он подошел к столу, с трудом достал из кармана мятую бумажку и положил ее перед директором.

— Не пожалеешь? — спросил Павел Ефимович.

— Может, пожалею… Но я не могу, директор, смотреть тебе в глаза. Пиши!

Мартынов посидел молча, слушая, как тяжело сопел Валька над его ухом, потом написал в уголке заявления резолюцию.

— Прости, директор. Будь здоров! — Валька вышел из кабинета и направился в отдел кадров.

— Что, увольняешься, значит? — спросил кадровик, прочитав заявление.

— М-мой вопрос! Увольняюсь… Когда за расчетом?

— Придешь завтра. Но только трезвым. Пьяному расчета не дам.

На следующий день он пришел в отдел кадров помятый, поникший и трезвый. Потоптался у высокой стойки, спросил:

— Что там, готово?

— Ты о чем?

— Расчет!

Кадровик достал из папки заявление и протянул его заявителю. Тот развернул бумажку и в уголке прочитал резолюцию: «Иди проспись».

Мы стояли с Мартыновым в фойе Дворца культуры и о чем-то беседовали. Был День шахтера — самый большой праздник на нашей студеной земле. Горняки приходили во Дворец целыми семьями. Павел Ефимович едва успевал отвечать на приветствия и пожимать руки знакомым. Вдруг к нам подошел мужчина с улыбчивым лицом и очень знакомыми глазами. Рядом с ним стояла низенькая женщина и держала за руку мальчика лет шести.

— С праздником вас, Павел Ефимович, — сказал мужчина. — Приглашаю в буфет на бутылку шампанского. Надо обмыть.

И он бережно притронулся к лацкану пиджака, где сияла новенькая «Шахтерская слава».

— Доволен? — спросил директор.

— Еще бы! — ответила за него жена. — В прежние времена неделю бы обмывал…

— Мой вопрос, — проговорил горняк.

Запись вторая

Однажды я решил провести день с Мартыновым. Хотелось посмотреть, куда уходит рабочее время директора, как он расходует свою энергию, какими делами занимается, о чем говорит с людьми…

Я приехал на «Промышленную» рано утром, вошел в кабинет.

— Можно, Павел Ефимович, посидеть у вас денек?

— Как? — удивился директор. — Сутра до вечера? Без дела? — Ему показалось странным, что человек может просидеть целый день без видимых занятий.

— Просто мне интересно. Устроюсь в уголке, а вы не обращайте на меня внимания, не стесняйтесь.

— Сиди, если времени не жалко. А стесняться мне тебя нечего. Я не барышня, ты не жених…

Мартынов прислушался. На потолке были установлены два ряда люминесцентных ламп, и какая-то из них противно гудела: барахлил дроссель. Павел Ефимович позвонил, вызвал к себе энергетика шахты:

— Послушай, — сказал он вошедшему молодому человеку, — ты часто бываешь у меня в кабинете?

— Каждый день. На планерках.

— И ничего не замечаешь? Нет? Тогда посиди здесь. Поработай за меня. А мы пойдем с товарищем прогуляемся. — Директор взял энергетика за плечи, усадил в свое кресло. Потом кивнул мне, и мы вышли в коридор. — Пойдем. Сейчас как раз утренний наряд.

В нарядной девятого участка было шумно. Человек пятнадцать горняков о чем-то дружно спорили.

— Ну вот, Павел Ефимович, хорошо, что вы пришли. А то я сейчас собирался к вам, — раздраженно выпалил парень, который несколько секунд назад что-то доказывал сидящему за столом начальнику участка.

— А я тебя не узнал, — насмешливо проговорил Мартынов.

— Почему не узнали?

— Усы и бороду ты сбрил, стал совсем другим человеком.

— На охоте мешают, — улыбнулся горняк, остывая от недавнего возбуждения.

— Усы примерзают к курку, получается осечка, — вставил кто-то из сидящих.

Посмеялись.

— Так по какому вопросу ты собирался ко мне?

— Хотел раз и навсегда решить вопрос относительно механика, — с жаром выпалил горняк. — Надо, чтобы механик всегда был под рукой!

— Так ты ж сам комбайнер. Зачем еще механик?

— А затем, что полетит какая-нибудь ерундовинка — и бригада простаивает часами, пока бегают за механиком.

— Да, плохо… У тебя ведь, кажется, автомобиль есть? — вспомнил директор.

— Есть.

— И много наездил?

— Порядочно. Сорок две тысячи…

— И все время возишь с собой механика? Или сам меняешь скаты и подкручиваешь болты?

— Так то машина!

— Комбайн, значит, не машина? Рентгеновский аппарат? Межконтинентальная ракета? Так-так… Между прочим, в должностной инструкции твоя должность называется «комбайнер-механик». И деньги ты получаешь согласно этой записи.

Горняк молчал.

— Так ты машинист комбайна или наездник? — наступал Мартынов. — Есть необходимость идти ко мне по вопросу механика? Или послать тебя в учебный пункт на переэкзаменовку?

— Пожалуй, не стоит…

Директор внимательным взглядом обвел присутствующих, тихо и мягко сказал:

— Не забывайте, что вы теперь не просто горнорабочие. Вы— машинисты механизированных крепей, машинисты комбайнов. А уж если присвоено вам это звание, то и занимайтесь машинами. О няньках забудьте. Навсегда! Есть еще вопросы?

Вопросов не было.

Председатель товарищеского суда, старый рабочий Петр Яковлевич Чехлань, величественно восседал на председательском месте и говорил: